— Так, мой король! — рявкнул тот. — А что «так»?
— Олух!
— Не совсем, ваше величество, — осторожно возразил Сереион.
— Совсем! И не путай меня!
— Никак нет, ваше величество! — И Сереион лихо щелкнул каблуками.
— Вот умеешь же, когда хочешь, — моментально расцвел Оттобальт.
Он питал слабость к своим гвардейцам, особенно же к их командиру, служившему ему верой и правдой с первого дня правления.
Сереион — невзирая на распространенное мнение, что чужая душа потемки, — изучил своего короля, если можно так выразиться, вдоль и поперек и знал его душу как свои пять пальцев. Душа у короля была добрая, простая и веселая — нужно было только знать подход. Сереион этот подход знал, но никогда не использовал свое знание в корыстных целях. Начальник королевской гвардии принадлежал к редкой, ныне вымирающей породе бессребреников и хранил верность Оттобальту Уппертальскому потому, что действительно любил своего повелителя. Конечно, его величество был всего лишь человеком, а вовсе не ангелом и отдельные его слабости могли поколебать разум более впечатлительного человека, чем Сереион, однако — и это было главное — король был милосерден и незлопамятен. В основном.
— Сереион, — вкрадчиво начал король, — мне пришла в голову блестящая мысль…
— Да?!
— Ты должен немедленно придумать, как нам справиться с вторжением. Кстати, тебе уже известно о вторжении?
— Конечно, ваше величество. Сегодня утром я подал официальный доклад светлейшему министру Мароне. Мои лазутчики сообщают о том, что варвары-бруссы в больших количествах двигаются по направлению к нашим границам с явным и злостным намерением пересечь их…
— Сереион, — нечеловечески мягким голосом сказал Оттобальт, — засунь своих варваров знаешь куда? В задницу…
— Ваше величество!
— Мое! Именно что мое величество… Отвечай как на духу: тебе известно, что моя драгоценная родственница в больших количествах движется по направлению к столице с явным намерением вторгнуться во дворец и снова осесть тут один Душара знает насколько?!
— Да, мой король, — заметно погрустнел Сереион. — Эта скорбная весть уже распространилась по всему дворцу.
— И что ты предлагаешь своему королю — удавиться?!
— Я этого не говорил…
— Сереион, у меня такое впечатление, что от меня что-то скрывают.
— Не то чтобы скрывают, ваше величество…
— Друг мой, мой верный воин, мой храбрый полководец, — торжественно молвил Оттобальт, — скажи мне все до конца. Эта трусливая крыса, мой министр, побоялся сообщить мне самое страшное — да? Поведай же мне без утайки, что еще случилось в нашем славном Уппертале?
Сереион поднял на короля страдальческие глаза. Если Оттобальт принимался вещать таким торжественным голосом, словно пел сагу, предварительно приняв на грудь кружку-другую (или там пятую) крепкого эля, хитрить и изворачиваться не следовало. Король головы рубил редко, в основном сгоряча и не подумав, и чаще всего жалел о содеянном спустя день или два. Но сама тенденция рубить головы сохранялась.
Как всякий доморощенный философ, имеющий богатый практический опыт, Сереион знал, когда пора остановиться, задуматься о тщете всего сущего и о том, что завещание так и не дописано. Лицо короля изобразило всю гамму человеческих переживаний — от нетерпеливого и тревожного интереса до откровенного негодования. И командир гвардии решился.
— Ваше величество! Приближение кортежа королевы-тети обнаружил ваш верный слуга — храбрый рыцарь Веттен, стоящий во главе полусотни копейщиков. Движимый исключительно преданностью своему королю, Веттен решил, что он сможет отговорить ее величество вдовствующую королеву-тетю от поездки в Дарт, если сообщит ей о грозящей Упперталю войне с бруссами…
— Умница! — расцвел Оттобальт. — Подать его сюда немедленно! Мы его будем награждать! — Но тут король осекся, заметив выражение лица Сереиона. — Или не будем?
— Не знаю, ваше величество, — пожал плечами Сереион. — Дальше же было вот что, видимо, рыцарь Веттен несколько перестарался, расписывая грядущие катастрофы, так что ее величество тетя со всей решимостью и силой духа, свойственной Хеннертам, объявила, что теперь-то уж точно прибудет в Дарт с целью лично руководить обороной столицы и лично наблюдать за действиями военачальников вашего величества, дабы избежать неминуемого поражения. Ибо, как выразилась ее величество тетя, никому ничего доверить нельзя, и особенно — войну с бруссами.
Оттобальт доверчиво смотрел на своего командира гвардейцев и улыбался, видимо еще не осознав масштабов надвигающегося катаклизма.
— И что теперь, Сереион? — спросил он.
— Теперь нам остается только вручить свою судьбу Всевысокому Душаре, полагаясь на то, что он будет милостив к своим детям.
— Ага, — протянул король, не страдавший религиозным рвением. — Как же. Если бы ему было дело до наших страданий, то у этой старой клячи давно была бы чесотка или… понос, например. Чтобы ей было не до поездок. Руководить она будет обороной! И наступлением! А я на что?! Сереион! — завопил он, вытягивая шею.
— Я здесь, ваше величество.
— А-а, ты смотри. И точно — здесь. В общем так, Сереион. Я тебя люблю, и если с тобой что случится, то буду всяко по тебе скорбеть и даже памятник, может, велю поставить на площади — в натуральный рост, бронзовый такой, самый модный. И награжу посмертно. Но если ты сейчас же не придумаешь, что нам делать, я тебе обещаю — казню, казню и не посмотрю на будущие муки совести и прочие сожаления. Понял?
— Как не понять, ваше величество.
— И что?
— Могу сказать только одно — то, что с нами случилось, выходит за рамки разумения обычного человека и попахивает, осмелюсь заметить, мистикой.
— Какой еще мастикой? — подозрительно спросил Оттобальт. — Снова у меня за спиной всякие каверзы, да? Я же приказывал внятно: полы больше мастикой не натирать, а то я как-то — ты же помнишь — устал сильно (в тот памятный день его величество изволил съесть трех упитанных индюшек за один присест и, естественно, немного утомился), спускаюсь в зал и тут ка-аа-аак поеду! Сошкрябать обратно!
— Что, ваше величество?
— Мастику!
— Мы говорили о мистике.
Оттобальт сделал умное лицо.
— То есть о волшебстве, ваше величество. Я намекал на то, что две такие напасти, как варвары и тетя, не могли появиться у наших границ сами собой одновременно. Я вижу в этом проявление чьего-то злого умысла и потому считаю раскрыть коварные замыслы наших врагов должен специалист в этом вопросе — королевский маг Мулкеба, который, кстати, получает жалованье втрое большее, чем преданный королевский гвардеец с десятилетней выслугой.
— Ну, — нетерпеливо сказал король, — только попроще, чтобы не злопыхая и не кичась знаниями перед своим, между прочим, королем…
— Зовем мага, — пояснил Сереион, загибая пальцы. — Это раз. Приказываем ему разобраться в ситуации. Это два. И требуем, чтобы он нашел в своих магических книгах что-то такое, что помогло бы нам выстоять в этом конфликте. Это три. А я тем временем, с позволения моего великого короля, естественно, стану готовить войско к сражению с варварами. Это четыре.
— Все-таки умный я, Сереион, — восторженно сказал Оттобальт. — Какие светлые головы держу на службе. Ну ты это… давай. Действуй.
Сереион поклонился, повернулся на каблуках и зашагал к дверям, отдуваясь.
Пронесло.
— Да, — громыхнул король ему вслед, — что до этого твоего рыцаря, который грудью прикрывал нас от тети, то ты ему дай за храбрость чего-нибудь, ну там орден или деньгами. А потом это чего-нибудь отбери как взыскание за то, что навлек на нас дополнительные неприятности.
Выскользнув черным ходом, Сереион быстро сбежал по винтовой лестнице вниз, пересек широким шагом замковый двор и наконец распахнул дверь, ведущую в покои королевского мага Мулкебы Великолепного.
Вообще-то, по ранжиру магу полагалось занимать одну из высоченных гордых башен, сложенных из звонкого желтого камня, и таковая башня была за ним закреплена. Собственно, комната, в которую вошел Сереион, и находилась на первом этаже этого прекрасного сооружения. Однако Мулкеба последние восемьдесят-сто лет страдал жутким ревматизмом и кряхтел и охал даже тогда, когда поднимался по широкой парадной лестнице во второй этаж — что уж говорить о бесконечных перемещениях внутри башни? Два поколения дворцовых управителей были непоколебимы, но нынешний — слышавший о Мулкебином ревматизме лет этак с двух, когда еще только пешком под стол ходил, — махнул на порядок и этикет рукой, приказав в верхних этажах башни хранить дубовые кадки с соленьями, пусатьей и квашеной симаракчей, а нижние два отдать магу с его барахлом Кроме того, мудро рассудил управитель, слуги перестанут таскать закуску из королевских запасов. Мага-то небось все боятся, и выходит, что лучшего сторожа для солений нет и быть не может.
