– Для начала следует определить, что такое Смерть, – предложил кто–то из волхвов. – Какого она рода?
– Смерть – это то, что отличает богов от людей!
– Она – детям утеха!
– Она – старым отдых!
– Она – рабам свобода!
– Она – должникам льгота!
– Она – трудящимся покой!
– Никто от нее не уходил, не минул!
– Слыхали уже!!! – сильнее грома крикнул Жихарь. – По сотому кругу идем!
Без определений обойдемся! Коркисы–Боркисы нашлись, тоже мне! Был бы с нами Беломор – враз бы все растолковал…
К неклюду Беломору князья и волхвы относились по–разному, но все признавали, что у старика с беглянкой (или полонянкой?) были особые, едва ли не родственные отношения. Не подозрительно ли, что оба пропали чуть не разом?
– Не знаю, добрые сэры, – сказал молчавший дотоле король Яр–Тур. – Во многих языках, хотя бы и в моем, Смерть мужского рода…
– Ну да! Разве бы мужик такое гадство учинил, разве бросил бы свое хозяйство? Явно бабий поступок: сделали либо сказали что–то не по ней, она и пошла подолом крутить… – возразил князь Перебор Недосветович.
– Ты всех–то со своей Апсурдой не равняй! – поднялись на него. – А наша Смертынька была серьезная, рассудительная…
– Зря никого не прибирала…
– Богатеям потачки не давала…
И опять много хороших слов сказано было про Безносую (хотя никто ее так не величал), словно бы стремились воротить пропажу добрым к ней отношением.
– Да, – сказал Колобок, когда славословия иссякли. – Думается мне, что сейчас во многих местах сидят люди, вот так же, как мы, и гадают, что делать. Может, где–нибудь уже и догадались. Тем более что мозголомку вашу не жрут…
– Трезвенник великий! – сказал Жихарь. – А вы знаете, что нынче на Купальный день парни за девками не гонялись, по траве нагишом с ними не кувыркались? Так и просидели всю ночь у костров… Даже не дрались из–за девок! Все плетни и заборы целые стоят!
– Да ты что? Быть не может! – ужаснулись собравшиеся.
– Точно! Ляля и Доля бегали подглядывать за ними, да так ничего особенного и не подглядели…
Князья, волхвы, короли и ханы смущенно закашлялись. Народ собрался взросльй, каждый по себе заметил, что как–то сама собой сошла потихоньку на нет всякая тяга к румяным ланитам, сахарным устам да бельм грудям, но только каждый же надеялся, что это его собственная беда в собственных штанах.
Ан нет, теперь всякая беда – общая…
– Все правильно, – сказал Колобок. – А чего ж вы хотели? Если нет Смерти – нет и нужды плодиться–размножаться. И листьям зеленеть ни к чему, дерево засохнет, но жить будет. Так и человек – в землю не сойдет, но и плодов не даст. А даже пусть и сойдет, все равно там не испортится, не станет удобрением земли, ей это теперь ни к чему…
– Вселенная пришла к своему концу, – подхватил Лю Седьмой. – Учители древности полагали, что мир погибнет во мгновенной вспышке и возродится снова в такой же вспышке, а он, оказывается, просто–напросто увянет и с веками рассыплется в прах – пусть даже и живой прах. Но никогда его частицы уже не соединятся для образования новой жизни. Зима ничего не умертвит, но и весна ничего не воскресит. Такого конца не предполагал никто. Исчезли тени – и вот уже глаза наши не видят света. Исчезла тишина – и мы не воспринимаем звуков. Небо потеряло власть над землей, но, как видно, не скорбит о потере… Никакой Смерти в мире не было, друзья мои, только теперь она и пришла – Настоящая Смерть!
Народ в который уже раз пригорюнился и приложился в поминальном молчании к ковшам.
– Хэй! – раздалось у порога. – Сиднями сидите, а мы за вас стараемся!
Жихарь недовольно оглянулся на внезапного весельчака.
В проеме стояли, с трудом удерживая в дряхлых руках рогожный мешок, старые разбойники – Кот и Дрозд.
– О, это, кажется, ваши морганатические родители, сэр Джихар? – сказал король Яр–Тур.
– Вы чего, отцы, притащили? – спросил Жихарь.
– Можно сказать. Смерть и притащили! – бодро доложился Кот. – Видим, что на вас, молодежь, надежды никакой, вот и пораскинули умом, приложили немалые труды… Дрозда благодари, он это все придумал…
– Да чего придумал–то?
Мешок замычал и задергался. Разбойники раскачали его и бросили к Жихаревым ногам.
– Кто у вас там? – испугался богатырь.
– А Кощей Бессмертный! – сказал Дрозд и легонько пнул мешок. – Сколько веков был народным вредителем, разлучал супругов! Девушек красных похищал прямо со свадьбы! Теперь пусть послужит обществу…
Новость была столь поразительна, что главная беда как–то забылась.
– Ну, отцы… – сказал Жихарь. – Льзя ли поверить: чтобы два почтенных старца одолели такое чудовище? Да как вам это удалось?
Кот потянулся с урчанием.
– Вы сперва добрых молодцов накормите, напоите… – начал он.
– Это само собой, – сказал богатырь. – Только полно, Кощей ли там? Ведь никому еще не удавалось его… этак–то… в мешке…
Все поднялимь с лавок и обступили добычу.
Старцы хватили по ковшу мозголомки, даже не поблагодарив подносивших, и стали развязывать узлы.
– Вот он, радостный наш! Поднимайся, нравственный урод!
Из мешка поднялся никакой не урод, а кудрявый словно Лель, и такой же румяный юноша в богатых, но здорово порванных и запачканных одеждах. Изо рта юноши торчала тугая грязная тряпка.
– Обзывался и кусался, – пояснил Дрозд. – Мы, Жихарка его логово давным–давно еще выследили. Но не трогали до поры. Думали, вырастим богатыря Жихаря, его на подвиг и отправим чтобы прославился сразу, с младых ногтей. Но ты пропал, а мы потом и запамятовали: нам–то он на кой нужен? А сейчас припомнили.
Для верности позвали с собой Мутилу, он его и вылил, как суслика, из норы, а тут мы с мешком…
– Да какой же это Кощей? – сказал Жихарь. – Кощей должен быть древний, ветхий… Чахлый, одним словом.
Кот посмотрел на воспитанника с сожалением.
– Сам ты чахлый, – сказал он. – Слово «кощей» что, по–твоему, означает?
– Ну… – богатырь растерялся. – Ну, раб… пленник…
– Жихарь–багатур правду плетет, – кивнул Сочиняй. – Кошчи – пленник, на продажу… Молодой пленник, совсем отрок – старого кто купит?
– Вот! – гордо сказал Дрозд. – Степняк, а лучше тебя соображает!
Он вытащил кляп изо рта пленника. Но вместо проклятий слышалось все то же мычание – язык во рту затек.
– Блым–блым–блым–блым, – сказал юноша. – Вот же изверги седатые! Взяли обманом, огрели на выходе дубиной! Я не воды испугался – мне заморских портков жалко стало… Опять же кафтан твидовый – память о родине…
– Про портки потом, – нетерпеливо сказал Жихарь. – Говори, кто ты таков?
– Ну, Кощей, – неохотно сказал Кощей. – Руки–ноги–то развяжите, не убегу, некуда бежать…
– Позвольте, достойнейшие лорды и визарды! – воскликнул Яр–Тур. – Это же вечно юный сэр Питер Пэн!
– Йес, ай эм, сэр! – воскликнул юноша. – Дернула же меня нелегкая посмотреть на здешние края! Сразу туземцы прилепили мне эту дурацкую кличку, стали обвинять черт знает в чем…
– Это, что ли, твой подданный? – спросил Жихарь. – Тогда извини…
– О нет, – сказал король. – Питер Пэн ничей не подданный, он сам правитель своего чудесного острова…
– Блин поминальный, одни правители собрались, – сказал богатырь. – Только что нам до него? Хороводы вокруг него водить?
– Какие хороводы? – обиделся Кот. – Он же Бессмертный!
– Нынче мы все бессмертные, ты дело говори…
– А вот и дело, – сказал Дрозд. – Смерть–то у него где? В яйце. Яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, дуб на острове Буяне.
Ну, как до острова добраться, он нам сейчас скажет. Пошлешь туда Симеона Живую Ногу – от него никакой заяц не убежит. Принесет гонец зайца, достанем яйцо, и снова заживем как люди…
– Погоди, – сказал Жихарь. – Что с яйцом–то делать?
– А ты не догадываешься? Молод еще? Яйцо мы подложим под курицу – их немало уцелело. Хохлатка нам и высидит за милую душу новую, молоденькую Смертушку… Она, матушка, у нас окрепнет, заматереет, пойдет сызнова косой помахивать…
– Старый, ты чего гонишь? – Кощей стряхнул разрезанные веревки. – Там, в яйце, только моя смерть, личная. К вам она никакого отношения не имеет.
Ведь в яйце нет ни белка, ни желтка – только иголка, да и то это не иголка, а символ. Сколько ни высиживай, из нее даже лом не вырастет… Да и не скажу я вам про остров, хоть на куски порежьте…
– Он говорит правду, добрые сэры. Мерлин рассказывал мне историю этого мальчика, и весьма печальную… Он никогда не повзрослеет…
– Зато сам он живет беспечально! – вскричал Кот. – Молодушек ворует!
– Дед, да ты сам подумай, – с бесконечным, вековечным терпением сказал Кощей. – Для чего мне их воровать, когда они сами приходят? А мужу или родителям об этом ни за что не скажут. Будут плакать: похитил, похитил…
