– Дед, да ты сам подумай, – с бесконечным, вековечным терпением сказал Кощей. – Для чего мне их воровать, когда они сами приходят? А мужу или родителям об этом ни за что не скажут. Будут плакать: похитил, похитил…
– Отчего же тогда тебя представляют старцем? – нахмурился Жихарь.
– Да чтобы чести мужней не уронить. Дескать, старец – что он может? Так только, вприглядку… Муж и утешится… И никакого золота у меня нет, разве что сундук–другой…
Кот и Дрозд поглядели друг на друга с ненавистью и разом вскричали:
– А ты куда смотрел, старый слеподыр?! На меня понадеялся?
– Благодарю за службу, отцы, – сказал Жихарь. – Понятно, что вы хорошего хотели. Да не вышло.
– И ты ему веришь? – взвился Кот.
– Потому что правда, – сказал Кощей. – Я, может, не меньше вашего переживаю. Был я Бессмертный, а теперь не пойми кто… А самое обидное, что… – Тут голос его предательски дрогнул.
– Зато юный сэр Питер обладает умением летать, – сказал король.
Кощей вздохнул, невысоко подпрыгнул и повис над полом.
– Тяжеловато, – сказал он. – Должно быть, и с этим у меня тоже разладилось…
– Ну ты не сердись на стариков, – сказал Жихарь. – Свободен. Лети куда глаза глядят…
– Тоскливо мне одному, – признался Кощей и опустился. – В такие времена лучше быть поближе к людям…
– К девкам да чужим бабам, – уточнил ревнивый Перебор Недосветович.
Кощей только рукой махнул и заплакал. Из одного глаза полились, что вода, скорые детские слезы, на другой наворачивались скупые мужские.
– Успокойтесь, сэр Питер, – сказал Яр–Тур. – И, кстати, расскажите нам, где и при каких обстоятельствах вы встретились со Смертью, чтобы заключить договор?
Слезы на красавце мгновенно просохли.
– Никакого договора я не заключал, – испуганно сказал он. – Вы хоть у ребят спросите… Да я ее в глаза не видел! Нужна она мне – одни кости! Сдуру сказал один раз – не хочу, мол, взрослеть… Это еще давно было…
– Отвяжитесь от ребенка, – подал голос Колобок. – Его просто поймали на слове, так иногда бывает… Просто ради забавы исполнили его желание, а потом забыли…
Кощей, не разжимая губ, закивал: угу, угу. Потом попросил выпить.
– Еще чего! Молодой, обождешь! Успеешь еще отравы этой нахлебаться! – зашумели потаенные мужи.
– И вот так всю жизнь! – снова заплакал Кощей.
– Сэр Бабура, не найдется ли у вас детского зля? – обратился Яр–Тур к кабатчику.
Бабура посмотрел на короля как на заговорившую табуретку.
– Хотя что это я, – сказал Яр–Тур. – Но помяните мое слово – из парня выйдет добрый оруженосец!
Те, которые были,
Те, кого уже нет,
Те, которые жили
Много ли, мало ли лет,
Те, кого уж забыли,
Может, где–то живут.
Но не тут.
Борис Смирнов
– …На третий день въезжает Дурак–царевич в темный лес. Глядь – навстречу ему лежит в гробу, насосавшись кровушки, сам граф Дракула. Взмахнул царевич осиновым колом, как его Яга Прекрасная учила, а граф взмолился человеческим голосом:
– Не бей меня колом. Дурак–царевич, без меня все сочинители с голоду пропадут, а я тебе в трудный час пригожусь!
Пожалел Дракулу царевич, засунул вместе с гробом в торбу и дальше поехал.
Едет–едет и видит – сидит Немал–человек, весь из чужих кусков сшитый суровой ниткой, ищет погубить своего батюшку, доктора Франкенштейна.
Дурак–царевич и его пожалел, хотел добить, чтобы не мучился, а чудовище его просит:
– Не трогай меня. Дурак–царевич, без меня никакого романтизму не будет, все лицедеи без работы останутся! А я тебе в досужий час пригожусь!
Помиловал царевич и его, посадил в торбу и дальше двинулся. Выезжает на поляну, а там какой–то неопознанный злодей гулящих девок острым ножичком потрошит, на печенки и селезенки разбирает.
Вытащил Дурак меч–кладенец, хотел снести Потрошителю безумную голову, так тот возражает:
– Нельзя меня рубить, Дурак–даревич, меня Джеком зовут! Без меня сыщикам нечего делать станет, начнут они сами дела придумывать да невинных привлекать! Я тебе, когда понадобится, помощь окажу!
– Блин с тобой, полезай в торбу, да никого там не трогай…
Ехал, ехал царевич и приехал в город Голливуд. У ворот стоит Великий Немой и кричит…
…Жихарь подошел тихонько сзади и рявкнул. Апокалипсия Армагеддоновна полетела с завалинки, а Ляля и Доля, слушавшие сказку, рассмеялись и заступились за гуверняньку:
– Батюшка, Дурак–царевич – это не про тебя!
– Сколько тебя, злокачественная старушка, предупреждать? – вздохнул богатырь. – Ну зачем ты детей пугаешь?
Гувернянька с достоинством поднялась.
– Дневные сказки избывают ночные страхи! – важно сказала она, хотя Жихарь так и не понял, кто кого избывает.
– Сходите, дочери любезные, проведайте братца – он проснулся, хочет вас видеть… Ляля и Доля умчались.
– Спит по–прежнему, – сказала Апокалипсия Армагеддоновна, не дожидаясь вопроса. – Вы там до чего досоветовались?
– Перегонный котел от натуги взорвался, – ответил богатырь. – Головы уцелели, умы прояснились. Сейчас решаем, кого за Смертью посылать.
– Все равно же сам пойдешь. А куда хоть, знаешь?
– В Костяные Леса, конечно, – сказал Жихарь. – Только как теперь туда проникнуть, живому–то? Не отравишься, не удавишься… Разве что… – Он задумался.
– Вот слушай, – сказала гувернянька. – То есть больше никого не слушай, кроме меня. Людей с собой не бери, прихвати одного Колобка – невелика тяжесть. Поезжай прямо сейчас, чтобы никто не знал, не то начнут отговаривать. А когда вернешься, они, поди, и не заметят…
– А на что мне Колобок?
– Он многое знает, если потрясти как следует. Значит, слушай… Только больше меня злокачественной не обзывай!
– Не буду, – кивнул Жихарь.
– Сыну на всякий случай имя оставь…
– Нет, – сказал Жихарь. – Когда вернусь с победой, тогда и нареку. А иначе ведь все равно он не вырастет, так и будет младенец…
– Как хочешь… Стало быть, сгоняла я нынче Симеона Живую Ногу в одно место…
…Когда–то скифы были многочисленным и могущественным племенем, ходили в дальние походы, покоряли царства и государства, свозили в свои холмистые земли несметные богатства. От хорошей жизни скифы обленились, переложили все дела на рабов, а сами предались развлечениям.
Развлечений у скифов было два. Первое заключалось вот в чем: знатный воин залезал на одинокое дерево либо на высокий столб, нарочно для этого вкопанный в землю. Слуги подводили под дерево оседланного коня, скиф примеривался к конской спине и прыгал, растопыриваясь в воздухе. Если, рухнув в седло, скиф ломал коню крестец, то считался победителем и прославлялся вовеки. Если не ломал, то подвергался насмешкам и понуро шел в свой шатер, чтобы с помощью обильной пищи набрать вес для следующего состязания.
В шатре его ждало и другое развлечение – усмирять строптивых рабынь. Но после подобного прыжка – неважно, удачного или нет – усмирять было очень трудно, поскольку у прыгуна все там было отбито. Так что участвовать последовательно в двух развлечениях удавалось только самым выносливым.
С годами конское поголовье у скифов сильно сократилось, рабыни же сделались не то что строптивыми, а откровенно наглыми. Помыкали толстыми витязями как хотели.
Те, кто поумнее, отказывались от дедовских обычаев: не калечили коней и не мучили зря рабынь – они потихоньку уходили в леса, научились ставить избы, сеять жито. Так и появились на свет многоборцы, и сердились многоборцы, когда напоминали им о скифском происхождении. Тем более что и глаза у них стали уже не раскосые и не жадные, в отличие от предков.
Соседи – те же степные орды – давно бы искоренили это древнее племя, но была у скифов одна верная выручка. Научились они в трудный час отправлять к своим скифским богам гонцов, чтобы жаловаться непосредственно самому вышнему начальству. Для этого рыли глубокую яму, складывали туда обильные припасы на долгую дорогу, закалывали доброго коня, парочку отроков и служанок, а потом выбирали после известных состязаний лучшего воина и в награду удавливали его, плача и рыдая. Укладывали героя на ложе из трав, накатывали над ямой бревна и насыпали поверх бревен высокий курган. Герой попадал куда следует, излагал требования племени и указывал на обидчиков.
Опасаясь небесного гнева, соседи со скифами не связывались.
Впрочем, точно так же провожали в Костяные Леса умерших или убитых вождей.
Быстроногий Симеон выяснил, что последний вождь по имени Карбасай умер от пузяного вздутия еще на исходе зимы и до сих пор не похоронен – прощальные обряды и пиры заняли много времени, а тут еще и Смерть куда–то подевалась… Некому стало нынче провожать вождя…
