Но стен здесь не было. Ничто не располагалось между краем ковра и стенами большей комнаты, кроме пола, но это было слишком точным определением для него. Он не напоминал камень и уж точно не был деревянным. Он не издал ни звука, когда Сьюзан прошлась по нему. Это была просто поверхность, в чистейшем геометрическом смысле этого слова.
Ковер покрывал узор из черепов. И он тоже был черным. Все было или черным или оттенками серого. Здесь и там проглядывали тона очень темного пурпура или синевы океанских глубин.
На некотором расстоянии, в направлении одной из стен большей комнаты, виднелся некий намек на… что-то. Это что-то отбрасывало сложную тень, но располагалось слишком далеко, чтобы его можно было рассмотреть.
Сьюзан поднялась на возвышение. Что-то странное было в вещах здесь. То есть в них все было странное, но это была огромная, основополагающая странность, странность самой их природы. Ее она могла игнорировать. Но здесь была странность на человеческом уровне. Каждый предмет был чуть-чуть неправильным, как будто тот, кто его изготовил, не вполне понимал его назначение.
На огромном столе она увидела пресс-папье, но оно было частью стола, вплавленное в его поверхность. Выдвижные ящики просто нарисовали на дереве. Тому, кто изготовил этот стол, конечно, приходилось видеть столы, но идею столовости он не постиг.
Имелось и кое-какое приспособление. Оно представляло собой свинцовую пластину, с одно края которой свисала нить с блестящим металлическим шаром на конце. Если вы поднимали шар, он скользил вниз и один раз глухо стукался о пластину.
Сесть в кресло Сьюзан не пробовала. В кожаной обивке виднелась глубокая впадина. Кто-то часто и подолгу сидел в нем.
Она бросила взгляд на корешки книг. Надписи на них были на языке, которого она не понимала.
Она добралась до выхода, вышла в холл и попробовала следующую дверь. Смутное подозрение начало вырисовываться в ее голове.
Эта дверь вела в очередную гигантскую комнату, заставленную шкафами, возносящимися к скрытому облаками потолку. Каждый шкаф был забит множеством песочных часов. Песок, текущий из прошлого в будущее, наполнял комнату шумом прибоя, сотканным из миллиардов шепотов. Сьюзан пошла между шкафов. Это было все равно что пробираться через толпу. Ее внимание привлекло движение на ближайшем шкафу. В большинстве часов песок тек сплошной серебристой струйкой, но в тех, на которые она смотрела, он иссякал. Последние песчинки упали в нижнюю колбу и часы с тихим хлопком исчезли. Мгновением позже на их месте с едва уловимым перезвоном возникли другие. Из верхней колбы в нижнюю потек песок. И она знала, что этот процесс идет по всей комнате. Старые часы исчезают, новые занимают их место. Она знала и это. Она взяла часы с полки, задумчиво подышала на стекло и собралась перевернуть их…
— ПИСК.
Она оглянулась. На полке перед ней торчал Смерть Крыс и предостерегающе качал пальцем.
— Хорошо, хорошо, — сказала Сьюзан, возвращая часы на место.
— ПИСК.
— Нет. Я еще не все осмотрела.
Сьюзан с поспешающей за ней крысой направилась к двери.
Третья комната оказалась… ванной.
Сьюзан смешалась. Вы ожидаете увидеть в подобном месте песочные часы. Черепно-костяной мотив кажется вам здесь вполне уместным. Но чего уж вы никак не ожидаете, так это белой фарфоровой ванны на возвышении, напоминающем трон, с огромными латунными кранами и с расплывчатыми голубыми буквами прямо над штуковиной, к которой крепилась цепочка слива: «С. Ч. Уборный и Сын, Моллимог стр., Анк-Морпорк».
Не ожидаете вы обнаружить здесь и резиновую утку. Желтую.
То же и мыло — подходящего цвета кости, оно выглядело так, как будто им никогда не пользовались. Был здесь и брусок оранжевого мыла, которым пользовались, несомненно, гораздо чаще. Запахом оно здорово напоминало ту едкую дрянь, которой мылись в школе.
Ванная, несмотря на свои размеры, была вполне человеческой. Наличествовали и коричневые трещины вокруг сливного отверстия пятно под краном. Но все остальное было разработано той же самой личностью, не превзошедшей помывкологию так же, как она не поняла идею столовости. Она создала вешалку для полотенца, которой могла пользоваться на тренировках целая команда атлетов. Черные полотенца составляли с ней одно целое и были довольно твердыми. Кто бы ни пользовался ванной, явно предпочитал чрезвычайно изношенное бело-голубое полотенце с инициалами АРМПБШГБ, АМ.
Здесь даже имелся унитаз, еще одно произведение туалетного искусства С. Ч. Уборного, с рельефным бордюром и голубыми цветочками на бачке. И опять, как в случае с полотенцем и мылом, он свидетельствовал, что это комнату построил кто-то, а затем пришел кто-то другой и добавил незначительные детали. Кто-то, лучше разбирающийся в санузлах, для начала. Кто-то понимающий, действительно понимающий, что полотенца должны быть мягкими и впитывать влагу, а от мыла должны быть пузыри. Вы не узнаете об этом, пока не увидите эти вещи воочию. Причем, лучше — несколько раз.
Лысое полотенце свалилось с вешалки и совершило несколько скачков по полу, пока наконец не отлетело в сторону, открыв взорам Смерть Крыс.
— ПИСК?
— О, все в порядке. Куда ты хочешь чтобы я пошла?
Крыса шмыгнула в дверь и скрылась в холле. Сьюзан проследовала за ней к следующей двери и повернула ручку.
Перед ней предстала еще одна комната в комнате. Небольшой освещенный участок, окруженный темнотой, на котором располагались стол, несколько стульев, кухонный шкаф — и некто. Сидящая за столом скрюченная фигура. Настороженно прислушавшись, Сьюзан расслышала, как что-то кипит или жарится на плите.
Старик шумно поедал свой ужин. Между взмахами вилки он разговаривал сам с собой с полным ртом. Это был образчик плохих манер.
— Эт' не моя вина! [8] Я был против этого с самого начала, но — о, нет — он пошел и [9] начал все усложнять, я говорил ему, эт' не то же самое, что и не усложнять [10], о нет, это не его путь [11] один раз запутав все, как будешь распутывать, скажи на милость, [12], но — о, нет…
Сьюзан подошла к краю ковра. Старик не обратил на нее никакого внимания.
Смерть Крыс вскарабкался по ножке стола и приземлился на ломтике поджаренного хлеба.
— А, это ты!
— ПИСК.
Старик оглянулся по сторонам.
— Где? Где?
Сьюзан ступила на ковер. Старик вскочил так стремительно, что опрокинул стул.
— Кто ты такая, черт возьми?
— Не могли бы вы не направлять на меня эту острую грудинку?
— Я задал тебе вопрос, девушка!
— Я Сьюзан, — это прозвучало как-то неубедительно. — Герцогиня Стогелитская, — добавила она.
Его сморщенное лицо сморщилось еще больше, пока он все это уразуметь.
Затем он отвернулся и вскинул руки.
— О да! — заорал он, обращаясь к комнате. — Это, конечно, проясняет дело!
Он наставил палец на Смерть Крыс, который отклонился назад.
— Ты, лживый маленький грызун! О, да! Я чую крысу!
— ПИСК?
Трясущийся палец вдруг замер. Старик резко обернулся.
— Как ты ухитрилась пройти сквозь стену?
— Прошу прощения? — сказала Сьюзан, отступая назад. — Я не заметила ни одной.
— А это ты как назовешь тогда, Клатчским туманом, что ли? — он похлопал по воздуху. Гиппопотам памяти пошевелился…
— Альберт, — предположила Сьюзан. — Правильно?
Альберт треснул себя по лбу.
— Все хуже и хуже! Что ты еще рассказал ей?
— Он не рассказывал мне ничего за исключением ПИСК, и я не знаю, что это значит, — сказала Сьюзан. — И… послушай, здесь нет никаких стен, здесь только…
Альберт выдвинул ящик стола.
— Присмотрись, — едко сказал он. — Молоток, правильно? Гвоздь, так? Смотри.
Он вколотил гвоздь в воздух на высоте около пяти футов на краю выложенного плиткой пространства. Гвоздь остался торчать.
— Стена, — сказал Альберт.
Сьюзан опасливо протянула руку и потрогала гвоздь. Ощущение было как от статического электричества.
— Ну, а для меня она не является стеной, — заявила она.
— ПИСК!
Альберт швырнул молоток на стол
А он довольно рослый, заметила Сьюзан. Он был высок, но ходил ссутилившись — такая манера ассоциируется с лаборантами.
— Я сдаюсь, — сказал Альберт, качая пальцем у Сьюзан перед носом. — Я ему говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет, а он все равно стал вмешиваться. И еще один вопрос, девчушка — куда ты делась?
Сьюзан обошла вокруг стола, пока Альберт махал руками в воздухе, пытаясь ее нащупать. На столе лежали разделочная доска, табакерка и связка сосисок.
И никаких свежих овощей. Мисс Буттс добивалась полного исключения из рациона жареного и отстаивала необходимость обильного питания овощами, которые она именовала Ежедневным Здоровьем. В недостатке Ежедневного Здоровья она видела причину многих бед. Альберт выглядел воплощением всех их сразу, когда бегал по кухне, хватая руками воздух.
