На шум явилась кондукторша и потребовала оплатить перевоз авоськи.
– Да она легкая! Это же трава!
– Они, может, и легкая, эта трава, но неудобство пассажирам доставляет, – заметила кондукторша. – Лучше оплатите провоз, а то ведь милиция насчет травы нынче строгая.
Пыхтя от злости, перевозчица крапивы оплатила багаж и уставилась в окно. Сереге такое прилюдное восстановление справедливости пошло на пользу – настроение его улучшилось.
***
Соскочив на своей остановке, он резво добежал до дверей «Втормехпошива» и таМ) Среди ставших знакомыми постоянных клиентов, увидел совершенно новое испитое лицо.
– Я первый, начальник! – подняло руку «испитое лино», демонстрируя отсутствие всех передних зубов.
– Хорошо, – – машинально кивнул Леха и вошел в здание через служебный ход.
– Привет, Серега, – сказал дизайнер Турбинов, человек талантливый, но до конца не оцененный. – Семь рублей тридцать две копейки не подбросишь?
– Еще же только утро, Турбинов!
– Если бы ты знал, Серега, как долго я ждал этого самого утра.
На лице Турбинова отразилось такое страдание, что Серега дал ему десять рублей. Разумеется, с возвратом. Все, что было меньше пятидесяти рублей, дизайнер отдавал исправно. Большие же суммы иногда забывались им, но не потому, что Турбинов был нечестным, – нет, просто тяжелым похмельным утром его ослабленный мозг отказывался выполнять слишком сложные вычисления.
– Десять рублей – я помню, – словно напоминая самому себе, произнес дизайнер и, пропустив Тютюнина по коридору, резво выбежал на улицу.
«Что-то и мне уже выпить хочется», – отметил про себя Тютюнин. Он был не прочь гульнуть, и гульнуть основательно, не страшась Любиной скалки, однако наводку нужны были деньги, а укрывать деньги от жены Сергей не имел привычки.
Впрочем, это распространялось только на зарплату. В прежние времена, когда Тютюнин и Окуркин имели доход от сбора пивных банок под стадионом, ему хватало на хорошую водку, но теперь на стадионе втихую выстроили жилой комплекс, и дополнительных доходов не стало.
Еще, правда, оставался огромный запас спиртовых настоек, но пить их было опасно. Именно из-за них все прошлое лето Сергей с Лехой провели в каких-то параллельных мирах, то и дело сталкиваясь с драконами, боевыми свиньями, а также с технологическими гномами, которые почему-то называли себя тыкликами.
Не успел Сергей открыть дверь в приемку, как в коридор из бухгалтерии выпрыгнул Фригидин, который во «Втор-мехпошиве» занимался сведением дебета с кредитом.
Весь прошлый год Фригидин воровал из тютюнинской тумбочки сахар, однако после двух сеансов терапии, во время которых несчастному бухгалтеру пришлось съесть три килограмма сахара, набеги на Серегину тумбочку прекратились.
Внешне Фригидин старался казаться дружелюбным, однако Серега чувствовал, что бухгалтер только ищет случая, чтобы провести против него настоящую диверсию.
– Вы слышали, Сергей, на нашего директора наехали… – сияя свой подлой мордочкой, сообщил Фригидин. – И не кто-нибудь, а налоговая инспекция… Я слышал слова угроз и антисемитские выкрики…
– Какие выкрики? – не понял Тютюнин.
– Ну, против этих… пархомчиков. – Фригидин пошевелил своими желтыми пальцами, словно это должно было объяснить недостающие детали… – Вы должны быть в курсе, Сергей, вы же простой человек. От сохи, так сказать…
– Что ты этим хочешь сказать, ты, скрепка ржавая?
Сергей шагнул к Фригидину, тот спешно отступил к своей двери:
– Ничего личного, Сергей. Ничего личного. Просто я, если вам интересно, произошел из интеллигентной семьи .потомственных управдомов.
Дальше по коридору громко хлопнула дверь, и навстречу Тютюнину и Фригидину торопливо зашагал молодой человек в какой-то странной форме – то ли итальянского карабинера, то ли офицера вермахта образца 1942 года. Сергей видел такую в кино.
Пробежав до выходной двери, офицер вермахта неожиданно повернулся и, ткнув пальцами в Тютюнина и Фри-гидина, крикнул:
– Ну, жиды, дойдет и до вас очередь! Не хотите платить, значит, придется расплачиваться!
– Вот! Что я вам говорил! – злорадно произнес Фри-гидин, – Сбежит наш Борис Львович в Израиль. Попомните мои слова.
– Ты что, придурок, мы же без работы останемся!
– Ну зачем же так сразу. Борис Львович поставит управлять «Втормехпошивом» опытного менеджера.
С этими словами Фригидин приосанился и расправил складки на чернильного цвета нарукавниках.
Бесцеремонно отпихнув бухгалтера, Сергей отправился проведать директора.
В приемной было пусто. Секретарша Елена Васильевна, разведенная дама после сорока с ребенком четырнадцати лет, приходила на работу ближе к обеду.
Тютюнин постучал и, не дождавшись ответа, вошел в кабинет.
Штерн сидел, уставившись в окно.
– Борис Львович, вы как?
– А, Сережа! – словно очнулся директор. – Вы, наверно, слышали выкрики этого молокососа?
– Что ему нужно было?
– Денег, Сережа. Что им еще нужно? Денег, конечно.
– И сколько?
– Пять тысяч долларов… Для начала. – Штерн грустно улыбнулся. – Вы представляете, Сережа, он кричал мне «жид», думая, что этим поможет делу.
– Вы обиделись?
– Я обиделся? Я обиделся бы на себя, если б отдал ему деньги. Этому молокососу… И знаете что, Сергей, давайте я подниму вам жалование на двести рублей. Или что там двести – добавим все триста!
– Ой! Спасибо, Борис Львович! – приятно обрадовался Тютюнин. – Тогда я пошел работать, Борис Львович.
– Идите, Сергей, работайте.
Тютюнин выскочил в приемную и, толкнув дверь в коридор, сшиб любопытного Фригидина, который стоял, прижавшись ухом к двери.
Несчастный бухгалтер упал возле противоположной стены и дико заорал, когда увидел, что Тютюнин двигается на него. Он был уверен, что его будут добивать.
– Чего орешь, глупый! Мне директор зарплату повысил, представляешь?
Сергей рывком поднял Фригидина с пола и, поставив на ноги, побежал к себе в приемку – отрабатывать оказанное доверие.
– Вот так. Одним все, а другим ничего, – горько произнес Фригидин, глядя вслед счастливому Сереге.
Открыв своим ключом дверь приемочного помещения, Сергей с удивлением обнаружил там младшего приемщика Кузьмича.
Тот сидел на прилавке в позе лотоса, а на полу валялись два пустых баллона из-под дихлофоса.
Глаза Кузьмича были закрыты. На лице отражалось полное спокойствие и безмятежность.
– Кузьмич, ты что, не уходил домой? Младший приемщик приоткрыл один глаз:
– Дом там, где хорошо. Мне хорошо – здесь.
– А дихлофос? Куда подевались два полных баллона? Я же тебе их только вчера выдал!
Кузьмич вздохнул, открыл оба глаза и, выйдя из позы лотоса, свесил ноги с прилавка.
– Что ты об этих мелочах печешься, Серега? Знаешь ли ты, что, если бы моль по-настоящему понимала дихло-фос, она бы от него не дохла, а наоборот?
– Что наоборот?
– Она бы чувствовала себя здесь хорошо. То есть как дома.
– Если моль будет здесь чувствовать себя как дома, мы останемся без сданной продукции. Куда дихлофос подевался? Опять все на энтропию свалишь?
Тютюнин спихнул Кузьмича с прилавка и пошел открывать павильон.
Многочисленные клиенты уже скреблись у порога, желая поскорее сдать добытые на свалках меха.
– Здравствуй, Сережа! Как выходные? – засыпали Тю-тюнина вопросами знакомые старушки.
– И вам – здравствуйте. Занимайте места в очереди – сейчас начнем работать.
– Э-э, бабки, я первый! – прохрипел субъект с испитым лицом.
– Да уж помним-помним! – отозвались старушки, отодвигаясь от неряшливого бомжа.
Протолкнувшись к самому прилавку, «испитое лицо» обрушило на него какую-то то ли сумку, то ли мешок, в котором, судя по звуку, перекатывались бильярдные шары.
– Вот, хозяин, принимай товар.
– Мы сумки не берем, – покачал головой Тютюнин. Ему часто случалось отказывать собирателям картона, природного гипса, веточек чернозадника и огуречной копры, которые почему-то были уверены, что Тютюнин отвалит за эти богатства кучу денег.
– Мы сумки не берем! – повторил Сергей, поскольку «испитое лицо», казалось, совершенно не понимает, что ему говорят.
– Это не сумка, хозяин. Это котик. Морской котик.
– Мы животных не принимаем.
– О чем ты, хозяин? – На «испитом лице» появилось выражение крайнего удивления. – Это не сумка, а мех морского котика.
– Мех котика? А чего в этом мехе гремит? Камней насыпал для весу?
– Камней? – переспросил бомж и, сунув руку в проеденную крысами дыру, вытащил огромный мосол, явно превышавший размерами целого морского котика. – Это не камни, хозяин, это кости котика…
– То, что ты мне принес, это никакой не морской котик. Это шкура коровы.
– Да клянусь, хозяин, – затрясло синими губами «испитое лицо», ударяя себя кулаком в грудь. – Я этого котика сам загарпунил на этом… на Байкале.
