Тютюнин против инопланетян
Серегу Тютюнина кусали мухи. Они не давали ему спать и разрушали приятные сновидения, в которых Серега был ни много, ни мало генералом кавалерии.
Под ним гарцевала кобыла в яблоках, на голове красовалась папаха из белоснежного пыжика, а в руках Серега сжимал блестящую саблю, которой махал налево и направо, крича:
– Прочь! Прочь, гады пернатые!
На самом деле Тютюнин был вооружен лишь сорванной веточкой полыни, которой взмахивал во сне, пытаясь отогнать назойливых мух.
Дернувшись в очередной раз, Сергей толкнул воткнутую в землю лопату, и та, свалившись, долбанула его черенком прямо промеж глаз.
Тютюнин взвыл, мигом проснулся и, сев на разворошенной земле, стал таращиться по сторонам.
Затем почесал ушибленный лоб и поднялся.
Вокруг, как и полчаса назад, царило запустение нового дачного участка, который в разгар теплого в этом году мая решила разрабатывать его жена Люба, а точнее, ее мамаша и по совместительству Серегина теща – Олимпиада Петровна.
По мнению самого Тютюнина, он и так слишком много натерпелся от своей тещи, чтобы еще и дачу окучивать. Тем более что у самой Олимпиады Петровны дача была, однако она нарочно сделал дочке подарок, поменяв до-
Ставшийся от мужа «Москвич-412» на непригодный кусок земли в десять соток.
Земля эта на дареном участке была твердая, как асфальт, и пахла керосином. До того, как стать Серегиной дачей, она тридцать лет служила нефтебазой.
Нефтебазу прогнали экологи, а землю совсем не дорого продали Олимпиаде Петровне.
Вместо дома на участке стоял похожий на четырехдверный сортир передвижной «красный уголок», вывезенный из бывшего колхоза «Заветы Ильича». Сереге «уголок» достался через закадычного друга – Леху Окуркина, которому часто перепадали всякие неожиданности вроде наследства бабушки или обретения неизвестного прежде дяди.
Этот новообретенный дядя Карл всю жизнь работал в колхозе конюхом, а когда хозяйство развалилось окончательно, народ избрал его председателем, поскольку Карл-конюх был трезвенником.
Оказавшись у власти, он, как человек достаточно просвещенный, решил избавить хозяйство от «непрофильных активов» и принялся распродавать «красные уголки», которых в «Заветах Ильича» оказалось больше, чем комбайнов, тракторов, сеялок и веялок вместе взятых.
Окуркин, по жадности, отхватил себе аж три штуки, решив со временем сделать из них один длинный трейлер. Леха был человеком предприимчивым, и ему в голову частенько приходили гениальные мысли. В полученный трейлер он собирался впрячь свой «запорожец» модели «лупатый» и возить из Рязани в Москву мороженых кур.
«Запорожец» нагрузки не потянул, и Леха подарил один «уголок» Сереге. Он хотел, подарить все три, но Тютюнин вежливо отказался, опасаясь, что Олимпиада Петровна тут же прикупит ему еще два недостающих участка где-нибудь на полигоне войск химзащиты.
– Ну чего, Сереж, червей дождевых много? – спросила появившаяся из-за «уголка» жена Люба.
– Не очень, Люб, – грустно посмотрев на свою благоверную, ответил Сергей. – Ушли они.
– Куда? – почти испуганно спросила Люба.
– За нефтебазой своей уползли. Не могут без керосина.
– Да ты, я вижу, мелко копаешь, Сережа, – заметила Люба и, поковыряв носком слоистые куски слежавшейся глины, добавила:
– Глубже надо копать, а то здесь ничего не вырастет…
Заслышав голоса, из «красного уголка» вышла Олимпиада Петровна.
– Воркуете, голубки, – многообещающе произнесла она, – а работа стоит. Нам ведь, Сергей Викторович, пора уже и картошечку сажать, а у вас, я вижу, ничего не готово.
– А зачем нам эта картошка? Может, ее купить проще? – попробовал защититься Тютюнин.
– Может, и проще… тем, у кого денежки водятся, – с многозначительной улыбочкой процедила Олимпиада Петровна. – А вам с вашей кошкоторговой организацией, Сергей Викторович, лучше иметь хоть какое-то подспорье.
Когда теща хотела плохо отозваться о Серегиной работе, она всегда называла ее «кошкоторговой организацией». Между тем Тютюнин служил старшим приемщиком в фирме «Втормехпошив». И хотя из года в год теща твердила, что, дескать, тут нет никакой перспективы, Тютюнин продвигался по карьерной лестнице.
Еще прошлым летом он трудился за прилавком один, а теперь в его подчинении находился младший приемщик Кузьмич, пожилой человек неопределенного возраста и национальной принадлежности.
Кузьмич был молчалив и красен глазами, в его обязанности входило наблюдение за полками с принятыми мехами, чтобы там, чего доброго, не завелась моль. На крайний случай Кузьмич имел на поясном ремне два полных баллона с дихлофосом и вполне четкие инструкции.
Впрочем, даже не находя моли, Кузьмич каким-то образом умудрялся расходовать запас дихлофоса, и Тютюнин подозревал, что это как-то связано с неестественным цветом глаз младшего приемщика.
– Куда девается дихлофос, Кузьмич? – спрашивал Серега.
– Это из-за энтропии, – отвечал тот диковинными словами.
– Какой энтропии?
– Которая все растет…
Впав от жары и керосиновой вони в недолгое беспамятство, Сергей какое-то время молча смотрел на ухмылявшуюся тещу, а затем сказал:
– Если моих денег будет на все хватать, то ваша помощь, Олимпиада Петровна, нам уже не понадобится. И тогда вам придется бросить воровство. А не воровать вы не можете…
Это было чистой правдой. Всю свою жизнь Олимпиада Петровна таскала продукты из столовых, в которых работала, и очень этим гордилась. Она отказывалась от хороших предложений и продолжала трудиться в заводских забегаловках, маниакально вынося жареных кур, говяжий фарш, яйца всмятку и плавленые сырки.
– Ты что, Сережа! – вмешалась жена. – Мама не ворует. Она просто… выносит…
– Да! Я просто выношу! – тут же ухватилась за это объяснение Олимпиада Петровна. – Воруют ночью! Ломают двери, замки и сторожей душат! А я днем выношу – в обоих руках!
И она потрясла перед Тютюниным двумя красными ладонями, натруженными многолетней переноской авосек с продуктами.
Одно время, еще в молодости, Олимпиада Петровна пыталась поработать на домостроительном комбинате, но, затарив всю квартиру гвоздями, обойным клеем и свежеструганной доской, поняла, что продукты питания – более перспективное направление. И вернулась к своей прежней, любимой и понятной работе.
– Ладно, – вздохнул Сергей, решив прекратить этот спор. Жара лишила его последних сил, а чтобы сопротивляться теще, их требовалось немало. Ох, немало.
Схватив лопату, Окуркин с размаху ударил ею о землю, однако она сразу отскочила, оставив на спрессованной глине едва заметный рубчик.
