Он задавал себе вопрос, а был ли там, где-то среди этого обширного пантеона, бог, который благосклонно посматривал на жестоко притесняемых и совершенно невинных, осуществляющих закон офицеров, которые были близки к своей кончине.
Он с горечью подумал, что возможно такого и нет. Подобные вещи были отнюдь не в моде у богов. Отыщите какого-нибудь бога, который бы позаботился о бедном прохвосте, пытающемся честно трудиться за пригоршню долларов в месяц.
Нет их. Боги перегибают палку, предпочитая этих смышленых ублюдков, чей смысл дневной работы оценивается Рубиновым Глазом Короля Ирвига в розетке, а не этого невообразимого простофилю, который просто каждую ночь грохочет по мостовой…
— Больше походит на ползущую змею. — сказал сержант, любивший добиваться правды.
И тут донесся звук…
… похожий на взрыв вулкана, или кипящего гейзера, но во всяком случае долгий, протяжный ревущий звук, похожий на ревущее пламя в кузнице Титана…
… но он был не так плох, как свет, вспыхнувший желто-голубой свет, который осветил все вокруг и намертво впечатал узор ваших кровеносных сосудов глазных яблок на обратную сторону вашего черепа.
Все это длилось сотни и сотни лет, а затем внезапно прекратилось.
Наступивший мрак был заполнен красными бликами и, как только к ушам вернулась способность слышать, тихим звяканьем.
Еще некоторое время стражники пребывали в неподвижности.
— Ну, ну. — устало сказал капитан.
После продолжительного молчания он сказал, очень отчетливо, выговаривая каждую гласную. — Сержант, возьмите людей и разберитесь с этим, ладно?
— Разобраться с чем, капитан? — сказал Двоеточие, но капитана уже озарило, что если он отошлет сержанта с людьми, то они оставят его, капитана Бодряка, в одиночестве.
— Нет, у меня есть мысль получше. Мы все пойдем. твердо сказал он. И они все отправились в путь.
Сейчас, когда их глаза привыкли к темноте, они смогли разглядеть неясное красное зарево впереди.
Зарево исходило от стены, быстро остывавшей. Куски запекшейся кирпичной кладки отлетали по мере остывания, издавая негромкий шум и треск.
Но это не было наихудшим. Наихудшее находилось на стене.
Они посмотрели на него.
Они рассматривали его долго-долго.
До рассвета оставался час или два, и никто даже не предполагал попытаться отыскать обратный путь в темноте.
Они ждали у стены. По крайней мере здесь было тепло.
Они пытались не смотреть на него.
Наконец Двоеточие с трудом потянулся и сказал. — Не падайте духом, капитан. Могло быть гораздо хуже.
Бодряк прикончил бутылку. Это не возымело ни малейшего воздействия. Существуют некоторые виды трезвости, когда просто невозможно сдвинуться с мертвой точки.
— Да. — сказал он. — Это могло быть с нами.
Верховный великий Магистр открыл глаза.
— Еще раз. — сказал он. — Мы достигли успеха.
Братия бросились с воодушевлением поздравлять друг друга. Братья Сторожевая Башня и Пальцы сплели руки и пустились восторженно отплясывать жигу в волшебном кругу.
Верховный Великий Магистр сделал глубокий вдох.
Вначале морковка, подумал он, а теперь палка. Ему понравилась палка.
— Тишина! — прикрикнул он.
— Брат Пальцы, Брат Сторожевая Башня, прекратите это постыдное проявление чувств. — завизжал он. — И вы все, замолчите!
Они стихли, как заигравшиеся дети, только заметившие учителя, который вошел в комнату. Затем они затихли еще сильнее, как дети, увидевшие выражение лица учителя.
Верховный Великий Магистр дал этому возможность запечатлеться, затем двинулся вдоль одетых в лохмотья рядов. — Я полагаю. — сказал он. — что мы думаем, что нам удалось совершить волшебство, не так ли? Гм-м? Брат Сторожевая Башня?
Брат Сторожевая Башня, глотая слова, сказал. — Ну, э-э, вы сказали, что мы, э-э, я имею в виду…
— Вы не сделали еще НИЧЕГО!
— Да, э-э, нет, э-э… — трясся Брат Сторожевая Башня.
— Разве настоящие волшебники подпрыгивают после небольшого колдовства и декламируют «мы идем сюда, мы идем сюда, мы идем сюда», Брат Сторожевая Башня? Гм-м?
— Да, но мы не совсем…
Верховный Великий Магистр крутнулся на пятках.
— И разве они озабоченно таращатся на ставни и стропила, Брат Штукатур?
Брат Штукатур понурился, повесив голову. Он не подозревал, что кто-то мог это заметить.
Когда напряжение достигнув приемлемого предела, начало звенеть как тетива натянутого лука, Верховный Великий Магистр отступил.
— Почему я беспокоюсь? — сказал он, качая головой. — Я мог бы выбрать любого. Я мог бы взять наилучшего. Но я набрал ватагу детишек.
— Э, честно говоря. — сказал Брат Сторожевая Башня. мы приложили усилие, как я полагаю, мы по-настоящему сконцентрировались. Не так ли, парни?
— Да. — ответили они хором. Верховный Великий Магистр уставился на них.
— В нашем Братстве нет места Братьям, которые не с нами все время. — предупредил он.
С заметным облегчением Братия, как перепуганные овцы, увидавшие, что в загоне опущен преграждавший барьер, кинулись к открывшемуся отверстию.
— Не беспокойтесь об этом, ваше верховенство. — горячо сказал Брат Сторожевая Башня.
— Обязательность должна стать нашим девизом! — сказал Верховный Великий Магистр.
— Девизом. Да-а. — сказал Брат Сторожевая Башня. Он толкнул локтем Брата Штукатура, чей взгляд опять уперся в гладильную доску.
— Что? Ах, да. Девизом. Да-а. — сказал Брат Штукатур.
— А также вера и братство. — сказал Верховный Великий Магистр.
— Да-а. И эти тоже. — сказал Брат Пальцы.
— Потому. — сказал Верховный Великий Магистр. — если здесь есть кто-нибудь, который не ожидает, да-да, с нетерпением продолжения этой великой работы, пусть сделает шаг вперед.
Никто не шевельнулся.
Их зацепило. О боги, подумал Верховный Великий Магистр, я в этом преуспел. Я могу играть на их маленьких ужасных умишках, как на ксилофоне. Это изумительно, абсолютная власть мирского. Кто бы мог подумать, что усталость может превозмогать силу? Но вы должны знать, как с этим управляться. А я могу.
— Отлично. — сказал он. — А сейчас, мы повторим Клятву.
Он вел их запинающиеся, испуганные голоса при ее произнесении, заметив с одобрением, как они запнулись на слове «фиггин». И он присматривался вполглаза к Брату Пальцы.
Он чуть более сообразителен, чем остальные, подумал он.
По крайней мере, менее легковерный. Впрочем лучше убедиться, что я ухожу последним. Ни малейшего желания, чтобы у кого-нибудь возникла мысль проводить меня домой.
Нужно было обладать особым складом ума, чтобы управлять городом, подобным Анк-Морпорку, и лорд Ветинари им обладал. Но тем не менее, он был особой личностью.
Он озадачивал и приводил в ярость повелителей торговли до такой степени, что когда-то давным-давно они оставили надежду попытаться убить его и ныне просто как жокеи мчались, занимая положенное им место среди себе подобных. В любом случае убийце пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы отыскать достаточно мяса на его худом теле, чтобы воткнуть кинжал.
В то время как другие правители обедали жаворонками, фаршированными павлиньими языками, лорд Ветинари считал, что стакан кипятка и половина кусочка сухого хлеба были изящной достаточностью.
Это выводило из себя. Он появился, не имея пороков, которые можно было обнаружить. Вы могли бы подумать, глядя на это бледное, лошадиное лицо, что он имел склонность ко всякой дребедени, вроде кнутов, игл, и юных дев в темницах. Другие правители могли с этим мириться. Ничего плохого в этих кнутах и иглах, в умеренных количествах. Но Патриций по-видимому проводил вечера, изучая рапорты и, в особых случаях, если он испытывал волнение, играя в шахматы.
Он одевался во все черное. Это не было чрезвычайно внушительное черное одеяние, подобное тем, что надевали лучшие из лучших убийцы, а трезво продуманное, слегка поношенное черное одеяние человека, который не желает тратить много времени по утрам, размышляя что одеть. И нужно было встать очень рано утром, чтобы встать раньше Патриция; наверное умнее всего было бы совсем не ложиться спать.
Но он был популярным, в своем роде. Его рукой, впервые за тысячи лет, Анк-Морпорк управлялся. Возможно не так благородно или просто не очень демократично, но управлялся. Он ухаживал за ним, как ухаживают за декоративными кустами, поощряя рост тут, обрезая ложный побег там. Поговаривали, что он мог вытерпеть все, что угодно, помимо того, что угрожало существованию города <И артистов пантомимы .>, и так оно и было…
Это была странная антипатия, но так оно было. Любой человек, в мешковатых штанах и с белым лицом, попытавшийся разыграть свою пьесу где-нибудь внутри разрушенных стен Анка, весьма быстро мог очутиться в яме со скорпионами, на одной из стен которой был начертан совет: Учи Слова.
Он долго разглядывал пострадавшую стену, пока дождь стекал у него по подбородку и мочил ему одежду. Стоявший сзади, Обычный нервно переминался с ноги на ногу.
