Брута посмотрел на небо.
— Нет.
Из панциря высунулась голова.
— Ты… — начала черепашка.
— Я не мог разговаривать! — попытался оправдаться Брута. — Вокруг было слишком много народу. А ты разве… разве ты не можешь брать слова прямо у меня из головы? Ты же должен уметь читать мысли.
— Мысли смертных совсем другие, — отрезал Ом. — Думаешь, слова в голове возникают как на небе? Ха! С таким же успехом можно искать смысл в куче отбросов. Намерения — да. Эмоции — да. Но не мысли. Если зачастую ты сам не знаешь, о чем думаешь, почему это должен знать я?
— Потому что ты — Бог, — резонно ответил Брута. — Бездон, глава LVI, стих 17: «Он знает о мыслях смертного, и нет от Него секретов».
— Бездон — это тот, у которого были гнилые зубы?
Брута повесил голову.
— Послушай, — сказала черепашка. — Я — это я. И я не виноват, если люди думают иначе.
— Но ты же знал о моих мыслях… Там, в саду… — пробормотал Брута.
Черепашка несколько помедлила с ответом.
— Тогда было совсем по-другому, — наконец сказала она. — Это были… не мысли. Это была вина.
— Я верую в Великого Бога Ома и Справедливость Его, — сказал Брута. — И буду продолжать верить, что бы ты там ни говорил и кем бы ты ни был.
— Приятно слышать, — горячо поддержала черепашка. — Придерживайся этих убеждений и дальше. Кстати, где мы находимся?
— На корабле, — ответил Брута. — В море, и нас болтает.
— Мы плывем в Эфеб на корабле? А чем пустыня вам не угодила?
— Ни один человек не может перейти пустыню. В ее сердце не выживает никто.
— Но я-то там выжил.
— Плавание займет всего пару дней, — успокоил Брута, и его желудок сжался, хотя судно едва отошло от пристани. — Говорят, Господь…
— …То есть я…
— …Послал нам попутный ветер.
— Я посылал? О да, послал. В общем, доверься мне. И не волнуйся, море будет гладким, как мельничный поток.
— Я имел в виду мельничный пруд! Мельничный пруд!
* * *
Брута словно прилип к мачте.
Некоторое время спустя рядом с ним на бухту троса опустился матрос и с интересом посмотрел на юношу.
— Можешь ее отпустить, святой отец, она сама прекрасно стоит.
— Море… Волны… — пробормотал Брута, стараясь не открывать рот, хотя блевать уже было нечем.
Матрос задумчиво сплюнул.
— Ага, — кивнул он. — Наверное, они такой формы, чтобы лучше гармонировать с небом.
— Но корабль весь трещит!
— Это ты точно подметил.
— То есть… то есть это не шторм?
Матрос вздохнул и удалился.
Через какое-то время Брута рискнул отпустить мачту. Никогда еще ему не было так плохо.
И дело было не только в морской болезни, он не понимал, где находится. А Брута всегда знал, где находится. Место, где он находится, и существование Ома были единственными несомненными фактами в его жизни.
Этим он походил на черепах. Понаблюдайте, как передвигается черепаха, и вы заметите, что периодически она останавливается, словно запоминает пройденный путь. Где-то в множественной вселенной наверняка существуют маленькие приборы передвижения, контролируемые электрическими разумными двигателями под названием «черепахи».
Брута всегда знал, где находится, — он помнил, где был до этого, постоянно подсчитывал шаги и подмечал все ориентиры. Внутри его головы находилась особая нить памяти, которая, если обратно подключить ее к тому, что управляет ногами, заставила бы Бруту пятится назад по дорогам жизни к самому месту рождения.
Лишившись контакта с землей, эта нить оборвалась.
Ома в коробе принялось швырять из стороны в сторону и подбрасывать — это Брута неверными шагами двинулся к лееру.
Всем, за исключением юного послушника, казалось, что судно резво несется по волнам, а погода для морского путешествия стоит самая благоприятная. В кильватере — где бы это ни было — кружили морские птицы. Справа от судна из воды выскочила стайка летучих рыб, спасаясь от назойливого внимания дельфинов. Брута смотрел на серые силуэты, проскакивающие под килем, — это был мир, где никогда ничего не нужно считать, ничего не нужно делать…
— А, Брута, — привел его в чувство голос Ворбиса. — Кормишь рыб, как я посмотрю.
— Нет, господин, — ответил Брута. — Мне очень плохо, господин.
Он обернулся.
Сержант Симони — мускулистый молодой человек с непроницаемым лицом настоящего профессионального солдата — стоял рядом с каким-то человеком, в котором Брута с трудом узнал «главного морского волка» — хотя, возможно, эта должность называлась как-то по-другому. Тут же стоял улыбающийся эксквизитор.
— Это он! Это он! — раздался в голове Бруты панический вопль черепашки.
— Кажется, наш молодой друг не очень хороший моряк, — заметил Ворбис.
— Это он! Я его сразу узнал!
— Господин, я бы предпочел вообще никогда не становиться моряком, — сказал Брута.
Короб весь затрясся от яростных прыжков.
— Убей его! Срочно найди что-нибудь острое! Сбрось его за борт!
— Пойдем с нами на нос, Брута, — пригласил Ворбис. — Судя по словам капитана, нам предстоит увидеть много интересного.
На лице капитана застыла глупая улыбка человека, попавшего между молотом и наковальней. И тем, и другим Ворбис владел в совершенстве.
Брута потащился за ними.
— В чем дело? — рискнул шепнуть он.
— Это он! Лысый! Сбрось его за борт!
Ворбис полуобернулся, увидел смущенное лицо Бруты и улыбнулся:
— Уверен, это значительно расширит наш кругозор.
Он повернулся к капитану и указал на крупную птицу, скользящую над гребнями волн.
— Альбатрос бесцельный, — с готовностью пояснил капитан. — Летает от самого Пупа до самого Кра…
Он осекся. Но Ворбис с видимым удовольствием наслаждался видом.
— Он меня перевернул на самом солнцепеке. Ты только посмотри на его мысли!
— От одного полюса мира до другого, — неловко закончил слегка вспотевший капитан.
— Правда? — спросил Ворбис. — Но зачем?
— Никто не знает.
— За исключением Господа, конечно, — сказал Ворбис.
Лицо капитана стало болезненно желтым.
— Разумеется. Несомненно.
— Брута! — орала черепашка. — Ты меня слышишь?
— А вон то? — спросил Ворбис.
Моряк проследил за его вытянутой рукой.
— О. Летучие рыбы, — быстро ответил он. — Хотя на самом деле летать они не умеют. Просто набирают скорость, выскакивают из воды и какое-то время планируют в воздухе.
— Одно из чудес Божьих, — кивнул Ворбис. — Бесконечное многообразие, правда?
— О да! — Волна облегчения пробежала по лицу капитана, словно шеренги дружественной армии.
— А там, внизу? — спросил эксквизитор.
— Морские свиньи, они же дельфины, — ответил капитан. — Похожи на рыб.
— Они всегда так плавают вокруг корабля?
— Часто. Особенно в водах Эфеба.
Ворбис склонился над леером и на некоторое время замолк. Симони смотрел на горизонт, лицо его было совершенно неподвижным. Это пробило брешь в разговоре, которую капитан по своей глупости попытался заполнить:
— Они будут плыть за кораблем несколько дней.
— Удивительно.
Еще одна пауза, ловчая яма тишины, готовая поглотить мастодонтов необдуманных слов. Раньше эксквизиторы орали на людей и напыщенными речами пытались выбить из них признание. Ворбис никогда так не поступал. Он просто выкапывал глубокие ямы тишины и ждал.
— Наверное, им это нравится, — сказал капитан и нервно взглянул на Бруту, который тщетно пытался заглушить черепашьи вопли, заполнившие его голову.
Со стороны юноши подмоги ждать не приходилось.
Но тут ему на помощь неожиданно пришел Ворбис.
— Должно быть, это очень удобно в дальних путешествиях, — предположил он.
— Гм. Да? — не понял его капитан.
— С точки зрения снабжения продовольствием, — пояснил Ворбис.
— Мой господин, я не совсем…
— Это то же самое, что иметь походную кладовую.
Капитан улыбнулся:
— Нет, господин, мы их не едим.
— Правда? На мой взгляд, они выглядят вполне питательно.
— Да. Но есть старинное предсказание, мой господин…
— Предсказание?
— Говорят, что души моряков после смерти становятся…
Перед капитаном разверзлась бездна, но словесная инерция — ужасная штука, ей невозможно сопротивляться.
Тишину нарушали только волны, далекие всплески дельфинов и сотрясающий небеса стук сердца капитана.
Ворбис прислонился к лееру.
— Впрочем, — улыбнулся он, — все это не более чем предрассудки, не правда ли?
— Конечно, — ухватился за эту спасительную соломинку капитан. — Обычные моряцкие байки. Если услышу еще хоть раз, выпорю виновного как…
Ворбис посмотрел куда-то поверх его уха.
— Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь.
Один из матросов кивнул.
— Принеси-ка мне гарпун.
