– А теперь что же?
– А теперь возможность будет.
Из «красного уголка» вышла Люба.
– Здорово, принцесса! – поздоровался Окуркин.
– Здравствуй, Леш, – осторожно ответила Люба, подходя ближе и внимательно глядя на карманы гостя – не оттопыриваются ли они не ко времени привезенной пол-литрой.
Поняв, о чем думает тютюнинская супруга, Леха широко улыбнулся и развел руками.
– Да ты что, Любаша! Ты же знаешь, с моей Ленкой в такие шутки играть нельзя. Расправа будет короткой.
Тютюнина кивнула. Ее приятельница, Окуркина Лена, была на полторы головы выше Лехи и имела в своих руках достаточно силы, чтобы свернуть в колечко лом. Не большой конечно, а так – средних размеров.
Окуркина стеснялась своей силы и не раз признавалась, что сильно пугается, отвесив своему благоверному очередного леща.
– Представляешь, Любаш, пульну его несильно, а он отлетит, болезный, к стенке, ударится в нее и сползет на пол да еще глазки закатит. Я тут же в слезы – все, думаю, овдовела… Потом гляжу нет, живой…
Несмотря на такую тяжелую артиллерию, Окуркин время от времени уходил в загул, как правило, в компании с Серегой, которому тоже в таких случаях доставалось дубовой скалкой.
– Почему, Лен, они у нас такие непонятливые? – бывало, спрашивала Люба Тютюнина у подруги. – Вот ведь и достается им, а они опять напиваются. Завтра пятница – опять наклюкаются.
– Наклюкаются, подруга, наклюкаются, – обреченно вздыхала Лена, поводя богатырскими плечами. – Это потому, что они у нас шебутные и отчаянные.
– Отчаянные, – соглашалась Люба, и они с Леной молча смотрели телик, осознавая, как какие-нибудь декабристки, свою нелегкую женскую долю.
– Я просто приехал дачу вашу посмотреть, – сказал Леха.
– Ну и как, нравится? – сразу загорелась Люба.
– Да, красиво. Такой красной глины я нигде еще не видел. Из нее охру можно делать.
– Правда? – поразилась Люба. – А зачем?
Из «красного уголка» выглянула Олимпиада Петровна. Заметив Окуркина, она тотчас выбежала наружу, позабыв снять кухонный фартук с надписью «Аи лав Ю-Эс-Эй».
– Что, доча, перехватила наркокурьера?! Подскочив к Лехе, Олимпиада с криком замахнулась на него дубовой скалкой.
– А ну скидывай дозу, дохлик!
– У него ничего нет, мама, – доложила Люба.
– А чего тогда приехал? – удивилась тютюнинская теща, нехотя опуская скалку.
– Я Сергея хотел на речку пригласить, на Каменку, – скромно улыбнувшись, сообщил Окуркин.
– Да? Купаться захотелось? А кто целину будет возделывать – две слабые женщины?
– Нет, об этом не беспокойтесь. Мы с Сергеем завтра приспособление привезем и буквально весь ваш участок перекопаем.
– Весь? – с сомнением уточнила Олимпиада Петровна.
– Буквально, – уверенно кивнул Окуркин.
– Ну-ну, маркшейдер.
– Моя фамилия Окуркин, – обиделся Леха.
– Ну ладно, раз так, езжайте мыться, – согласилась Люба. – Только никаких выпивок. Ты понял, Сергей?
– Конечно, – обрадовано закивал Тютюнин. – Поплавать очень хочется. Давно я не плавал.
Неглубокая Каменка подпрыгивала на глинистых порогах и вилась меж песчаных, поросших соснами холмов. Тютюнин и Окуркин высадились из «запорожца» в том месте, где она омывала берег детского лагеря отдыха «Синий ручеек».
– Хорошо здесь, тихо, – заметил Тютюнин.
– Это пока у детишек тихий час. В нашем распоряжении… – тут он посмотрел на часы, – сорок пять минут… Уложимся?
– Уложимся, – ответил Сергей и, забросив брюки в «запорожец», стал спускаться к воде.
Усевшись на неглубокое дно, друзья, блаженно щурясь на солнце, на мгновение забыли о своих проблемах. А проблемы у них были.
Во-первых, у них сломался множительный аппарат. Сделанный из старой хлебницы, он запросто копировал алюминиевые банки, которые затем можно было сдавать как лом цветных металлов. Маленькие человечки – тыклики, изготовившие этот чудо-аппарат, давно уже не выходили на связь с Тютюниным, и неизвестно было, собирались ли выйти вообще когда-нибудь.
Второй проблемой был старый стадион «Локомотив», где прежде у Сереги и Лехи был собственный участок под трибуной, с которого они добывали во время матчей пустые банки из-под пива.
Пока работала хлебница-множитель, друзья имели стабильный приработок. Они даже продали участок, поскольку были уверены, что хлебница будет работать вечно.
Однако они ошиблись. Агрегат сломался, стадион же «Локомотив» закрыли на якобы реконструкцию, а потом, нежданно-негаданно, над трибунами начали быстро расти стены сорокаэтажного жилого комплекса «Ассоль».
Леха и Сергей вместе с жителями района ходили митинговать и ложиться под бульдозеры, однако нарвались на контратаку милиции, которой руководил чиновник из городской мэрии.
– Ты знаешь, меня сегодня на участке мухи кусали, – задумчиво произнес Тютюнин.
– И чего?
– А то, что кусачие мухи прилетают только осенью.
– Наплюй. Меня сейчас другие вещи интересуют. Более важные.
– Это какие же ?
– Думаю, мне известен настоящий способ очистки. Последний и окончательный.
Тютюнин, полоскавший руки в теплых струях Каменки, на мгновение замер, потом медленно повернулся к Окуркину:
– Ты чего это? Опять?
Окуркин ничего не ответил. Вот уже несколько месяцев в разговорах приятелей это была запретная тема, потому как у обоих еще не изгладились из памяти приключения прошлого лета.
А началось все с наследства, которое оставила Лехе его бабушка.
Наследство как наследство – деревенский домик с трубой. Ничего примечательного, если не считать того, что бабушка при жизни очень расходилась в убеждениях с материализмом.
В погребе под домом независимой старушки внук Леха обнаружил целый склад спиртовых настоек неизвестного назначения. Однако воспитанный на российских традициях Окуркин назначение всякого спиртосодержащего продукта понимал вполне определенно. Пить – и все тут. Но поскольку в силу все тех же традиций пить один Окуркин не любил, он призвал на помощь друга Серегу.
Первая же проба едва не закончилась для приятелей трагически – их чуть не съели странные существа, к которым Сергей и Леха попали после принятия одной из настоек.
По возвращении в родную реальность друзья с перепугу решили напрочь забыть о складе спиртовых настоек, однако держались этого решения недолго.
Они предпринимали попытки произвести очистку драгоценного продукта, однако снова и снова попадали в неприветливые миры, претерпевая в них лишения и откровенный мордобой.
– Ты чего, опять за старое? – строго повторил свой вопрос Тютюнин, поскольку Леха сделал вид, что не расслышал.
– Я не за старое. Я просто хотел с тобой поделиться. Мне же не с кем поговорить. Заведи я эту байду при Ленке, она с меня иероглиф сделает…
– Ты из-за этого и примчался ко мне на дачу?
– Почему? Не-э-эт…
Леха вздохнул. По его лицу было видно, что его просто распирает от нетерпения.
– Ну ладно, рассказывай, – согласился Тютюнин. – Только сразу говорю – я против.
Ага, – оживился Леха и плеснул водой на пролетавшую стрекозу. – Я вот подумал, а чего это мы все время настойки фильтровать пытались? Это же не правильно.
– Почему?
– Да потому. Надо клин клином, понимаешь? – Нет.
– Нужно взять специальной травы и настаивать эти настойки по второму разу. Тогда получится – просто настойка от кашля.
– А какие такие специальные? – Тютюнин поднял над водой ногу и внимательно ее осмотрел.
– Это мы выясним.
– Как ты выяснишь?
– Спрошу у бабушек-знахарок.
– Где же в городе взять знахарок?
– Э, да ты чего, газет не читаешь? Они же, эти бабушки, объявления дают.
– Все равно я опасаюсь, – покачал головой Тютюнин. – А вдруг эти настойки еще злее станут, и не вернемся мы тогда домой никогда…
– Мы на собаках проверять будем.
– На собаках? Мы уже проверяли на собаках, и что получилось?
Окуркин виновато пожал плечами, вспомнив, как они потчевали фильтрованным спиртом бультерьера Дросселя.
Дроссель отлично себя чувствовал, а потом убежал. Окуркин думал, что все в порядке, и они с Серегой выпили, а потом началось такое, что просто ужас.
– Фигня все это. Ты лучше мне вот что скажи, Леха… – задумчиво произнес Тютюнин.
– Ну?
– Что такое энтропия?
– Это когда понос.
– Нет, понос – это диарея.
– Из какой хоть оперы, намекни.
– Да я тоже не знаю, – признался Тютюнин. – Знаю только, что она все время растет и от этого дихлофос испаряется.
Они посидели в воде еще немного, потом откуда-то издалека, будто волнами, стал накатываться странный шум, словно к речке приближалась степная конница.
– Уходить пора, – сказал Леха и поднялся со дна.
– А чего это? спросил Сергей, тоже становясь на ноги.
– Дети. В лагере тихий час закончился. Сейчас прибегут и будут динамитом рыбу глушить…
