Попов до того увлекся красотами теночтитланской архитектуры, что раз за разом доставал из кармана блокнот и пытался делать какие-то зарисовки. Не знаю, что именно там Андрей рисовал – мне снизу, сами понимаете, не видно было, – но делать эскизы на ходу у нашего эксперта не получалось, и он то и дело застывал на месте, заставляя Ваню, не ожидавшего резких торможений от идущего впереди тяжеловоза, натыкаться на него. После чего Попов получал легкий толчок, вмиг заставлявший криминалиста догнать нас с Рабиновичем, а Жомов вновь всё внимание уделял марширующей позади нас роте.
Поначалу омоновец просто то и дело придирчиво оглядывался на ацтекских солдат, но когда они по второму кругу завели затертую песенку «Куда идет король…» – и это вместо гимна России, между прочим! – Ваня не выдержал и попытался командовать. Первая попытка провалилась. То ли солдаты слишком песней увлеклись, то ли старшину ОМОНа за командира не считали, но на окрик Ивана внимания не обратили никакого. Зная, что за этим может последовать, я чуть отстал от Сени, дабы насладиться дальнейшим зрелищем, и Жомов меня не разочаровал.
Сначала Ваня повторил свой приказ о прекращении хорового пения, но когда и это не подействовало, просто остановился перед марширующим строем. Тем, кто не знает, поясню: если Жомов упрется, его и милицейским «уазиком» с места не сдвинуть. Сам однажды видел, как Ваня, упершись руками в капот, минут пять не давал вышеозначенному автомобилю тронуться с места.
Со строем ополченцев произошло нечто подобное. Первые два бойца, врезавшись во внезапно остановившегося старшину, застыли как вкопанные, без толку перебирая ногами. Ну а остальные, не получив команды «стой!», продолжали идти вперед, в результате чего из почти безупречного строя из сотни солдат через минуту получилась куча мала из такого же количества тел. Причем стоять на ногах остались только Жомов и первые два ацтека, буквально расплющенные между мощной грудью омоновца и напиравшей сзади массой сослуживцев. Хоровое пение невольно смолкло, сменившись грохотом падений, и вся процессия остановилась, чтобы понять причину крушения арьергарда.
– Жом, ты чего творишь? – повернулся к другу мой хозяин, явно недовольный тем, что кто-то нагло вмешался в ход пьесы, где самовлюбленный Рабинович разыгрывал роль бога.
С верхних ярусов, занимаемых неблагодарной аборигенской публикой, послышались сначала отдельные смешки, перешедшие затем в дикий гогот. К Сениному вопросу этот смех, понятно, отношения не имел, и всё-таки мой хозяин, недовольный превращением торжественной процессии в шествие клоунов, скривился. А чего расстраиваться? Теперь, может быть, яйцами или помидорами кидаться начнут. Хоть какая-то польза будет…
– Мурзик, фу! – завопил мой Сеня. Ну, естественно! Оне-с на девок больше не пялятся, можно теперь и родному псу внимание уделить. – Фу, тебе говорю! – снова рявкнул мой альфа-лидер и, когда я милостиво решил замолчать, повернулся к Жомову. – Чего творишь, спрашиваю?
– Слушай, Сеня, блин, я тебе кривляться не мешаю? Вот и ты моим развлечениям не мешай! – отрезал Ваня. – Эти уроды не только своими завываниями всю округу достали, они еще и команды не слушают…
Вот так-то, аборигены, привыкайте. Теперь у вас свой альфа-лидер есть. Старшина Ваня Жомов называется. Он вас научит свободу любить и жизнь собачью устроит.
– Фу, Мурзик! – теперь заорал на меня Жомов.
От такой наглости я даже поперхнулся. Нет, я, конечно, понимаю, что они с моим Сеней друзья, но дружба дружбой, а один ошейник на двух псов не наденешь. И я не новобранец какой-нибудь, чтобы со мной ни один старшина человеческим языком разговаривать не мог! Собравшись высказать Жомову всё, что о нем думаю, я встал в надлежащую позу – передние лапы широко расставлены, хвост по задним бьет, уши торчком и пасть оскалена ровно настолько, насколько это положено песьим этикетом, – но в дело вмешался Сеня.
– Так, ты моим псом не командуй! – подбоченясь (поза одесской скандалистки. Ее мой хозяин у тети Сони перенял), наехал он на омоновца. – Вон, у тебя сотня дуболомов есть, ими и распоряжайся.
– Да я Мурзиком и не командую, – тут же стушевался Жомов, прекрасно знавший, что с Рабиновичем лучше не спорить.
– Вот и займись своими солдатиками, – отрезал Сеня. – Только побыстрей. Ты всех задерживаешь.
Вот уж не знаю, какие указания получил от своего начальства Ачитометль, но судя по тому, что в действия омоновца он не вмешался и вообще никоим образом своего неудовольствия происходящим не выразил, какое-то местное подобие карт-бланша мы действительно имели.
Сеня, не зная, чем заняться, пока Жомов наводит порядки во вверенном ему на время парада подразделении, принялся нетерпеливо похлопывать дубинкой по бедру. Попов смог, наконец, спокойно делать зарисовки, а Горыныч принялся мух ловить. В буквальном смысле этого слова. Причем этим проявлением активности вызвал такой фурор среди зрителей, что те, позабыв про недавний конфуз с ротой сопровождения, принялись восторженно ахать и охать. За Кецалькоатля нашу миниатюрную в данный момент трехглавую керосинку, видимо, никто не принимал. И чтобы так оставалось дальше, пришлось моему Сене цыкнуть на начавшего раздуваться от всеобщего внимания Ахтармерза. Тот захотел было обидеться, но вовремя передумал и, вскарабкавшись по мундиру на плечо Жомову при помощи когтей и зубов, устроился там на манер пиратского попугая.
Минут пять у Вани ушло на то, чтобы привести строй в божеский вид. Еще пару минут он выбирал репертуар строевой песни и объяснял аборигенам, на какие именно команды как надо реагировать, а затем мы смогли продолжить движение. Вот только теперь Жомов шел не впереди роты ополченцев, а сбоку от нее, старательно отсчитывая ритм движения.
Ближе к центру города зрителей стало больше. Улицы стали шире, и идущие перед процессией бойцы были уже не в состоянии оттеснить всех зевак в переулки. Да они и не старались! Достаточно было того, что толпы народа прижимались к стенам домов и даже не делали попыток хоть как-то помещать нашему движению.
Сами дома тоже изменились. Если на окраине в основном находились двухэтажные строения, больше похожие на заводские общежития, чем на что-либо другое, то теперь стали попадаться и более шикарные здания, напоминавшие мне особняки российских бизнесменов средней руки. Ну а когда после очередного поворота мы вышли к центру Теночтитлана, даже у меня, далеко не склонного к бессмысленному созерцанию красот архитектуры пса, дух захватило. Впереди нас высились настоящие пирамиды, замки, дворцы и всякие прочие храмы. Большинство из них были настолько огромными, что я просто поразился тому, как отсталые аборигены оказались способными построить такое. И наш путь, судя по всему, лежал к одному из самых больших зданий элитного района Теночтитлана. Описывать интерьер дворца Чимальпопоке смысла не имеет. Достаточно лишь сказать о том, что Сеня, глядя на это великолепие, начал нервно облизывать губы, в уме подсчитывая, сколько можно будет поиметь у нас, на черном рынке, если содрать со стен все драгоценности и там их продать. Я, конечно, не еврей и стоимость товара на глаз определить не могу, но смею вас заверить, сумма бы получилась немалая. И это еще не считая кладовых и сокровищниц, которые Сеня горел желанием осмотреть в первую очередь. Правда, сначала нам всё-таки пришлось идти на аудиенцию к хозяину дворца.
Чимальпопоке оказался сухощавым индейцем с хищным выражением на лице. Подобно своим солдатам, он был гладко выбрит, облачен лишь в набедренную повязку из перьев и весь покрыт замысловатыми татуировками. В руках правитель ацтеков – тлатоани по-ихнему – вместо копья держал украшенный огромными рубинами золотой жезл, а на голове Чимальпопоке просто чудом держался замысловатый головной убор из тех же разноцветных перьев, усыпанный драгоценными камнями. Какими именно, сказать не берусь. Спросите об этом Рабиновича при встрече. Он-то шляпу тлатоани о-очень внимательно рассмотрел.
Рядом с троном, на котором восседал Чимальпопоке, стояли четверо здоровенных воинов с внушительного вида копьями в руках. Кроме плащей из шкуры какого-то зверя, ягуара, насколько я мог судить, и оперения на талии, одежды на них никакой не было, но у телохранителей набедренные повязки были не разноцветными, а однотонными: черная, белая, желтая и красная. В таких же по цвету одеяниях до пят были и четыре старика, видимо, жреца, оккупировавшие нижнюю ступеньку тронного возвышения. Причем белый и желтый деды располагались справа от трона, а красный и черный – слева. Кроме них в зале был только крысоподобный ацтек, одетый, словно хоккейный арбитр, в полосатую черно-белую хламиду. Этот крысеныш и заговорил первым.
– Великий Чимальпопоке, слуга и наместник грозного Уицилопочтли, сердечно приветствует в своем дворце посланников великого Кецалькоатля, – выступив вперед, нараспев произнес полосатик. – Что привело вас сюда, посланцы бога, который столько лет вместе с Уицилопочтли вел народ ацтеков к процветанию и владычеству над этим миром? Великий Чимальпопоке надеется, что причиной вашего визита послужили не те мелкие разногласия, что некогда возникли между нашими богами.
