Никола подставил ладонь, и полетела игла прямехонько в неё. Просто чудно как-то. Хотя, имея дело с нечистью, уже не приходится удивляться…
Понимал кузнец, что стоит на краю обрыва. Или перед глубоким омутом — с камнем на шее. Шаг один нужно лишь сделать… Только как он мучительно даётся, это шаг!
— Похоже, я всё-таки поймал тебя на слове. Ты обмолвился, что другая мне полагаться не будет. Значит, требуется она для чего-то?
Чёрт недовольно поморщился. Он догадывался: придётся с кузнецом спорить, но, ожидал, только о цене. Заранее заготовил список того, что могло бы приложиться к сытой и спокойной жизни — с целью понемногу прибавлять на свою сторону весов в случае надобности. А тут дебаты пошли! Если открывать перед Николой все карты, придётся и о реинкарнации говорить, и о том, кто всем этим руководит, и о смысле жизни — тьфу, не к добру вспомнилось! Так можно далеко зайти. Не для того они собрались на краю леса, чтобы диспуты разводить. Багаж знаний нужно собирать загодя, а коли речь о цене завелась, так на ней и сосредоточиться.
— Мне ведь достаточно того, что я имею, кузнец! — заявил он, теряя терпение. — Тебе нужно просить у меня милости, а не наоборот. Только я не стану разбрасываться нажитым. Сказать по совести, твоя душа с каждым днём стоит всё меньше. Помнишь то время, когда мы встретились с тобой первый раз? Была тогда в тебе изюминка, которая ценилась в аду дороже жемчуга и злата. Но растерял ты её. Вся твоя доблесть лишь в том, что не гуляешь по бабам окрестным, живёшь своею семьей. Ну, ещё выпиваешь нечасто. Если собрать все плюсы, они едва-едва перетянут стоимость детей. Я мог бы продать их: не сомневайся, желающие сразу же нашлись бы. Только тогда участь у них оказалась бы незавидной. Не знаешь ты многого, кузнец, о законах в преисподней. Ответь для начала, прояви смекалку: на чём жарятся самые большие грешники?
Пожал плечами Никола: никогда он на эту тему не думал.
— На масле, наверно, растительном…
— Как бы не так! Масло-то, понятно, имеется, только вытапливается оно из детишек малых, которым ещё семи лет не исполнилось. Безгрешными они считаются по церковным канонам. И масло из них не подгорает, не расходуется, если крышку не открывать да брызгам не давать разлетаться, потому и ценится высоко.
Решил для себя уже всё кузнец. Похоже, нет никакой возможности склонить спор на свою сторону. Можно возмущаться, цену гнуть, злато-серебро просить, хотя не нужно оно ему даже с довеском. Результат будет един: лишится он души своей бессмертной, и до Страшного Суда станет влачить жалкое существование в преисподней. Без права на побег, но с обязанностью искупать вину и грызть самого себя день за днём, ночь за ночью. Безрадостная перспектива, но единственно реальная, если хочет он помочь детям и жене.
Приготовился он палец протыкать, чтобы кровь выдавить — булавку уже поднёс, предварительно обслюнявив её, но узнал про масло неподгораемое, не выдержал и крикнул:
— Ах ты, нехристь поганая! Доколе же ты издеваться над людьми будешь?
В ту же секунду послышался голос Оксаны, которая повернула к нему своё лицо, и произнесла только:
— Коля!
Одним словом она его будто отрезвила. То ли предупредить о чем хотела, то ли остановить от шага невозвратного. Стоял он как во сне, зачарованный думами горестными, и за ними ни света белого не видел, ни к чувствам своим не прислушивался. А тут пришёл в себя, злодеяние бесовское осмыслил — и снова злость в нём поднялась.
Замахнулся кузнец кулаком, но задержался на мгновение, как перед броском в холодную воду — и вдруг точно в грудь его ударило воздушной волной, прилетевшей из-за леса. Покачнулся: неожиданно всё-таки, но первая мысль, которая мелькнула в голове — чёрт строит свои козни, значит, боится. После всё-таки влепил по дубу от души здоровой рукою. Думал, и эту сейчас расшибёт («Наплевать, всё равно уже на краю пропасти качаюсь! Нечего кости жалеть!»), но не тут-то было. Дерево, словно хворостина какая, шатнулась и закачалось из стороны в сторону.
Взвизгнул наверху нечистый, вцепившись в ветку, а Никола удивился сам на себя. Слегка правой рукой ствол толкнул — и снова дуб кроной зашумел. Будто мощь человеческая в сто крат возросла.
Произнёс: «Эге!», а листок-то с договором сложил и в карман засунул.
— Что ты делаешь, кузнец? Тебе осталось только палец приложить…
— Подожди немного, тёмная душа. Нам, похоже, ещё условия обговорить надо… — С этими словами ухватился Никола за ствол, упёрся ногами в землю — и давай, как можно сильнее, сотрясать. Посыпались сверху листья, веточки сухие да желуди невызревшие. А вслед за ними грохнулся оземь и чёрт, распластавшись так, словно размазало его по траве. Только некогда было Николе этой картиной упиваться. Схватил он нечистого, да, как в прежние времена, накрутил на руку хвост.
— Остановись, кузнец! Ты забываешь, что твои дети…
— Мы к ним ещё вернёмся. Прежде давай разберём некоторые пункты. Сейчас тебе придётся о них подробнее рассказать! — И с этими словами ухватил чёрта за ногу.
Но, видимо, не знал ещё он своей истинной силушки, возникшей вдруг в теле, потому что суставы бесовские хрустнули, точно дубовые палочки. Завопил нечистый, заохал, принялся юлить да приговаривать, что он пошутил, что ничего страшного детишкам не грозит…
Держал его Никола крепко, а тут ещё и Оксана вдруг встала и подошла ближе. Посмотрела как-то странно в глаза чёрту, произнесла негромко:
— Обманывает он тебя. — И замолчала, будто пластинка закончилась. Хотел узнать кузнец, в чём обман заключается, но девушка молча вернулась обратно к пеньку.
— Ну, говори тогда ты правду, — сказал Никола противнику. — А то, не ровен час, и хвост оторву.
— Откуда у тебя такая сила, кузнец? — пробормотал чёрт, жалобно поскуливая. — Нечеловеческая она…
Попытался Никола перехватить его поудобнее, чтобы по спине пригладить — за бока взялся, но рёбра нечистого затрещали, точно соломинки перед косой.
— Ой! — закричал тот, убедившись, что положение хуже некуда. — Всё скажу… Даже проведу к тому, кто откроет тебе ворота в преисподнюю. Только дай вздохнуть!..
Ослабил Никола хватку, зато за один рог взялся и едва не оторвал вместе с головой.
— Что же прежде не говорил?
— Берёг на крайний случай, — честно признался чёрт.
— Опять будешь врать да юлить?
— Как на духу! Бабка Матрёна умеет это делать.
Присвистнул кузнец. Вот так новость. Выходит, на селе много людей тайными знаниями обладают. Никогда бы не подумал он про Матрёну. Старуха и есть старуха, ничего в ней особенного не было. Живёт одна, сварливая да заносчивая немного, но про кого лучше-то сказать можно?
— Пойдём к ней прямо сейчас! — потребовал, чтобы не оттягивать дело в долгий ящик. Нужно пользоваться моментом, пока чёрт в его руках находится.
Тот согласился без спора: видно, невтерпёж было, когда кулак кузнеца перед носом маячит, смертью угрожает.
Оксану с собой взяли — не бросать же её на краю стремительно темнеющего леса! Уже и звёзды на небо высыпались. Пошла девушка не сказать чтобы охотно, но тоже не противилась. Похоже, ей было безразлично, что делать.
Двинулись гуськом — вначале чёрт семенил, подрагивая хвостом, который продолжал держать в руке Никола, потом шагал сам кузнец, постоянно оглядываясь назад — не отстала ли жена. Оксана замыкала шествие, равнодушно глядя на дивную красоту опускающейся на село ночи. Но в заботах этих не обратили они внимания, как вслед за ними мелькнула в темноте кустов какая-то тень, потом послышалось жалобное звяканье стекла о стекло, и всё затихло. Четвёртый свидетель этого разговора, крадучись, следовал за ними по пятам…
Они шли недолго, потому что дом старухи находился всего в трехстах метрах от леса. Странно, но из трубы шёл дымок. Обычно во времена тёплых ночей люди не пользовались большими печами, готовили на «голландках» или во дворе в самодельных железных плитах с подтопком — для экономии дров, в первую очередь.
Чёрт уверенно вёл их прямо к калитке, возле которой остановился и предупредил:
— Матрёна занята колдовством. Если постучимся, недовольна будет.
— Долго ждать-то?
— Уже заканчивает, — потянув носом воздух, ответил нечистый.
— Не живётся людям спокойно! — буркнул Никола, отмахнувшись от назойливого комара.
— Ты вот куёшь и не спрашиваешь у других разрешения… — возразил чёрт. Задумался на мгновение кузнец, и понял, что доля правды в этих словах имеется.
Вскоре что-то в доме громыхнуло, будто посуда разбилась.
— Можно идти, она вернулась.
Не стал уточнять Никола, где Матрёна умудрилась побывать, если никто в калитку не входил и не выходил. Скидку сделал на то, что от страха у нечистого поджилки тряслись — может, и с мозгами сделалось плохо.
