Ну что ж, сомневаешься — суетись. Военное правило. Суетись, и надейся, что появится время для внезапной атаки.
— Вы не слишком строги к людям, сержант? — начал Блуз, пока Полли обматывала полотенце вокруг его шеи.
— Нет, сэр. Это займет их, в этом смысл. Иначе они захандрят, — заверил его Джекрам.
— Да, но они ведь только что увидели пару искалеченных тел, — вздрогнув, ответил Блуз.
— Что ж, будет им уроком, сэр. Скоро они увидят множество таких же.
Полли повернулась к бритвенным принадлежностям, что она разложила на другом полотенце. Что ж, посмотрим… убийственно острое лезвие, боже, серый камень для грубой заточки, красный — для тонкой, мыло, помазок, чашка… ну, она хотя бы знала, как делать пену…
— Дезертиры, сержант. Это ужасно, — продолжал Блуз.
— Они всегда были, сэр. Вот почему с платой всегда запаздывают. Уходить, не получив деньги за три месяца, не каждый решится.
— Мистер де Слов, газетчик, сказал, что очень многие дезертируют. Очень странно, что столько людей побеждающей стороны дезертируют.
Полли энергично взбивала пену. Джекрам, впервые с того момента, как завербовался Маледикт, выглядел неуверенно.
— Но на чьей он стороне, сэр? — спросил он.
— Сержант, я уверен, вы далеко не дурак, — произнес Блуз, за его спиной пена перелилась через край чашки и шлепнулась наземь. — Но где-то здесь бродят дезертиры. Наши границы совершенно незащищены, и отряд вражеских кавалеристов смог проехать по нашей «возлюбленной стране» сорок миль. И главнокомандующие, похоже, в таком отчаянии, да, в отчаянии, сержант, что даже шестеро нетренированных и довольно юных парней должны отправиться на фронт.
Пена жила собственной жизнью. Полли колебалась.
— Пожалуйста, сперва горячее полотенце, Перкс, — подсказал Блуз.
— Да, сэр. Простите, сэр. Забыл, сэр. — Паника нарастала. Она смутно припомнила, как проходила мимо лавки цирюльника в Мюнцзе. Горячее полотенце на лицо. Так. Она схватила маленькое полотенчико, сунула его в кипяток, вытащила и положила на лицо Блуза. Крика, как такового, не было.
— Ааааагх кое-что еще беспокоит меня, сержант.
— Да, сэр?
— Кавалеристы, должно быть, захватили капрала Страппи. Не представляю, как еще они могли узнать про нас.
— Отлично подмечено, сэр, — ответил сержант, глядя, как Полли накладывает пену вокруг рта и носа.
— Я надеюсь, они не пфф пытали бедолагу, — продолжал лейтенант. Джекрам промолчал, но довольно многозначительно. Полли хотелось, чтобы он перестал следить за ней.
— Но зачем дезертиру пфф идти прямо на пфф фронт? — спросил Блуз.
— Это имеет значение, сэр, для старого солдата. Особенно для политикана.
— Правда?
— Можете мне поверить, сэр, — ответил Джекрам. За спиной Блуза Полли водила лезвием по красному камню, вверх и вниз. Оно уже было гладким, точно лед.
— Но наши парни, сержант, не «старые солдаты». Чтобы сделать из рекрута «воина» нужно пфф две недели.
— Они подают большие надежды, сэр. Я смогу уложиться в пару дней, сэр, — произнес Джекрам. — Перкс?
Полли чуть не отрезала себе палец.
— Да, сержант, — задрожала она.
— Думаешь, ты смог бы сегодня убить человека?
Полли взглянула на лезвие. Острие сверкало.
— Мне жаль говорить так, но думаю, что да, сэр!
— Вот видите, сэр, — криво ухмыльнулся Джекрам. — В этих парнях есть кое-что. Они схватывают все налету, — он подошел к Полли и безмолвно забрал из ее рук бритву. — Я хотел бы обсудить с вами кое-что, сэр, наедине. Думаю, Перкс может идти отдохнуть.
— Конечно, сержант. Pas devant les soldats jeuttes, a?[7]
— И это тоже, — ответил Джекрам. — Ты свободен, Перкс.
Полли пошла прочь, ее рука все еще дрожала. За спиной она услышала, как Блуз вздохнул и сказал:
— Настали щекотливые времена, сержант. Командование еще никогда не было настолько обременительным. Великий генерал Тактикус говорил, что в опасные времена, главнокомандующий должен, как орел, видеть целое и в то же время, как ястреб, подмечать все мелочи.
— Да, сэр, — ответил Джекрам, проводя бритвой по его щеке. — А если он уподобится синице, то сможет весь день висеть вниз головой и есть сало.
— Э… хорошо сказано, сержант.
Угольщика и его жену похоронили под сопровождение коротенькой молитвы Уоззи, чему Полли нисколько не удивилась. Она просила герцогиню ходатайствовать перед богом Нугганом о вечном покое и тому подобном для усопших. Полли много раз слышала эту молитву, и ей было интересно, как она работает.
Она не молилась с того дня, как сожгли птицу; не молилась даже когда умирала ее мать. Бог, который сжигает нарисованных птиц, не спасет матери. Такой бог не достоин молитв.
Но Уоззи молилась за всех, словно ребенок, закатив глаза и с силой сжимая побелевшие руки. В пронзительном тонком голоске дрожала такая вера, что Полли почувствовала смущение и стыд, а, когда, наконец, прозвенело слово «аминь», она удивилась, почему мир ничуть не изменился. На минуту или две он казался гораздо лучше…
В хижине была кошка. Она забилась под кровать и шипела на всякого, кто подходил ближе.
— Всю еду забрали, но там, под холмом, в огородике есть морковь и пастернак, — произнесла Шафти, когда они уходили.
— Это ведь будет в-воровством у мертвых, — укорила ее Уоззи.
— Ну, если они против, то смогут удержать их, так? — ответила Шафти. — Они-то ведь уже под землей!
Почему-то, это было даже смешно. Сейчас они могли бы смеяться над чем угодно.
В лагере остались лишь Нефрития, Лофти, Шафти и Полли; остальных назначили часовыми. Они сидели вокруг костра, на котором кипел небольшой котелок. Лофти следила за пламенем. Она всегда становится оживленнее рядом с огнем, заметила Полли.
— Я готовлю конскую поскребень для руперта, — сказала Шафти, с легкостью переходя на сленг, о котором она узнала всего двадцать часов назад. — Он очень просил. К тому же у нас много вяленой конины, а Тонк сказала, что набьет фазанов, пока будет стоять на часах.
— Надеюсь, она хоть некоторое время будет высматривать врагов, — отозвалась Полли.
— Она будет осторожна, — ответила Лофти, тыкая в огонь палкой.
— Знаете, если все раскроется, то нас побьют и отправят по домам, — вдруг сказала Шафти.
— Кто? — неожиданно для самой себя спросила Полли. — Кто? Кто попробует? Кому на это не плевать?
— Ну, э, ношение мужских вещей ведь Отвержено Нугганом…
— Почему?
— Потому, — твердо сказала Шафти. — Но…
— … ты их носишь.
— Ну, это был единственный выход, — созналась Шафти. — Я примерила их, и мне это не показалось слишком уж отвратительным.
— А вы замечали, что мужчины говорят с тобой по-другому? — застенчиво спросила Лофти.
— Говорят? — переспросила Полли. — Они и слушают тебя иначе.
— И не оглядывают тебя постоянно, — продолжила Шафти. — Вы ведь понимаете, о чем я. Становишься… другим человеком. Если бы девчонка прошла по улице с мечом, мужчина попытался бы его отнять.
— Нам нильзя носить дубины, — вставила Нефрития. — Толко большие камни. И девушка ни может носить лишайник, птому што парни думают, што лысина — это скромна. Пришлос втирать помет птиц в голаву, штоб стока вырастить.
Это была довольно длинная речь для тролля.
— Мы даже не догадывались, — призналась Полли. — Э… тролли для нас одинаковы, более-менее.
— Я от прыроды отвесна, — продолжала Нефрития. — Не панимаю, почему я должна шлифаваться.
— Разница есть, — произнесла Шафти. — Думаю, все дело в носках. Будто они постоянно подталкивают тебя. Будто весь мир вертится вокруг носок. — Она вздохнула и посмотрела на варящуюся конину, которая теперь была почти белой. — Готово, — решила она. — Отнеси это руперту, Полли… то есть, Оззи. Я сказала сержанту, что могу приготовить что-нибудь получше, но он сказал, что лейтенант нахваливал это…
Маленькая цесарка, связка фазанов и пара кроликов упали перед Шафти.
— Хорошо, что мы стояли на страже, а? — ухмыльнулась Тонк, помахивая пустой пращей. — Один камень — и обед обеспечен. Маледикт остался там. Он говорит, что учует любого прежде, чем они увидят его, и он слишком раздражен, чтобы есть. Что мы со всем этим сделаем?
— Рагу, — твердо решила Шафти. — У нас есть овощи и еще осталась половинка луковицы.[8] Думаю, можно будет сложить очаг из тех…
— Встать! Смирно! — рявкнул неслышно подошедший Джекрам. Он стоял за ними и, слегка улыбаясь, смотрел, как они вскакивают на ноги. — Рядовой Хальт, у меня, оказывается, чертовски отличное зрение, — продолжил он, когда они встали более-менее прямо.
— Да, сержант, — ответила Тонк, глядя прямо перед собой.
— Знаешь, почему, рядовой Хальт?
— Нет, сержант.
— Потому что, насколько я помню, ты несешь караул, Хальт, но я вижу тебя так, будто бы ты стоишь прямо передо мной, Хальт! Так, Хальт?
