— А ты вон у него силушки возьми, — сказал не то в шутку, не то всерьез Безяйчик. — Сама же сказала, что есть в нем сила. Пусть с тобой поделится, а ты за это нам погадаешь.
— Не могу, — сморщила и без того запавшие губы Татьяна. — У него сила прямая, как воинский луч, острая, будто холодное железо, и чистая, словно красная медь, не по нутру мне такая сила. Вот кабы эту силушку, да через могильную землю процедить, в ржу, да медную зелень обратить, вот тогда бы…. Да что это я, ведь есть у него то, что мне надобно, есть, вон в кармане лежит. Даже отсюда чую, только никак не разберу, что там у него.
— Давай, Сержант, доставай, что там у тебя в кармане, — серьезно сказал Безяйчик, — не жмоться.
— Я между прочим, капитаном в отставку вышел, — обиделся Иван.
— Это не важно. В нашем деле ты все равно больше чем на сержанта не тянешь, — ответил Мальчиш. — Значит, так и будешь покамест Сержантом. Присваиваю тебе такое погоняло.
Иван неохотно полез в карман и вытащил почерневшую серебряную пулю, размером с инжир. Такую же сплющенную и, по всему видать, старинную, потому, что ни в одно современное охотничье ружье не влезет. Калибры нынче не те.
— Вот, — говорит. — Берите, не жалко. Я ее у одного душмана в подсумке нашел. Сам не знаю, зачем с собой столько лет таскал, а смотри-ка — пригодилась! А то ни выбросить, ни продать.
Это же Несмертельная Пуля, — шаманка аж вскинулась. Глаза зеленым налились, в волосах молнии стреканули. — Да еще и неупокоенная! Ну-ка, давай сюда, покуда делов не наделал!
Иван молча протянул черную луковку шаманке.
Взяла шаманка несмертельную да неупокоенную пулю, с ладони на ладонь перебросила, будто уголек.
Жжется!
Бросила в стакан, водки добавила, отхлебнула глоточек — совсем чуть-чуть, и замерла, словно прислушивалась к чему-то. А в самой, как будто костер развели — в глазах уже не зелень, а алое что-то сквозь веки светится, морщины разгладились, желтое лицо порозовело. Потом вздохнула, и сказала:
— Страшная сила в Несмертельной Пуле, если, конечно, знать, как ее использовать. Вам это, слава создателю, не дано, а кому дано, тот не знает.
— Какая такая сила? — заинтересовался Иван-воин, он же Сержант. — Тем более, сама же сказала, что она несмертельная. По-моему, настоящая сила как раз в смертельных пулях заключается. Сколько раз видел, иная пуля свистнет — и ничего, только волосы холодом продернет, а иная прилетит без звука, шуркнет тихонько, словно кто кровью в снег сплюнул — и все — конец.
— Ошибаешься, солдат, — качает головой шаманка, — ох, как ошибаешься. Несмертельная пуля, эта та пуля, которая крови хлебнула, да жизнь до конца не выпила. И в землю не упала, не упокоилась, значит. Вот и ждет такая пуля своего часа. Сила в ней да ярость великая. Думаешь, почему раненые пулю, которая в них попала, с собой носят?
— Почему? — спросил Иван-солдат и машинально потрогал грудь. Там на стальной цепочке висела обыкновенная автоматная пуля калибра семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. В госпитале подарили. После операции.
— А потому, что это смерть свою они на цепи держат. — Шаманка посмотрела на Ивана, и усмехнулась. — А пока смертынька на цепи — быть солдату живу. Одна смерть от другой защитит, если, конечно та, другая, проворней да сильней не окажется.
— А это чья смерть? — Мальчиш показал на черную луковку в стакане. Вокруг пули-луковки хороводились маленькие пузырьки, словно водка ни с того, ни с сего закипать начала.
— Не ваша, — засмеялась шаманка. — А чья — не скажу!
— Так, выходит, это ты от чьей-то смерти так на глазах и раскрасавилась? — возмутился Безяйчик. — Нет, ты правду скажи!
— А жизнь она всегда от смерти происходит, больше-то не от чего. И не зыркай на меня глазищами, не больно-то я пугливая! — сказала Татьяна, достала их карману закопченную трубку-носогрейку и затянулась вонючим болгарским табаком. И в каком только соцреализме она его купила? — Ну, чего знать желаете? Спрашивайте, пока я добрая, а то ведь я и передумать могу. Да и недосуг мне с вами тут…
Иван смотрел рот разинув то на Мальчиша с Безяйчиком, то на шаманку. Что-то вроде изменилось, а не понять что. Потом сообразил — теперь шаманка здесь главной стала, а Растюпинскские ребята перед ней словно съежились и мягкой шерстью обросли. Котята. Хотя и шипят.
А шаманка наоборот, залоснилась-закруглилась, волосы расправились, губы улыбаются, даже зубы, вроде, резаться стали. Да еще, какие острые. Нелюдские.
— Да какая же она старуха? — подумал Иван. — У Безяйчика, вон, похоже, в штанах тесно стало, вон, как заерзал.
— Ты, бабка, — сказал он вслух, — кончай людям мозги парить. — Думаешь я тебе эту хрень — тут он ткнул пальцем в стакан с несмертельной пулей — в подарок привез? Ошибаешься, желторожая, серебряшку еще заработать надо. Оклемалась маленько, и будет! Давай, делай что надо.
Взял стакан с водкой, поболтал, так что пуля о стенки зазвенела, да одним духом в себя и опрокинул. Крякнул, колбаской закусил, черное серебро пальцами из стакана вынул, обтер об рукав, да обратно в карман и сунул. Шаманка только рот открыла.
— Ай, силен, ты Иван-воин, — сказала шаманка, когда Мальчиш с Безяйчиком ее минералкой отпоили. — Надо же, и смерть-водка тебя не берет! Ну, коли, выпил — жди похмелья. А пулю себе оставь на память, нету в ней больше силы, я первую пробу сняла, а остальное ты допил и не поперхнулся.
— С похмельем я, как-нибудь справлюсь, у нас на этот случай прибор имеется, — усмехнулся солдат. — А ты обещала погадать, давай, гадай! Тоже мне, Инесса выискалась!
— Ну ладно, — сказала Татьяна, — погадаю!
Шаманка подошла к серванту, выдвинула ящик и достала оттуда большой плоский предмет, похожий на коробку от конфет, или на шахматы, только без шашечек. Поставила коробку на стол, сдвинув бутылки и тарелки с закуской, потом полезла куда-то в книжные полки и извлекла оттуда тонюсенькую свечку. Таким на рынке цена — пучок пятачок. Граждане теперь часто свечи покупают на случай отключения электричества. Так что, свечной заводик в наше время, стараниями энергетиков, дело очень даже прибыльное.
Между тем, ведьмачка взяла у Мальчиша финку с наборной рукояткой, положила свечку на столешницу и порезала ее на коротенькие желтые цилиндрики, с вершок всего длиной. Лунки в одной стороны концом финки проковыряла и белые фитильки выпростала наружу. Потом открыла коробку. Братва дружно сунулась посмотреть — что там? И так же дружно отпрянула. Аж головами стукнулись.
В коробке было что-то вроде лилипутского кладбища. Аккуратные могилки с квадратными камешками-памятниками располагались ровными рядами, словно конфетные ячейки с поставленными на попа шоколадными батончиками. Только на могилках имелись маленькие, аккуратные холмики, покрытые зеленой плесенью. Кое-где виднелись малюсенькие растрепанные веночки с совсем уж микроскопическими надписями на них.
Шаманка установила свечечки на могилках, но не на всех, а по выбору. На некоторые холмики только посмотрела, покачала головой, поправила камушки, а свечку ставить не стала.
Добыла огонь, трут раздула, и свечечки на могилках затеплила. А потом принялась руками над кладбищем разводить и приговаривать:
«Лица в памяти сплелись,
Кружит ветер лик, как лист,
Лица в памяти моей,
Северной луны бледней,
Ликов линия легка,
Как молитва без греха,
Лиц ликующих метель,
Лиц тоскливая метель,
Лиц безликий хоровод,
Ломок, словно летний лед….»
Тут над могилками, где свечечки горели, появились светящиеся розовым светом огоньки-пушинки. Встали над горящими свечами, а потом медленно поплыли к шаманке, словно их что-то притягивало. А шаманка ладонями к себе делает медленно так, а потом, когда огоньки в стайку сбились, ладони наружу поворотила, дескать — стоп. Огоньки послушно остановились и принялись тихонько кружиться, образовав небольшой мерцающий шарик.
— Мурашки! — испуганно прошептал не то Мальчиш, не то Безяйчик. А Иван и так уже понял, что это мурашки. Только не страшно ему было. Точнее, не очень страшно, а если и пугало что-то, так только то, что очень уж тихо все происходило. В американском кино все не так — там шум, грохот, слизь во все стороны, и вот уже покойничек из могилы вылез сопли развесил, слюни распустил, так и ищет, кого бы сожрать. А здесь как-то уж больно по-домашнему.
А шаманка и вовсе разошлась, рукава халата разлетаются, круглое лицо золотом налилось, и кажется, что волки ей откуда-то издали отвечают. Хотя, откуда в Москве волки?
«Лица в памяти моей,
Лица лилии бледней,
Лик иллюзии разбив,
Пусть сольются в лик судьбы!»
Потом вдруг, как дунет на шарик. Мурашки и разлетелись по комнате. Розовым по стенкам так и черкнуло! А братва шарахнулась в стороны. Не дай бог мурашка прицепится.
