— Чего?! Да я… шел просто, а тут ты… предупреждать же надо!
— Предупредить? Предупредить тебя щас по уху?!
— Ай-й! Пусти!
— Не пущу, отрыжка человечества! До тех пор, пока не принесешь извинения! Трижды.
— Слушай, а может, тебе еще и туфельки поцеловать?! — остолбенел я от такой наглости.
— Не откажусь, особенно если ты их еще и протрешь и в ногах поползаешь!
— Че-е?! Царевна, ты что, совсем опупела?! Видимо, рановато мы тебя в Премудрые определили. Верно говорят: красота и ум — вещи несовместимые!
— Ты, по-моему, и сам не шибко умный, однако, тебе по роже слонопотамы потоптались!
— Да никто там не топтался! Я, между прочим, первый парень на селе был!
— Наверное, потому что другие просто вымерли!
Я обиженно фыркнул.
— Зря я с блондинкой связался…
— Я НЕ БЛОНДИНКА! — взревела Вася.
— Ой, ну да! А я что, похож на махрового дальтоника?
— Я РУСАЯ!!!
— С таким ярким и красивым цветом волос это трудно утверждать, — пожал я плечами.
И вдруг Василиса застыла, удивленно глядя на меня. Ой, я что, что-то не так сказал? Что именно?
Точно, не то! Я ей комплимент случайно сделал (дожили — комплимент это уже "не то" считается…). На этом ссора и закончилась.
И вот такие вот соревнования в "остроумии" — каждый час. Ну и как вам это нравится?
Рано-рано утром отправились в путь. Чертов лес был сразу за городом, но туда пришлось ехать на автобусе: ковролайны ходят только после девяти утра, а пешком уже как-то поднадоело. В автобусе оказалось подозрительно пусто, только какая-то бабушка — божий одуванчик жевала губами в конце салона. "Это не улица Ульева?" — поминутно спрашивала она. "Нет, до нее еще далеко", — охотно (уже в который раз) отвечал динамик голосом водителя. Честно говоря, я бы на его месте уже начал раздражаться; но в данном случае вид доброй маленькой старушки умиротворяюще действовал на меня, и я лишь улыбчиво оглядывал окрестности из окна. Волк дремал: мы с Васей разбудили его в пять утра, и он жутко не выспался. Сама же царевна мирно сидела напротив меня, разгадывая кроссворд.
— Слово из шести букв, травка или газированный напиток?.. — рассеянно спросила она.
— Тархун, — улыбнулся я. — А разве ты не знаешь?
Она хитро сощурилась.
— Положим, знаю.
— Тогда зачем спрашиваешь? — я с искренним удивлением посмотрел на нее.
— Я просто хотела тебя развлечь… сидишь, такой хмурый, и молчишь, словно в воду опущенный.
— Я не хмурый, — пояснил я. — Я умиротворенный.
— Чем? — удивилась она.
— Всем. — Я взял ее за руку, другой рукой обвел город за стеклом. — Видишь, город?..
— Ну?
— Гляди, как тихо. Солнце заливает улицы, почти пустые, роса в траве играет, влажные кроны деревьев шелестят… вот август, и небо по-августовски синее, уже с утра. Птицы поют — из окна слышно. Кошка улицу перебегает. Ну разве же это не прекрасно?..
— А ты поэт… — вдруг улыбнулась Василиса.
— Я вовсе не поэт, — смутился я. — Просто я вырос в деревне, и еще в детстве меня научили видеть красоту во всем, что нас окружает. И даже в пыльном, загазованном городе. Потому что и это тоже жизнь, а она прекрасна во всех своих проявлениях…
Царевна внимательно посмотрела на меня.
— А раньше мне казалось, ты такой дурень…
— Я и есть дурень, — легко пожал плечами я. — Самый настоящий. В зоопарке можно показывать.
— Не надо так говорить, — поморщилась Прекрасная. — Ты… ты вовсе не глупый.
— Глупый, Вася, глупый… — обреченно вздохнул я. — Очень глупый. Меня знаешь, как на селе звали-дразнили?
— Ну?
— Иван-Дурак. Вот — у Василия Васильича Демьянко такой-сякой, ему в кружок надо, все песни популярные знает — под Витаса подделаться может, вот — Степанко такой-сякой, учебу зад… пардон, трудом упорным берет, да он в армии до генерала дослужится… А на меня смотрели одноклассники и хихикали. В глаза Ваней, а за глаза — только Дураком. Никак иначе.
— За что?
— А я почем знаю. Ты у них спроси, кто это придумал. Да только на селе меня исключительно как Дурака и знали. Может, оттого, что за попсой не слежу, может, оттого, что за модой не бегаю, может, оттого, что до девятнадцати лет свое призвание искал — найти не мог, а может, еще отчего…
Василиса смотрела сочувствующе.
— Да, вообще, и царевнам-то несладко приходится, — грустно сказала она. — С пеленок не тому, что нравится, обучают, не за бабочками-кузнечиками бегаешь — за дипломатией да экономикой сидишь. Сестрам-то еще ничего, а мне, "Премудрой", сам бог велел (правда, я лично его повеления не слышала!) За меня как за Прекрасную прочили самого богатого мужа да престол в будущем… нудно это — до тошноты! В школе меня Зубрилой звали. А я и не зубрила ничего, мне все легко давалось… а на самом деле, не хочу я ничего этого — ни престола, ни титулов… хочется просто, чтобы все как у всех… чтоб тихий домик где-нибудь в глуши, добрые соседи, семья надежная… ну, как всем.
Я еще пристальнее стал в нее вглядываться (на днях точно нарисую!) Но она, видимо, это как-то по-своему поняла и добавила:
— Ну и интересненького хочется. Вот как сейчас, чтоб мир спасать…
Тут старушка-одуванчик опять пожевала губами и… заснула.
— У меня оттого и характер вредный, что жизнь собачья…
Мы долго разговаривали; старушка спала и снова жевала губами, в результате чего в конце концов едва не проспала свою остановку; уж она сошла, автобус, наконец, выехал за город, а мы все говорили… об одноклассниках, о физичке Марь Васильне, о русичке Анне Петровне и неразлучных физруках, о спаленном классном журнале… о Васином институте, который она, кстати, еще не закончила… да обо всем.
— КОНЕЧНАЯ!!! — в третий раз повторил водитель, прежде чем мы замолчали и услышали его. — КО-НЕЧ-НА-Я! Девушка, молодой человек, конечная!
Мы переглянулись: мол, что бы понимал в колбасных обрезках! — и, поднявшись, растолкали Волка. Сошли с автобуса и направились в лес.
Удивительно, но Чертов лес, вопреки названию, оказался самым настоящим сказочным лесом. Воздух был просто напоен волшебством, утренняя роса свежо поблескивала на густой траве, сквозь кроны пробивались к земле солнечные лучи. Лес вообще был очень солнечным, из высокой травы озорно торчали красивые, яркие, словно с картинки мухоморы, рыжие задорные подосиновые, пухленькие белые… все как на подбор — крепкие, не червивые.
— Вот это место, это я понимаю! — восторженно провыл Волк.
— А что особенного? — не понял я: Волк любил ельники, и чем гуще, тем лучше.
— Да ты послушай, Ваня! Это же Живой Лес!
— Как это — живой лес?
— Не "живой лес", а Живой Лес! ЖИВОЙ! В нем даже деревья ЖИВЫЕ!
— Древени, что ли? — удивился я. — Волчик, ты не "толкиенулся" часом?
— Древени тут ни при чем! Просто… Сказочный это лес!
Лес точно был сказочным. С этим не спорили ни Василиса, ни я. Меня так вообще обуял дикий восторг, рвавшийся наружу в форме воплей (рвавшийся, но — тьфу-тьфу, не вырвавшийся!) И как-то по-особому ощущалось здесь все. Даже когда Вася сорвала ромашку, мне показалось, что та вздрогнула!
— Ты что! Ей же больно, — понимая всю абсурдность своей реплики, выдавил я.
Как ни странно, девушка тут же остановила попытки сорвать еще один цветок. О, да!.. Здесь все дышало, пело, цвело! Это было просто здорово!
Однако, красивый лес заставляет блуждать порой покруче, чем болото. Через полчаса мы обнаружили, что заблудились. В хлам. В стельку. Ко всем чертям. И главное — все деревья стояли неправдоподобно ровно, даже нельзя было определить, прошли мы уже мимо этого дерева или еще нет. Блуждали-блуждали и решили остановиться на обед.
Вася достала термос с горячей водой (еще в гостинице нагрели) и три "Доширака", залила, поставила. Молча уплели свои порции, Волк съел вяленое мясо, и присели на поваленную березу.
— Эх… водит нас леший, — глубокомысленно изрек Серый Волк, оглядывая поляну.
— Это почему? — не врубились мы с царевной. — Может, это мы сами такие тупые, что все ориентиры потеряли?
— Ага, — усмехнулся Волк. — И я тоже тупой? Коренной обитатель лесов? Видите вон то дерево?
— Ну.
— Когда мы подходили к нему, мох был с той стороны. А теперь с этой. Не мог же он "переехать"?
Я так и вылупился на вышеупомянутое дерево. Парадоксально, но факт: мох действительно ПЕРЕМЕСТИЛСЯ!
— Пойду к нему подойду, — сказал я. — Уж на поляне-то я точно не заблужусь! Надо изучить, может, это не мох вовсе?
Я поднялся, пошел к дереву. Мох не двигался, дерево тоже. Я обошел его со всех сторон, но больше ничего странного не заметил.
— Эй, ребята, по-моему это была всего-навсего галлюцина… — я обернулся и застыл: вместо полянки и друзей у поваленного ствола сзади был совершенно незнакомый участок леса.
