Из-за задней двери донеслось какое-то сопение.
— Знаешь, — прошептала нянюшка, пока они ожидали, что будет дальше, — Буфет у нее почти пустой, дров не осталось. Да и съестного ни крошки. А молока в кувшине — на самом донышке…
Матушка быстро пересекла комнату, схватила что-то с очага и тут же вернулась на прежнее место у передней двери.
Через мгновение послышался лязг задвижки, как будто с ней возился кто-то, плохо управляющийся либо с замками, либо с собственными пальцами.
Дверь медленно, со скрипом приотворилась.
Комнату наполнил удушливый запах мускуса и мокрой псины.
Неуверенные шаги проследовали от двери к накрытой одеялом фигуре.
Нянюшка приподняла оборки чепца ровно настолько, чтобы хоть что-то видеть.
— Ух ты! — воскликнула она, а затем: — Вот это да, никогда бы не подумала, что ты такой огромный…
Матушка Ветровоск захлопнула дверь и быстро шагнула вперед. Волк развернулся и вытянул лапу как бы защищаясь.
— Не-е-е-ет!
Мгновение матушка колебалась, а потом с размаху врезала ему по башке чугунной сковородой.
Волк рухнул на пол.
Нянюшка Ягг выпростала ноги из-под одеяла и села на краю кровати.
— Когда такое приключилось в Скунде, потом говорили, мол, это оборотень был или нечто в том же роде, а я еще подумала: нет, оборотни совсем не такие… — заявила она. — Но я никогда не думала, что это настоящий волк. Чуть со страху не померла!
— Настоящие волки не ходят на задних лапах и не открывают двери, — буркнула матушка Ветровоск. — Ну-ка, давай, помоги мне вытащить его наружу.
— Едва чувств не лишилась, как увидела такого серого да волосатого. Он ведь как полезет, и прям на меня… — пожаловалась нянюшка, берясь за задние лапы оглушенного зверя. — Слушай, Эсме, тебе никогда не доводилось встречаться со стариком Сампкинсом?
Вообще-то, волк с виду был самым обычным, разве что гораздо более худым. Под кожей явственно проступали ребра, а шерсть вся свалялась. Матушка набрала в колодце рядом с отхожим местом ведро мутной воды и выплеснула ее зверю на голову.
После этого уселась на пенек и уставилась на волка. Где-то высоко в ветвях чирикали несколько птичек.
— Он ведь говорил… — пробормотала она. — Пытался сказать «нет».
— Вот и мне послышалось, — кивнула нянюшка. — А потом думаю: может, почудилось?
— Чему тут чудиться? — огрызнулась матушка. — Все и так хуже некуда.
Волк застонал. Матушка передала сковороду нянюшке Ягг.
— Наверное, придется заглянуть ему в голову, — спустя некоторое время сказала она. Нянюшка Ягг нахмурилась.
— На твоем месте я бы этого не делала.
— Но я на своем месте, мне и решать. А ты просто стой со сковородой наготове. Нянюшка пожала плечами. Матушка сосредоточилась.
Читать человеческие мысли очень тяжело. Большинство людей в каждый отдельный момент времени думают о стольких вещах одновременно, что в таком потоке почти невозможно выделить отдельную струйку.
Разумы животных совсем другие. Гораздо менее запутанные. Проще всего мысли хищников — особенно перед едой. В мире мыслей нет цветов, но если бы мысли имели окраску, то разум голодного хищника был бы раскален, красен и целеустремлен, как стрела. Разумы травоядных тоже просты — сжатые серебристые пружинки, всегда готовые кинуться прочь.
Но здесь не было ничего, даже отдаленно похожего на нормальный разум. Здесь были два разума.
Матушка Ветровоск, когда выдавался спокойный вечерок и голова ее ничем особенным не была занята, иногда развлекалась тем, что читала мысли охотников, бродящих по лесу. Порой их разумы напоминали тот разум, в котором она сейчас очутилась. Порой — но очень редко. Только когда охотник был готов убить, разрозненные ручейки его мыслей сливались воедино. Но сегодня матушка столкнулась с совершенно противоположным случаем — здесь тонкий наконечник исключительно хищнических намерений вдруг расслоился и породил на свет кривой, искалеченный процесс мышления. Ее глазам предстал разум хищника, пытающегося думать.
Неудивительно, что этот разум мало-помалу сходил с ума.
Матушка открыла глаза.
Нянюшка Ягг держала сковородку над ее головой. Рука нянюшки дрожала.
— Ну, — спросила она, — кто там?
— Честно говоря, я бы не отказалась от стаканчика воды, — сказала матушка. Сквозь царящий в ее голове сумбур проглянула природная осторожность. — Но только не из этого колодца.
Нянюшка немного расслабилась. Когда ведьма начинает копаться в чьем-нибудь мозгу, никогда не знаешь наверняка, кто вернется. Но матушка Ветровоск была лучшей из лучших. Маграт может сколько угодно искать себя, однако матушке чужда сама идея подобных поисков. Если уж она не сумеет найти дорогу обратно в свою голову, значит, такой дороги просто не существует.
— Там в домике осталось молоко, — предложила нянюшка.
— А цвет у него точно был нормальный?
— Белый. Со всякими примесями, но более-менее белый.
— Неси.
Только когда нянюшка Ягг повернулась к ней спиной, матушка наконец позволила себе слегка вздрогнуть.
Она уставилась на волка, размышляя над тем, чем ему можно помочь. Нормальный волк ни за что не стал бы заходить в домик, даже если бы смог открыть дверь. Волки вообще стараются обходить людей стороной — исключение представляют только те случаи, когда этих волков собирается очень много, да на дворе стоит самый конец очень голодной зимы. А если даже они идут на крайние меры, так это вовсе не потому, что они большие, плохие и злые, а потому, что они все-таки волки.
Но этот волк пытался стать человеком.
Скорее всего, помочь ему не удастся…
— На вот, попей молочка, — сказала нянюшка Ягг.
Матушка не глядя взяла у нее кружку.
— Кто-то заставил этого волка думать, что он человек, — сообщила она. — Его заставили думать, что он человек, а потом отпустили на все четыре стороны. И случилось это несколько лет назад.
— Откуда ты знаешь?
— Я… считала его воспоминания, — ответила матушка.
«И инстинкты тоже», — подумала она. Теперь ей по меньшей мере пару дней придется превозмогать в себе настойчивое желание удрать в лес и повыть там на луну.
— О.
— Он застрял между видами. Его мысленно переклинило.
— А можно ему чем-нибудь помочь? — спросила нянюшка.
Матушка Ветровоск отрицательно покачала головой.
— Случай слишком запущенный. Теперь это стало привычкой. К тому же он голоден. Он не может окончательно стать ни тем, ни другим. Не может поступать как волк, но и не может позволить себе быть человеком. И этому следует положить конец.
Тут она в первый раз подняла голову и взглянула на нянюшку. Нянюшка опасливо попятилась.
— Ты и представить себе не можешь, каково это, — продолжила матушка Ветровоск. — Годами бродить в одиночестве. Не человек и не волк. Ты и представить себе не можешь, что он испытал на своей шкуре.
— По-моему, все-таки могу, — возразила нянюшка. — Достаточно на твое лицо взглянуть. Очень доходчиво все объясняет. Но кто же сотворил с ним такое?
— Есть у меня кое-какие подозрения… Они оглянулись
К ним приближались Маграт с девочкой. Рядом с ними шагал один из дровосеков.
— Ха, — фыркнула матушка. — Ну да, конечно. Ведь всегда должен быть… — она буквально выплюнула эти два слова, — счастливый конец.
За ее лодыжку ухватилась когтистая лапа.
Матушка Ветровоск опустила голову и посмотрела волку в глаза.
— Пршшшууу, — прорычал он. — Прррик-конншть мннняя! Скорррреее!
Она опустилась рядом с ним на колени и взяла в руки его лапу.
— Ты уверен? — спросила она.
— Даааа!
С властным видом она поднялась на ноги и повернулась к приближающейся троице.
— Господин Дровосек! — окликнула она. — Тут есть для вас кое-какая работенка…
Дровосек так никогда и не понял, почему волк сам, с покорной готовностью положил голову на пенек.
Или почему старуха — та, в которой гнев буквально клокотал, словно ячменная каша в горшке, — почему она, когда все было кончено, настояла, чтобы волка похоронили по-человечески, вместо того чтобы содрать с него шкуру, а остальное забросить в кусты.
Таков был конец большого злого волка.
Прошел примерно час. У домика, возле которого кипела какая-то оживленная деятельность, собралось довольно много дровосеков. Рубка леса — занятие не из тех, которые обычно предоставляют много возможностей поразвлечься.
Маграт мыла полы — прибегнув к тем самым чарам, которые вершатся с помощью ведра обычной мыльной воды и жесткой щетки. Даже нянюшка Ягг, чей и без того довольно скромный интерес к гордой роли домохозяйки полностью испарился, как только ее старшая дочь подросла настолько, чтобы удержать в руках тряпку, нянюшка и та чистила стены. Старенькая бабушка, которая не совсем понимала, что происходит, тревожно сновала следом за ведьмами, держа в руках блюдечко с молоком. Пауки, которые из поколения в поколение безраздельно владели потолком, были вежливо, но решительно изгнаны за дверь.
