Глава 2
День начался чудесно. Давно уже у Ниночки Водорябовой не было такого хорошего настроения. Собираясь на работу, она даже тихонько напевала себе под нос. Выйдя на лестничную клетку, Ниночка обнаружила, что за ручкой двери примостился миленький букет ромашек. Никакой записки не было, но Ниночка отлично поняла, кто его принес. Она на минутку забежала домой, поставила цветочки в вазу зеленого стекла, полюбовалась ими несколько секунд, на ходу глянула на себя в зеркало и, улыбаясь, вышла на улицу…
На студии все отметили, что она сегодня хорошо выглядит, а ее стройной фигурке телевизионные девушки вообще всегда завидовали. Если бы они только знали, откуда берутся такие вот тощенькие женщины! Дело в том, что Ниночка росла в очень малообеспеченной семье. Отец бросил их, а у мамы не было ни профессии, ни образования, и найти нормально оплачиваемую работу ей никак не удавалось.
Как на грех, у Ниночки не нашлось ни бабушек, ни дедушек и вообще ни одного участливого родственника, кроме болезненной и вредной тетки, старшей сестры матери. Некому было поддержать маленькую семью, и Нина часто слышала, как мама тихонько плачет над тазом грязного белья или миской нечищеной картошки. Маме казалось, что шум текущей воды заглушает ее всхлипывания, но Ниночка отлично все слышала.
Соседки звали ее недокормышем, и действительно, она была такой худенькой и бледненькой, что всем казалось, будто девочка серьезно больна. Врач детской поликлиники на каждом приеме говорила Ниночкиной маме, что девочка плохо развивается, отстает в росте и весе от средних показателей, что ей нужны витамины, хорошее питание и отдых на морском берегу. Мама кивала докторице, пряча глаза, а потом покупала дочке яблоко или апельсин, этим все и ограничивалось. Она надрывалась, убирая и моя чужие квартиры, обслуживая банкеты, а потом стонала от боли, погружая распухшие руки в тазик с горячей водой.
Эта вечная нужда закалила Нину, выковала у нее борцовский характер. Как степная травинка, она гнулась, но не ломалась, боролась как могла. Маму свою она очень любила и никогда не расстраивала ее глупыми просьбами о новых нарядах и конфетах. Она привыкла к тому, что одета хуже сверстников, но старалась, чтобы ее старенькие платья были всегда аккуратно выглажены и отличались безупречной чистотой. А еще она очень хорошо училась, практически лучше всех в классе.
На выпускной Ниночка не пошла, не хотелось показывать одноклассникам уродское праздничное платье, перешитое мамой из своего старого. Выпускница в одиночестве побродила по улицам и тихонько вернулась домой. На вопрос матери, что это она явилась так рано, ответила, что там неинтересно. В этот вечер они обе плакали, Ниночка в ванной, а мама на кухне.
А потом мамы не стало, Ниночка осталась совсем одна и с трудом пережила эту потерю. Тщательно взвесив все за и против, она продала свою двухкомнатную квартиру, сняла маленькую однушку, а на вырученные деньги существовала, пока училась в институте. Профессию приобрести удалось. Не хватало ей в жизни только одного – везения.
Ее много раз приглашали на пробы в хорошие программы, однажды даже записали пилотную передачу, но дальше этого дело не пошло. Ниночка так и крутилась на вторых и третьих ролях, иногда замещая заболевших телеведущих, а потом укоренилась в должности помощника режиссера. Она уже привыкла к такому раскладу, но не смирилась, поэтому остро страдала от любой несправедливости.
Проверив текст очередного эфира, Ниночка вложила его в черную папку и подошла с ней к застывшей перед ноутбуком в редакторской Корделии. Конечно, можно было бы бросить ей сообщение по электронной почте, но Водорябовой хотелось поговорить с ней лично.
– Корделия Петровна! Я вас поблагодарить хотела, ну, за бабу Ванду… – Нина положила папку на стол и пододвинула ее Малышкиной. – У меня теперь все по-другому будет, я чувствую.
– Помогла тебе Ванда? – машинально спросила Корделия, просматривая один за другим листы сообщений.
– Это я все сдуру… Я больше никогда… Я еще прощения у вас попросить хотела…
– Да ладно, – отмахнулась телеведущая, – все, забыли об этом… – Корделия взглянула на Ниночку и поняла по ее расстроенному и виноватому виду, что простыми отговорками от серьезного разговора не отделаться.
Но сейчас не время для выяснения отношений – надо нервы поберечь. Телекамера всегда требует особой сосредоточенности и самоотдачи, поэтому Корделия решила предложить Ниночке встретиться после окончания ночной смены…
Наступила ночь с двадцать первого на двадцать второе июня – хмурая, неспокойная, смутная. Навалившиеся на Москву тяжелые темно-серые дождевые облака ползли над землей как раз на уровне островерхой башни, венчающей высотку на площади Восстания. В этом клочковатом влажном тумане на ее крыше полным ходом шли приготовления к ритуалу инкарнации.
Швыр под руководством Серебрякова в несколько приемов доставил наверх меч, большой никелированный хронометр, две пластиковые бутыли живой и мертвой воды, пять кадильниц, пять массивных бронзовых подсвечников и кучу каких то свертков, тюков и коробок.
Ванда, Алиса и Юля принялись наполнять кадильницы пучками высушенных трав, а затем установили по кругу пять подсвечников с пятью толстыми черными свечами.
Профессор, борясь с сильным ветром, расстелил внутри этого круга на битумном покрытии крыши черное бархатное покрывало с белой пентаграммой, воткнул в него со всего размаха меч и начал укладывать вокруг клинка кости скелета с таким расчетом, чтобы лезвие после воплощения Брюса оказалось в сердце покойника. Последним в этой адской композиции лег на свое место череп мертвого мага. Он уставился пустыми глазницами в редкие прогалины, появившиеся в это мгновение на задернутом тучами небе.
Немного поодаль от покрывала Алиса и Юля, отвечавшие за платье графа, положили на крышу аккуратно свернутый красный камзол, белую рубаху с розоватыми брабантскими кружевами, белые штаны-кюлоты и того же цвета шелковые чулки. Надетый на пустую трехлитровую банку, красовался тщательно уложенный длинный белый парик, украшенный черной бархатной лентой. Алиса и Юля еще раз все тщательно проверили и встали в сторонке, дрожа от холода и нервного напряжения.
По указанию бабы Ванды профессор и Швыр накрыли скелет черным саваном, положив на его края вместо гнета красные тупоносые башмаки и треуголку с таким расчетом, чтобы череп был открыт, а легкую материю не унесло ветром.
Юля и Швыр, естественно не подозревая об этом, уже в который раз мысленно ругали себя последними словами за то, что согласились участвовать в этой авантюре. Словно почувствовав это, Ванда обожгла их злым взглядом и подумала, что Алиса держится молодцом – из девчонки будет толк.
– Пора, начинаем обряд! – крикнул профессор, следя за резво бегущей по кругу стрелкой хронометра. – Напоминаю, все указания бабы Ванды выполняем беспрекословно и в ту же секунду. Все должно быть четко, как в операционной. Михаил, свет!
Серебряков и Миха быстро зажгли кадильницы и свечи: запахло ароматами жарких стран, пространство вокруг реаниматоров озарилось странным мертвенным светом, в котором предметы и люди не отбрасывали тени.
По команде Ванды все пятеро участников действа встали вокруг черного савана с таким расчетом, чтобы в нужную минуту они смогли бы взяться за руки и создать энергетическую цепь.
– Время! – хриплым от волнения голосом крикнул профессор.
Словно услышав его, природа ответила сильнейшим порывом ветра, но свечи не погасли, а, наоборот, вспыхнули, загорелись еще ярче. Баба Ванда, склонясь над скелетом, откупорила бутыль с мертвой водой.
– Мертвая вода, – похожим на рэп речитативом проговорила она, равномерно поливая саван прозрачной жидкостью, – просочись сюда, дай ему тело, чтоб не болело, срасти все кости, все жилы в росте, все мясо на кости, как на погосте, налей свежей крови, вычерни брови, верни волос, поставь ему голос, чтобы был он целым, румяным и белым! Стыкайся, срастайся жила с жилой, кость с костью, тело с телом…
В темно-сером куполе неба над шпилем высотки появилась черная дыра, из нее с громом и молнией вырвался узкий крутящийся вихрь, похожий на витую ножку смерча или гигантского кольчатого червя с раскрытой зубастой пастью. Это извивающееся нечто, немного рыская из стороны в сторону, начало быстро спускаться к воткнутому в крышу высотки мечу. Все участники ритуала невольно подняли глаза к небу и задрожали от ужаса. Алиса и Юля не закричали изо всех сил только потому, что баба Ванда заранее строго-настрого запретила им это делать. Любой посторонний звук мог оказать влияние на магические вибрации и сорвать исполнение пророчества.
– Очи вниз, вниз, вниз, – скомандовала баба Ванда и зашептала какие-то заклинания себе под нос.
И тут произошло невероятное: под черным саваном зашевелилась нарождающаяся плоть, поднимая вверх тонкую шелковую материю. Хотя этого не было видно, все представили себе, как высохшие кости начинают срастаться между собой, сверху их тут же покрывают мышцы, которые сразу обрастают кожей. На черепе проявилось лицо, отросли волосы, губы обрели фиолетовый цвет. Через минуту под черным саваном лежал рыжеволосый мертвый мужчина лет пятидесяти. Он был очень бледен.
