Мимо, не обращая на нас никакого внимания, носятся люди. Свет мигает, самолет трясется, валятся под ноги незакрепленные вещи.
— Это Зона! — кричу на ухо Баобабовой. — Генерал предупреждал, что нас могут встретить неприятности.
Мария делает странно непонимающее лицо:
— На такой высоте?
Неприятностям все равно, на какой высоте творить безобразия. Если дурное место поглотило без следа целый полк, то что ей крошечный самолет? Даже не сплюнет.
— Надо сматываться, — дергаю Марию за руку. — Это единственное, что мы можем сделать.
Баобабова соглашается. Да и трудно не согласится, когда со стороны кабины тянет жаром, а по полу стелется синий туман дыма.
— За мной! — я знаю, что делаю. Видел в кино, что запасной выход у самолетов находится в хвосте.
Не успеваем сдвинуться с места, как на четвереньках к нам подъезжает знакомый майор. Лицо перекошено, на щеке глубокая царапина, из которой сочится кровь. Знать хреновые у нас дела.
— Прыгайте, — стонет майор. — Здесь скоро будет смерть. Одна смерть.
Кажется, майор бредит.
Баобабова наотмашь бьет майора по лицу. Это срабатывает.
— Что случилось? — Мария задает вопрос, на который я тоже хочу получить ответ.
— Я не знаю, — майора сбивается с ног, и только наша помощь не позволяет ему окончательно потерять вертикальное положение. — Самолет на что-то натолкнулся. Вся кабина разворочена. Там настоящий ад! Оба двигателя не работают. Топливо пропало. Экипаж исчез. Связь отключена. Запасные парашюты порезаны в клочья. Мы все погибнем. Все!
Нет ничего хуже, чем паника. Никто даже не покажет, где находится запасной выход.
— Но вы должны выполнить задание! — в голосе майора слышатся нотки героизма. Вот он — боевой дух русского солдата. — Это приказ!
Самолет задирает хвост и мы, перемешиваясь с ящиками, мешками падаем вниз. Тоесть вперед. Хотя все в этой жизни относительно. Майор, жертвуя собственной жизнью и собственным телом вышибает дверь в кабину пилотов, за которой только пустота неба.
Я даже не успеваю испугаться. Замечаю перед собой ноги Баобабовой. Меня тянет вперед, швыряет с силой, сдавливает. И бросает в сторону.
Хорошо, как известно, быть кошкою. И собакой тоже хорошо. Но я не вижу ничего хорошего в том, чтобы быть молодым лейтенантом, исполняющим первый в своей жизни затяжной прыжок. Где верх, а где низ? Где родная земля, встречи с которой хоть и ждешь, но надеешься, что произойдет она не слишком быстро. Где, в конце концов, дурацкое кольцо, за которое нужно дергать?
В легкой панике рву на себе все, что можно рвануть. По теории вероятности рано или поздно кольцо должно попасться под руку. Баобабовой же попалось. Это мимо ее тела я только что просвистел мимо. Мария, вцепившись одной рукой в строп раскрытого парашюта, а второй рукой сжимающей очередной томик любовного романа, пытается что-то прокричать мне. Наверняка, умное и полезное. Да только я не слышу. Стремительно падаю вниз.
Главное в профессии парашютиста не потерять ориентацию и присутствие духа. И верить, что счастье рядом.
Пока счастье пытается пробраться сквозь помехи до тела молодого лейтенанта, вытаскиваю незанятой рукой из-за пазухи припасенный на всякий случай малый атлас нашей родины, оставшийся у меня еще со школьных времен. Без обложки, со слипшимися от сладкого чая краями. С подранными страницами, на которых все еще можно различить, насколько моя страна широка, полна морей, озер и рек. На некоторых страницах, если присмотреться, карандашные стрелки, протянувшиеся от большого красного пятна к другим разноцветным странам. Детские шалости после прочтения книг об Александре Македонском. Построение собственной, детской империи. Каждая стрелка поход великих армий.
Отгоняю воспоминания. Надо работать. Высматриваю далеко внизу местность, примечаю расположение извилистых рек, причудливых озер, невысоких холмов. Сверяюсь с атласом.
По всем приметам, расположенная подо мной и быстро приближающаяся местность изображена на странице двадцать три, где-то в середине. Точнее определить невозможно. В самом центре странички прожженное пятно. Не помню, чтобы я баловался в школе сигаретами. Странно. Но глухомань определенная. Действительно, нет ни дорог, ни автобусных остановок. Тайга.
Кажется, получилось. Встряхивает, как в переполненном в час пик автобусе. Душа переполняется радостью и надеждой. Что еще нужно молодому лейтенанту для счастья? Болтаться между болотом и грозовыми тучами, пялиться на раскачивающуюся землю и материть генералов.
Встречаюсь с землей по-свойски. Протараниваю вековые сосны, втискиваюсь в неправильно расположенное в местах приземления молодых лейтенантов болото. По самое горло. Даже успеваю хлебнуть вонючую жижу. Но конструктора парашютов славные ребята. Все продумано до мелочей. Резким порывом ветра, стелящегося по земле, меня выдергивает из трясины и, напоследок еще раз припечатав к дереву, выкидывает на сухое место.
Неподалеку приземляется Баобабова. Как учили — контакт, группировка, улыбка. Ни одного лишнего движения. Быстро отстегивает лямки, помогает мне подняться и оттаскивает немного в сторону. Вовремя. Из черноты ночного неба вываливается наш груз. Уверенно опускается на все четыре колеса, и прячется от суеты под белым покрывалом парашюта.
— С прибытием, — Мария стряхивает с моей головы сосновые иголки. — Как впечатления?
Впечатления сырые и колючие.
— Видел, что с самолетом?
Молча киваю. Зачем слова, когда и так ясно, здесь похуже, чем в Бермудском треугольнике. Нам с прапорщиком, считай, повезло. Остаться после такой переделки в живых, счастье.
Освобождаем машину от пут. Бронированная техника, подготовленная специально для нас стараниями начальника гаража, выдержала с честью и короткий полет и приземление. Даже антенна не погнулась. Забираемся внутрь. Через пять минут кабина наполняется теплом и спокойствием. Двигатель рычит почти нежно, напоминая о далекой цивилизации. Где-то там далеко остались наполненные спешащими людьми улицы, уютные кресла с протертыми подлокотниками. Ухоженные дороги и свежевыкрашенные скамейки. Когда еще встретимся?
— Куда ехать? — пристально высматриваю возможные направления. Везде одно и тоже. Тайга.
Машка указывает на одинокий столб, плохо различимый среди сухих елок. Указатель. На выцветшей заостренной с одного конца доске четыре цифры. До столицы черт знает сколько километров.
— Если Европа там, то место задания там.
На всякий случай Мария Баобабова проверяет свои умозаключения, подбрасывая монету. Все сходится.
— Только не гони, — предупреждает Машка, устраиваясь поудобнее. — Дорога хреновая.
Правильно сказала. Дорога совсем никакая. Тоесть абсолютно. В свете мощных фар крепкие сосны, корявый сухостой, блестки воды, да зеленый ковер травы.
Умеют сволочи делать, когда захотят. На кочках даже не подбрасывает. Небольшие болотца как лужи, вброд. Большие объезжаем. Только-только просох. Во второй раз валяться в жиже нет никакого желания.
Ветки хлещут по лобовому стеклу. Тайга сурова. И скрытна. Не хочет пускать в свои владения. Так и норовит подсунуть под колеса булыжник покрупнее. Но отдел «Пи» не на отдыхе. Мы на работе. Поэтому наплевать нам по большему счету на камни и ветки. Главное, не завязнуть. И чтобы луна почаще выглядывала из-за темных туч. Все веселее.
— Ой!
Не успеваю сообразить, с каких таких радостей прапорщик Баобабова охает. Джип зависает на месте. Взвизгивает освободившимися колесами и стремительно летит вниз. Слышен треск ломающегося дерева. Врезаемся носом, пару секунд раздумываем в какую сторону рухнуть, валимся в стандартное положение. От удара двигатель глохнет, фары брызгают светом и гаснут.
Не уследил, раззява.
Ничего не видно. Даже выкалывание глаз не поможет. Что у меня, что у Баобабовой.
Слышу странные, карябающие звуки. Не могу определить, что это? Но звуки раскачивают джип из стороны в сторону резкими рывками.
Баобабова страшно ругается. Не конкретно на меня, но на всех зеленых оперов, которых не научили внимательно смотреть за дорогой. Хочу напомнить, что дороги, как таковой, не было совсем, но в это время вспыхивает карманный фонарик. Машка крутит единственным источником света по сторонам. От джипа в темноту бросаются неясные тени. Успеваю заметить, что тени имеют лица земляного цвета.
— Сволочи! — завершает ругательства Баобабова. Но теперь ясно видно, что завершение словесного потока относится не ко мне.
На джипе сняты все колеса, ободрано все железо. На месте двигателя зияющая дыра. Дверцы отсутствуют, панель приборов не прощупывается. Даже пепельница исчезла. Остался собственно сам каркас, руль в моих руках и два сиденья. Да и то, только потому, что мы на них сидим.
— Сволочи, — кажется, Мария смеется.
— Эт-то кт-то? — перенесенный шок оставил несвойственные молодым лейтенантам последствия.
