— Ах ты, мать честная, — сокрушенно сказал кот. — Что за лихоманка к тебе привязалась? А я-то хотел тебе дельце одно поручить…
— Что за дельце?
Они оба, Николай Николаевич, а по пятам за ним кот, прошли на кухню.
— Так, реестрик один составить.
— Какой реестрик? — удивился Николай Николаевич.
— Да тут… — замялся кот. — На мне материальная часть висит. Я у них вроде завхоза.
— У кого «у них»? — Николай Николаевич сел на стул. — Что ты мелешь, Стёпа?
Кот обиделся.
— Ну, мелю не мелю — не твоего ума дело, — высокомерно ответил он. — Хотел тебя попросить, да закаялся.
— Брось, Степан Васильевич, — примирительно сказал Николай Николаевич. — Я вон рыбки тебе принес.
Покобенившись еще минут пять-шесть для порядка, кот пошел на примирение.
— Надо мне в своем хозяйстве порядок навести, переписать кое-какой инвентарь. Стар становлюсь, путаю много. Посулю кому — ан нету, выдано или утрачено. Ты человек образованный, помоги старику.
— Какое же у тебя, старика, имущество? — спросил Николай Николаевич.
— Конечно, не то, что раньше, утратил многое, но есть еще кое-что, уберег.
— Да где же твое имущество?
— А вот поедим, тогда. У тебя, я чай, от голода кишки спеклись.
— Тебе в угол на полу или за столом будешь есть?
— За столом, коли не брезгуешь.
Поужинали на кухне.
Кот ел аккуратно, не чавкая, только сопел да время от времени поправлял лапой сползавшие с тарелки куски.
Табурет был низковат, и Николай Николаевич принес и подложил ему подушку.
За столом вели неторопливую беседу.
— Ну, с работы тебя не выключили пока?
— На абонемент перебросили.
— Это что же, понижение али как?
— Да уж не повышение.
Кот негодовал:
— Что за дело: живыми людьми бросаться? Совсем баба счумилась. Жалобу надо писать.
— Не умею да и не люблю.
— Я те научу. В старое время горазд я был слезные письма писать. Веришь ли, — кот хехекнул, — одному мужику даже письма любовные сочинял: «Мурлышечка ты моя…» Умора!
Отужинав, гость и хозяин перешли в комнату.
— Ну, и где твой багаж? — спросил Николай Николаевич, озираясь.
— А вот, или не видишь?
У двери стоял в углу маленький, зеленый, окованный железом сундучок.
— Постой, постой, — озадачился Николай Николаевич. — Я ж тебя на ключ запирал. Как эта вещь сюда попала?
Кот вспрыгнул на сундук, самодовольно по нему прошелся.
— А это, брат ты мой Коля, дело тайное. Фики-мики.
— Что, что? — Николай Николаевич присел на корточки, пощупал руками сундучок.
— Фики-мики, говорю, — пояснил кот. — Чуждое для тебя дело.
Сундучок был небольшой, но крепкий, на гнутых кованых ножках и весь оплетен крест-накрест железными полосами. Зеленая краска на деревянных стенках пообтерлась уже, но в целом это была вещь.
Особенно хороши были узорные решеточки на боках возле круглых ручек.
Николай Николаевич потрогал висячий замок — он не поддавался, как влитой.
— Любуешься? — свесив голову с сундучка, спросил кот.
— Хорош, — восхищенно сказал Николай Николаевич. — А что там внутри?
— Лыка ручня, конопели пучня, кленово полено да соломы беремя, — загадочно проговорил Стёпа.
— Я серьезно.
— А коли серьезно, возьми меня под ташки и отнеси на диван. Притомился я, цельный день на ногах.
Николай Николаевич бережно взял кота под брюхо и перенес на подушку.
Кот прилег на бок, потянулся всеми лапами, скомандовал:
— Бери бумаги лист да садись к столу. Пиши: «Реестрик». Написал? Хорошо. Под номером первым у нас пойдет… — почесал лапой переносицу. — Отмыкай, что ли.
Николай Николаевич с опаской наклонился над замком, потянул на себя кольцо.
— Не замай! — сказал замок таким гулким басом, что Николай Николаевич, отпрянув, вопросительно поглядел на кота.
Кот кивнул поощрительно.
— Балуется. Не слушай ты его…
Николай Николаевич потянул еще раз — замок заверещал по-кроличьи:
— Не замай, кому говорю! А-я-яй!
Николай Николаевич с натугой повернул кольцо.
— Ну погоди у меня… — угрожающе сказал замок — и открылся.
Тяжелая крышка с тихим пением отскочила и встала почти вертикально.
Сундучок был полон доверху, его содержимое было накрыто грязноватой серой тряпицей.
— Ты не спутай ничего, — кот приподнял с подушки голову. Он глядел с подозрением и строго: настоящий завхоз. — Там у меня все по порядку складено. Что сверху лежит?
— Портянка, — неуверенно сказал Николай Николаевич и потянул тряпицу за край.
— Экой ты!.. — Кот заволновался, вскочил. — Нетути там никаких портянок. С самого верху чего лежит?
Николай Николаевич взял в руки нечто похожее на пучок сухой травы, показал коту.
— То-то… — проворчал кот и лег, успокоившись. — Пиши: номер первый — букетик-семицветик.
— Что же, я так и буду взад-назад от стола к столу бегать? — недовольно спросил Николай Николаевич.
— А ты стол поближе подтяни, так способнее.
— Не лучше ли наоборот? — Николай Николаевич взялся за боковые ручки сундука.
— Ну давай, коли подымешь… — усмехнулся кот.
Расставив ноги, Николай Николаевич крякнул — сундук ни с места.
— Гляди, пупок разошьется, — кот, довольный, завертел хвостом. — Иди-ко лучше к столу да пиши, что велено: номер первый — букетик, знамо дело, семицветик.
— И на что тебе этот букетик? — Записав, Николай Николаевич вертел сухую травку в руке. — Того гляди рассыплется.
Он ожидал чудес, а из сундука пахло затхлым бельем и еще чем-то солдатским. От букетика щекотало в носу.
— А ты подыши на него… — посоветовал кот.
Николай Николаевич дохнул — букетик зашевелился в руке, стебли сразу набухли влагой, повеяло болотной сыростью.
И вдруг на кончике одной травинки повисло что-то вроде ярко-красной светящейся капли. Рядом, шевелясь, загорелись еще два — синий и зеленый — огонька.
Николай Николаевич присмотрелся — это были три крохотных цветка. От каждого во все стороны шел тихий разноцветный треск.
— Да не бойся, не обожжешься, — сказал кот. — Сколько там цветочков осталось? Три? А ведь семь штук было. Так с боку и напиши в скобочках: три цветочка. Колер обозначь после двоеточия.
Сутулясь, Николай Николаевич старательно писал, потом спросил:
— Стёпа, а зачем они тебе?
— Спробуй — узнаешь, — усмехнулся Степан Васильевич. — Оторви венчик и съешь.
— Как это «съешь»?
— А так: разжуй и проглоти. Лучше синенький, он скуснее.
— И что будет?
— Худа не будет. Спробуй.
Николай Николаевич осторожно отщипнул ногтями синий цветок — на месте обрыва тотчас засветился новый, того же цвета бутончик.
Прикусил лепесток — на вкус кисловато, как заячья капуста.
Вдруг комнату тряхнуло, стол наклонился, стал пухнуть, расти, расплываться по краям, дергаться. Донесся голос кота:
— Спрыгни со стула-то, спрыгни.
Николай Николаевич раскинул шелестящие руки (широкими, пестрыми стали рукава) и с цокотом спрыгнул на паркетный пол.
Глянул вниз — ужас, ноги ссохлись, тонкими стали, желтыми, как обструганные палочки, и в чешуе. Пальцы когтистые растопырились в три стороны, об пол стучат.
Повернул головенку — направо, налево растопырены толстые крылья, грудь вперед выкатилась, желтые перышки заструились по ней к животу.
Круглый глаз скосил — огромаднейший кот лежит на диване, лапы под белой меховой грудью, склабится:
— Хе-хе…
— Хе-хе, — хотел передразнить его Николай Николаевич, а получилось: «Ко-ко-ко…» И забегал, забегал, суетясь, меж толстых ножек стула, зацокал сердито когтями, заплескал с шумом крыльями Николай Николаевич:
— Ко-ко-ко…
— Вот это финт! — сказал он, очнувшись и увидев себя сидящим на полу на корточках, руки назад.
— Испугался? — спросил с усмешечкой кот.
— Что ты! — с жаром сказал Николай Николаевич и поднялся. — Я второй съем, можно?
— Можно-то можно, да лучше не надо, — уклончиво ответил кот. — Зелененький съешь — рыбой станешь, это ванну сперва налить надо. Наплещем, надрязгаем, потом убирайся. Да и сырости я не люблю.
— Ну, а если красный?
— Жеребцом станешь, а места здесь мало. Мебель всю перекрушишь, пол провалится, чего доброго. Что соседи снизу будут говорить? За это и из белокаменной нас с тобой выселить могут… на сто первый километр.
Поразмыслив, хозяин вынужден был с гостем согласиться.
