Но этот поток так и рассеется в пространстве, ибо направить его друид не сумеет.
Зато сможет ОН.
Сейчас поток сконцентрированной Силы жадно поглощается его посохом.
Вот парадокс. Он, почти всемогущий, практически бог, не властен над магическими силами этого мира и не может их призвать, когда и где ему угодно, ибо не принадлежит данному миру по рождению. Не в состоянии сделать того, что может деревенская знахарка или завалящий провинциальный колдунишка.
А что им толку с их умения – ведь у них нет ни знаний, ни возможностей!
Одно лишь невежественное суеверие.
Этот друид может считать себя кем угодно.
Но он всего лишь человек, в крови которого жили верования сотен поколений, воспитанных древними страхами. Бесконечной вереницы возвещавших зло жрецов, и людей, дрожавших перед их властью. Накопленный страх этих суеверий приобрел с веками собственный вес и тени, собственные силу и мощь.
К их же счастью они не могут пользоваться этим по-настоящему.
Во всем здешнем мире, как показали наблюдения пяти веков, есть только одна личность, способная стать истинным Владыкой Сил – это он сам.
Мерланиус.
Или, как его еще звали когда-то, Странник.
И хвала за это Великому Дуату!
А когда у него в руках окажется еще и Книга, то сладить с ним не сможет практически никто.
Даже…
Ох, не стоит поминать к ночи. Не ровен час, накличешь. Мало он от них натерпелся, что ли?
Однако пора начинать обряд.
Только бы там, на месте, оказалась подходящая личность для перехода. А то еще попадется какой-нибудь горький пропойца. Придется все повторять сначала. А это лишний расход Силы и времени, которых катастрофически мало.
Что ж, смотри, жалкий человечишка, на что способен подлинный живой бог. И учись, может, когда пригодится.
Хе-хе.
Подняв к небесам руки, в которых был зажат его драгоценный посох, Странник принялся распевать заклинание на священном языке, общем и для Геба, и для далекой голубой планеты, с которой пять веков назад был изгнан тот, который сейчас звался Мерланиусом, и для некой древней расы, когда-то контролировавшей добрую четверть Вселенной:
Я вхожу в Аментет, подобно Соколу, и выхожу из него, подобно птице Бену, утренней звезде Ра, хранительнице Книги, в которую записано все сущее и все, что будет сущим. Так пусть же будет приготовлена для меня дорога, по которой я спокойно выйду из прекрасной страны Аментет и обрету новое тело сах. И пусть откроются снова мои уста, и будут видеть глаза, и станут слышать уши…
– Чтоб тебя Сет побрал! – вдруг прервался понтифик, испуганный громким чихом друида. – А ну, вон отсюда к Апопу в пасть!
Кругом одни дилетанты! Ритуал провести не дадут как следует!…
В это самое время в мире происходило много важных и пустяковых событий.
Август Птолемей Сорок Четвертый мечтал о том, чтобы его любвеобильная Клеопатра родила уже хоть какого-то наследника и он мог бы спокойно отправиться на свидание с Осирисом.
Арторий, которого все чаще звали на кельтский манер – Арториксом, думал, что будет делать, когда станет августом.
Чародеи в разных уголках Геба с беспокойством ощущали нарастающее напряжение потусторонних сил.
Жрецы и заклинатели с гадальщиками тревожно отмечали смутные угрозы в знамениях и знаках.
Купцы торговали вином и мясом, а артисты услаждали зрителей своей игрой.
Мерланиус думал…
Но о чем думал верховный понтифик Британии – знал лишь он сам.
А две девушки со своими спутниками плыли в столицу мира, не зная, что именно на них завязана судьба Империи. И не только ее.
И все это сплеталось в один запутанный клубок.
– Нет, – не унимался любопытный Стир, которому, казалось, все происшедшие с ним беды не испортили характер. – Отчего это ты вдруг да Вареникс?
Странно, однако до самого суда в Дельфах никто в маленьком отряде не задумывался над тем, как, собственно, зовут их козлорогого попутчика. Ну леший и леший, «князь лесной то есть». Еще «нечистый» или «пузан». А тут – «Вареникс»!
– Есть в наших краях одно кушанье, – осклабился гнилыми дуплами лешак. – Пирожок, только не печеный, а вареный. Очень уж я их уважаю. Особливо с вишнями да под сметанкой!
– Тьфу на тебя, – обиделся ослик. – По твоей логике, раз я люблю вареные яйца, то и зваться должен Овоиксом?
– Тебе виднее, – хихикнул лесной князь. – А во обще-то на родине знакомые дриады зовут меня Пузатым Пацюком. Не во гнев тебе будет сказано, малый.
Он нежно погладил сидевшего у него на плече Ваала.
– В Куявии таких зверьков, как он, пацюками кличут, – пояснил рыжий девушкам.
– О чем вы только говорите! – возмутилась Орланда. – Мы с вами наконец-то очутились на древней земле Египетской! Вокруг столько интересного и удивительного, а вы затеяли никчемный спор по поводу того, как кого зовут…
– Так что мне теперь, боком прыгать? – удивился рапсод. – Или кошкой мяукать, чтоб походить на богиню Баст?
Он кивнул на гигантское мраморное изображение киски, возвышавшееся неподалеку от того места, где они остановились перекусить.
– Фу, ну какой из тебя поэт, скажи на милость! – пристыдила его девушка. – В тебе нет ни капли воображения. Да здесь каждый камень, кажется, дышит древностью и обладает какой-то тайной.
Орландина, искоса поглядев на сестру, покачала головой и вздохнула. И какими только бреднями забита у нее голова. Взрослая вроде бы девка, и повидать уже успела многое, а все не перебесится. И что только в ней Эомай нашел? Ведь ему по eго-то бранной стати в самый раз пристало бы ухлестывать за старшей сестрой (хотя о том одним богам лишь ведомо, кто из них старший, но амазонка привыкла полагать себя таковою). А он сидит себе, восторженно разинув рот и пожирая выдумщицу своими синими глазищами. Вот уж кто настоящий осел, а не Стир. Слепой, что ли? Не видит, как Орландина всячески оказывает ему знаки внимания? Да любой парень из Сераписского вольного легиона после парочки таких намеков уже не преминул бы затащить ее в постель. Тьфу на них, на этих христиан. Как один отмороженные!
Излишнее внимание к Орланде рыцаря, увязавшегося за ними до Александрии, не нравилось и юному тартесскому царю.
Кар ужасно ревновал, как только могут ревновать впервые влюбившиеся мальчишки.
За это время он уже свыкся с мыслью, что бывшая послушница – это дама его сердца.
На привалах он всегда старался быть поближе к ней, а в гостиницах выбирал комнату рядом с той, в которой селились сестры. Юноша подкладывал предмету своей страсти лучшие куски и прямо-таки весь светился, когда ловил на себе полный благодарности, ласковый взгляд Орланды.
А уж когда она дарила ему мимолетный поцелуй!… Хоть и понимал умом, что это ничего не значит, но сердце трепетно желало иного толкования.
Все, с него хватит! Сколько можно столь бесцеремонно пялиться на царскую фаворитку?! Вот сейчас покажет этому нахалу! Вот прямо сейчас…
– Не желаешь ли прогуляться, твое велико? – оторвал его от воинственных намерений леший.
– Охотно! – буркнул Кар.
Лишь бы не видеть этих умильных физиономий.
– До конд пан круль идзе? – всполошился Будря, которому страх как не хотелось покидать это уютное местечко, где подают такое недурственное и, главное, дешевое винцо.
Он уже опрокинул в себя кувшинчик и уже расправлялся со вторым. В ногах появилась приятная тяжесть, а в голове – легкий шум.
Тащиться по такой жаре Перкунас знает куда, Поклес знает зачем. Кто бы пожалел его старые больные косточки? Да кто угодно, только не этот непоседливый ребенок, шляк бы его трафил. Вот уж навязался на голову бедного Будри.
– Можешь оставаться, – процедил сквозь зубы юноша, угадав настроения своего телохранителя. – Мы и сами справимся.
– Правда, – подхватил Эомай. – Танис достаточно тихий городишко. И городская стража здесь вполне сносно бдит за порядком.
– Тихий городишко! – фыркнула Орланда. – А знаете ли, что этот «городишко» трижды был столицей Та-Кемета?
– Да ты что?! – поразился Стир, с сомнением оглядываясь по сторонам.
Унылый пейзаж провинциального местечка не навевал мысли о былом величии.
– Верно-верно! – закивал головой рыцарь. – Я читал когда-то об этом. То ли у Геродота, то ли у Страбона, не помню точно.
Орландина хмыкнула. Так вот чем он занимается. Книгочей! А она-то думала, что настоящий мужчина, Раз меч при поясе носит.
– И в Святом писании это место упоминается, – продолжала умничать экс-послушница. – Фараон Рамсес Великий приказал перенести сюда столицу из Фив. И назвал ее Пер-Рамесес. То есть Дом Рамсеса. Как раз здесь Моисей впервые узнал, что он не царского рода, а простой иудей.
– О! – обрадовался Будря, услышав знакомое имя. – Цось такое мне шинкарь Гершко рассказывал. Еще в моем маетке Большое Дупло, что под Ракшавой! Он всегда, как напьется дикого меду, так и начинает про своих предков байки чесать.
