Каждому, пожалуй, приходится время от времени сталкиваться в клубе с подобным собеседником, но в конце концов я решил, что с меня достаточно. Слишком уж он был привязчив. Однако впоследствии его поведение ничуть не изменилось. Стоило мне зайти в курительную комнату, как он тут же, переваливаясь, торопился навстречу, а однажды даже плюхнулся за мой столик, когда я обедал. Иногда мне казалось, что его со мной связывает невидимая нить. Он был редкостным занудой, впрочем, его односторонняя тяга к общению, к счастью, не ограничивалась лишь мною. Но ко мне он проявлял особый интерес — с самой первой нашей встречи было в его поведении нечто такое… будто бы он знал, будто бы он был уверен по какой-то лишь ему известной причине, что я могу… что есть во мне какая-то важная для него исключительность, которой он до сих пор не встречал ни в ком.
— Я на что угодно готов, чтобы сбросить вес, — говорил он, — на что угодно, — а потом впивался в меня своими маленькими заплывшими глазками и тяжело дышал.
Бедный наш, несчастный Пайкрафт! Только что позвонил в колокольчик — не иначе, чтобы заказать еще одну булочку с маслом!
Однажды он решился перейти к сути.
— Наша фармакопея, — заявил он, — наша западная фармакопея — самая отсталая во всем мире. А вот на Востоке, как я слышал…
Он замолчал и уставился на меня. Как рыба, приникшая к стеклу аквариума.
Внезапно меня охватило раздражение.
— Послушайте, — воскликнул я, — кто рассказал вам о рецептах моей прабабки?
— Ну… — неопределенно протянул он.
— Каждый раз, когда мы встречаемся, — продолжал я, — а встречаемся мы совсем не редко, — вы делаете пространные намеки на мою маленькую тайну, которую я предпочитаю не предавать огласке.
— Что ж, — ответил он, — не буду отпираться. Вы правы. Я узнал о ней от…
— От Паттисона?
— Косвенно, — признал Пайкрафт, что, по моему мнению, было ложью.
— Паттисон, — сказал я, — принимал снадобье на свой страх и риск.
Он поджал губки и кивнул.
— Рецепты моей прабабки, — проговорил я, — штука довольно серьезная. Отец едва не взял с меня слово…
— Но ведь не взял?
— Нет. Но он предупредил меня. Он сам однажды воспользовался одним рецептом…
— Вот как! И вы думаете… А может — может, это был как раз тот рецепт?…
— Эти снадобья… — начал я, — даже сам их запах… Нет!
Но мы уже заговорили на эту тему, и потому остановить Пайкрафта было просто невозможно. Я всегда немного боялся, что, если слишком долго буду испытывать его терпение, он навалится на меня своей тушей и раздавит в лепешку. Признаю, что я проявил слабость. Но Пайкрафт довел меня до такого состояния, что я был готов отделаться от него любым способом. Меня так и подмывало сказать ему: «Давай, рискуй, если не боишься!» Та моя небольшая помощь Паттисону, на которую он ссылался, представляла собой совсем иное дело. В чем именно она состояла, к нашей истории отношения не имеет, но я знал совершенно точно, что тот рецепт абсолютно безопасен. В остальных рецептах у меня подобной уверенности не было, и я очень сомневался, что бездумное применение их не повлечет за собой непредвиденные осложнения.
А если Пайкрафт отравится?…
Должен признаться, что вероятность такого исхода показалась мне идеальным решением всех наших проблем.
Тем же вечером я достал из сейфа шкатулку сандалового дерева, сразу наполнившую комнату странными ароматами, и развернул сухо зашелестевшие кожаные листки. Господин, записывавший рецепты для моей прабабки, очевидно, испытывал определенную слабость к коже самого разнообразного происхождения, а почерк его был в высшей степени неразборчивым. Некоторые фрагменты я так и не смог прочесть, хотя в нашей семье из поколения в поколение относились к знанию языка хиндустани как к одному из обязательных аспектов образования, другие же были выражены в иносказательном стиле, не поддающемся расшифровке. Но все же довольно скоро мне удалось обнаружить нужный рецепт, и я еще долго сидел на полу, внимательно изучая его.
— Слушайте меня внимательно, — сказал я на следующий день Пайкрафту, едва успев выхватить листок с рецептом из его жадно протянутой руки. — Насколько я понял, это рецепт для потери веса. («Ага!» — воскликнул Пайкрафт.) Я не на сто процентов уверен, но мне все же кажется, что я не ошибаюсь. В последний раз прошу вас прислушаться к моему совету и оставить эту затею. Потому что, знаете ли, мои предки по линии прабабки были народом весьма необычным. Вы меня понимаете?
— Я все же попробую, — ответил Пайкрафт.
Я откинулся на спинку кресла. Изо всех сил напряг воображение, но оно отказалось мне повиноваться.
— Как вы считаете, Пайкрафт, — спросил я, — на кого вы будете похожи, если станете худым?
Он оставался глух к моим доводам. Я взял с него слово никогда и ни при каких обстоятельствах не упоминать в разговорах со мной его тучность. И только после этого вручил ему кусочек кожи.
— Отвратительная смесь, — сказал я.
— Не имеет значения, — ответил он.
Он впился в текст напряженным взглядом.
— Но… но ведь… — пробормотал он.
Только теперь он обнаружил, что рецепт написан не по-английски.
— Я сделаю для вас как можно более точный перевод, — сказал я.
И я выполнил обещание. После этого мы не разговаривали две недели. Стоило ему направиться ко мне, как я хмурился и демонстративно отворачивался, и он — надо отдать ему должное — не нарушал нашего соглашения. Однако к исходу второй недели он оставался таким же жирным, как и прежде. И он не выдержал.
— Я должен поговорить с вами, — сказал он. — Это несправедливо. Тут что-то не так. Я не чувствую никаких улучшений. Это не делает чести вашей прабабке.
— Где рецепт?
Он осторожно достал его из бумажника.
Я быстро пробежал глазами по списку.
— Яйцо брали тухлое? — спросил я.
— Нет. А надо было тухлое?
— Во всех без исключения рецептах моей прабабки, — ответил я, — это само собой разумеется. Если состояние или качество продукта специально не оговаривается, оно должно быть самым наихудшим. Это обязательное условие… Так, есть еще пара спорных моментов… Яд гремучей змеи был действительно свежим?
— Я купил гремучую змею в магазине Джамраха. Она обошлась мне…
— Это ваши проблемы. Так, и, наконец, последний пункт…
— Я знаю человека, который…
— Да. Хм. Насколько я понимаю, этот компонент ничем заменить нельзя. А собака здесь, по всей вероятности, подразумевается бродячая.
На протяжении следующего месяца я изо дня в день встречался с Пайкрафтом в клубе, и он оставался все таким же жирным и встревоженным. Он придерживался условий нашего договора, но временами срывался и укоризненно качал головой. Однажды он подошел ко мне и сказал:
— Ваша прабабка…
— Ни слова о моей прабабке! — перебил я его, и он послушно ретировался.
В какой-то момент мне показалось, что он отказался от дальнейших попыток похудеть с помощью рецепта моей прабабки, когда я краем уха услышал, как он жаловался троим новым членам клуба на свое ожирение и пытался выведать у них какое-либо радикальное средство. Но затем, совершенно неожиданно, мне принесли от него телеграмму.
— Мистер Формалин! — проорал у меня над самым ухом официант, протягивая телеграмму. Я взял ее и немедленно развернул.
«Ради всего святого, приезжайте. Пайкрафт».
— Хм, — произнес я, искренне порадовавшись, что, судя по всему, доброе имя моей прабабки было восстановлено, и пообедал с большим аппетитом.
Адрес Пайкрафта я взял у прислуги. Как оказалось, он занимал верхний этаж дома в Блумсбери, и я отправился туда, как только допил кофе. Не задержался даже, чтобы выкурить сигару.
— Мистер Пайкрафт? — спросил я, когда мне открыли.
Мне сказали, что он, вероятно, болен, так как не показывался уже два дня.
— Он ожидает меня, — сказал я, и меня пропустили наверх.
Я нажал на кнопку звонка у забранной решеткой двери.
Сам он во всем виноват, не стоило этого делать, сказал я себе. Человек, который жрет, как свинья, и выглядеть должен, как свинья.
Представительного вида дама с встревоженным лицом и в небрежно надетой шляпке подошла к двери и внимательно изучила меня через решетку.
Я назвался, и она открыла мне дверь, явно сомневаясь, что поступает правильно.
— Итак? — спросил я у нее, войдя в прихожую.
— Он сказал, чтобы вы проходили к нему, если придете, — ответила она, разглядывая меня по-прежнему подозрительно и не делая попытки показать, куда мне идти. Потом доверительно добавила: — Он заперся, сэр.
— Заперся?
— Заперся еще вчера утром и с тех пор никого не впускает к себе, сэр. И все время ругается. О господи!
Я повернулся к двери, на которую она бросала настороженные взгляды.
