Нос жестом фокусника выдернул из внутреннего кармана своего сюртука изданную in quarto[3] книгу в бумажном переплете и протянул ее Персефонию. Тот машинально взял издание. На серой обложке значилось: «Томас Бильбо. Сочинение г-на Гигеля Никогоя Вразумляевича. Истинная редакция. Издано с благословения епископа Усеченко, униарха Кохлунда и Накручины, по поручению графа-регента Кохлунда и вице-короля всея Накручины Викторина I Победуна. Запупырия. Издательство Зпугнева Брызжинского».
В голове у Персефония отчего-то все поплыло. Должно быть, многодневные блуждания по землям графства, пережитые опасности и откровения, научив упыря держать себя в руках и смотреть вокруг взором спокойным и невозмутимым, все же поселили в нем какое-то глубинное напряжение, которому обязательно нужно было разрядиться на какой-нибудь предмет — и так случилось, что это произошло именно теперь. А что послужило непосредственным толчком: очередной эпизод из новой жизни Кохлунда, история с Томасом, мнение Носа, излагаемое под звуки выстрелов и криков, или собственно серая книжка в руках — было уже несущественно.
— Сумасшествие… — проговорил Персефоний, потирая пальцем висок.
— Не говори этого слова.
— ?
— На букву «с». Надо говорить — «индивидуальное восприятие действительности».
— К черту индивидуальное восприятие! Ты что, хочешь сказать, что два села режут друг друга из-за того, на какой лад перекроить историю? Они же там убивают друг друга! Вам что, войны не хватило?
— Во-первых, — поморщившись, назидательно сообщил ему Нос, — произносить это слово на букву «в» неполиткорректно, нужно говорить: «вооруженное столкновение», «конфликт», а еще лучше — просто «обострение отношений». Во-вторых, «перекраивают историю» только имперские пропагандисты, а мы восстанавливаем историческую справедливость, и замечу тебе, мой вспыльчивый друг, что работы здесь непочатый край. А в-третьих — что же, по-твоему, может быть благороднее и возвышеннее, чем умирать за правду? По-твоему, было бы лучше, если бы эти разумные, — тут он указал за окно, где как раз в эту минуту возобновилась бурная перестрелка, — убивали друг друга ради низменной материальной выгоды?
Его речь, на которую Персефоний, если честно, навряд ли сумел бы найти спокойный взвешенный ответ, была прервана новой серией выстрелов.
Глава 18
ПОД СЕНЬЮ ТОМАСА БИЛЬБО
Несколько разумных, сумевших, как им показалось, найти лазейку в частоколе засады, меткой стрельбой разогнали грамотеевский фланг и ринулись к часовне. Зажужжали ответные пули. Пущенные большей частью наугад, они щелкали по стенам часовни и выбивали из могильных холмиков клочья слежавшейся земли и травы.
Нос поспешно пригнулся. Персефоний последовал его примеру — и вовремя: быстрый свинец отыскал узкое окошко, рассерженным шмелем ворвался под темный свод и обсыпал штукатуркой Хмурия Несмеяновича и Дурмана Перегоновича.
— Что там, Нос? — спросил последний.
— Двое сюда бегут!
Персефоний выглянул в окно — действительно, из бежавших уцелело только двое. Они скрылись из поля зрения и спустя несколько секунд ворвались в часовню.
Дурман Перегонович уже ждал их, выйдя на середину помещения. Едва стукнула дверь, пропуская пропащинцев, он поднял ружье. Грянул выстрел, один из искавших в часовне спасения рухнул как подкошенный. Второй, ослепленный вспышкой, ударившей в опасной близости к лицу, вскинул оружие, но Дурману Перегоновичу ничего не стоило уйти с линии выстрела и оглушить противника прикладом.
После этого он склонился, рассмотрел его лицо, в чертах которого угадывалось нечто восточное, и воскликнул:
— Вот это улов! Самозванец собственной персоной!
— Не может быть! — Нос тут же подскочил к нему. — И правда… Можешь посмотреть, Персефоний, вот тот, из-за кого началось кровопролитие! Ложный потомок Томаса Бильбо. Да скорее всего, он и к Тормасу Бальбе никакого отношения не имеет. Просто захотел обогатиться за счет казны, выбив субсидии на свой вариант памятника и биографии предка. Теперь его интригам пришел конец! — Он просительно посмотрел на Дурмана Перегоновича. — Я провозглашу?
— Ну, коли себя не жаль, — усмехнулся тот. — Вернее всего, как только высунешься, влепят тебе заряд картечи или какие-нибудь чары косоглазия. Пускай уж они там сами разбираются. Лучше помоги мне этого каплунчика связать. Жмур, ты пока пригляди, чтобы нам никто не мешал!
Он извлек из кармана моток веревки, и они вместе с Носом стянули за спиной руки «ложного потомка Томаса Бильбо». Все это время Хмурий Несмеянович сидел в нескольких шагах от своего посоха, но не сделал попытки вернуть его, и Дурман это оценил. Оставив пленника, он сам протянул бывшему бригадиру посох со словами:
— Я тебе доверяю. На, держи. Да, вот еще что: ты за сколько шагов бабочку к дереву пришпилишь?
— С десятка точно.
— Хм, а я с двадцати. Давай-ка мы с тобой кое-что переиграем. Я возьму зачарованный нож…
Через пару минут окончательный план боя был готов.
— Делаем так, — объявил Дурман Перегонович. — Жмур и Перс несут Тамаса, а мы с тобой, Носик, их собой закрываем. Выбираем момент, подходим. Ты толкаешь Тамаса вперед. Можешь провозгласить. Пока все на него смотрят, я бросаю нож в Эйса Нарна. Жмур тотчас наводит все чары, какие есть в его посохе. Это дает нам несколько секунд защиты и замешательства неприятеля. Нос, ты, не медля ни мгновения, стреляешь сначала в полевика, потом в водяного. Смотри не перепутай, полевик быстрее от чар отойдет, вали его сразу. Ну а водяной объемистый, в него не промахнешься. Я валю волколака, потом Оглоуха. Остаются Хмур, Хомка и гном и еще Зазряк, но он сопля, его хоть не считай.
— Теперь твоя задача, Перс, — продолжил Хмурий Несмеянович.
Он говорил уверенно, словно и мысли не допускал, что Персефоний может ослушаться. Молодой упырь не без труда подавил удивление во взоре. Он, конечно, давно был готов к мысли, что старое воинское братство не надолго предохранит герильясов от гнева бригадира и тот довольно скоро примется их убивать. Но как-то слишком уж резко это произошло. И при чем тут, собственно, он, Персефоний? Ведь речь уже не идет о защите — Тучко, воспользовавшись случайным союзом, собрался сам напасть на бывших товарищей. Это его дело, а почему, из каких соображений Персефоний должен идти с ним и участвовать в убийстве?
Однако было что-то в глазах Тучко, заставившее Персефония сдержаться и выслушать следующие слова:
— Позаботься о Хмуре. Понимаешь меня? Важно, чтобы его, случаем, не зацепило. Сразу после броска ножа кидайся к Хмуру, скрути его, и повали на землю, и держи, пока все не закончится. После стрельбы я нападаю на Гемье, Дурман — на Хомку. Ты, Нос, бери на себя Зазряка. Все все поняли?
Персефоний кивнул. Прочитанная в глазах мольба Хмурия Несмеяновича не могла не найти отклика в его сердце. Не на убийство он звал упыря, а ждал от него помощи. «Помоги мне брата от смерти уберечь!» — вот о чем он просил.
Нос кивком не ограничился, спросил:
— У меня есть карманный пистолет, Дурман Перегонович, может, стоит его использовать?
— Твою-то пыхалку? Только в ближнем бою, иначе кого-нибудь из нас покалечишь. А лучше дай Персу, будет что к башке Хмура приставить или пальнуть, если кто мешать будет.
Нос скривился, однако послушно вынул из жилетного кармана капсюльный пистолетик не длиннее пальца и протянул Персефонию.
Тот взял оружие, словно во сне. Он думал: «Это ничего, это просто на всякий случай. Ведь я же могу и не убивать, а только ранить кого-нибудь, если будет очень нужно. Вообще, глупо получается: сколько раз уже встречал я смертельную опасность лицом к лицу и каждый раз был безоружен!» Однако в голове пронеслось: нет, не «ничего»; если бы ему еще неделю назад сказал кто-нибудь: «На тебе пистолет, пойдем убьем несколько разумных, стоящих между нами и деньгами», — его возмущению не было бы предела.
Впрочем, не в возмущении дело, а в том, что он бы попросту развернулся и ушел. В принципе он и сейчас мог сделать это… наверное, мог бы, прозвучи предложение именно так. Но Хмурий Несмеянович просил спасти жизнь брата. Мысль о том, что просьба Тучко могла быть продиктована расчетом, даже не пришла ему в голову. Пусть не слишком хорошо, но в какой-то мере он знал своего спутника. Бригадир просил за то, что для него еще оставалось свято, — как не помочь?
— Кажись, потише стало, — сказал Дурман, перезарядив левый ствол. Действительно, звуки боя переместились к дальней ограде кладбища. Немногих уцелевших пропащинцев спасало лишь то, что они не обратились в беспорядочное бегство, а отступали, сопротивляясь изо всех сил. — Потащили, что ли?
Хмурий Несмеянович и Персефоний подхватили «ложного потомка» (нет, все-таки были у Носа нелады с публицистическим стилем речи!) и вынесли наружу. По левую руку дробно раскатывалась беглая перестрелка, с воем пролетел над выщербленными крестами какой-то хилый огненный дух.
