С курсантами командир был строг, слабости характера не выказывал, но все знали, что он злоупотребляет алкоголем. В прошлом у Подобедова имелось что-то нехорошее, чего он никак не мог пережить. Поэтому временами он запирался в своей квартире – офицерское общежитие примыкало к академии – и никуда не выходил несколько дней. А когда появлялся, глаза у него были красными и воспаленными, а лицо одутловатым. Никто ни о чем не спрашивал Тиберия Львовича. Командование относилось к его слабости с пониманием. Главное, чтобы не сказывалось на службе. А в дни занятий он не пил. Для этих целей специально получал увольнительные. Между собой мы звали их «синие дни». Поскольку это были дни полной расслабухи, мы все очень ждали, когда Тиберия Львовича опять свалит постыдный недуг.
Раз в полгода мы проходили обследование у штатного психолога. И всякий раз этот лысый человек с красной шеей меня беспокоил. Его тесты неизменно показывали, что у меня имеются скрытые садистические наклонности. Только я никак не проявлял себя, так что ему нечего было мне предъявить. И на все вопросы вроде «Мучил ли я в детстве животных?», «Люблю ли я стереофильмы с насилием?» четко отвечал: «Нет, не мучил», «Насилие не люблю». Хотя пара эпизодов из детства запомнились мне очень ярко. Да и к кровавым боевикам я питал особое пристрастие.
Только один раз я сорвался. Это случилось ночью в сортире. Я зашел туда и застал двух курсантов, спешно отпрыгнувших друг от друга. Шокированный, я застыл на пороге. Нет никаких сомнений. Эти двое обнимались.
– Ну, что встал?! – крикнул один из них. Здоровенный бугай, на несколько лет старше меня. – Забыл, зачем пришел? Напомнить?
Он шагнул ко мне и вдруг со смехом схватил меня между ног. Его приятель звонко расхохотался. По его мнению, это была отличная шутка.
Первым же ударом я сломал извращенцу нос. Протащил его через сортир и швырнул в стену. Он разбил спиной зеркало и со стоном упал на пол. А я принялся бить его ногами в живот, по лицу. Все никак не мог остановиться, ощущая, как меня наполняет почти забытое чувство. Я испытал столь сильное наслаждение, что от прилива энергии закружилась голова.
– Попробуй только вякнуть кому-нибудь! – пригрозил я перепуганному курсанту, чей любовник валялся на полу весь в крови. – Тогда мне придется всем рассказать, что вы здесь делали.
– Тебе никто не поверит!
– Еще как поверят. А про этого скажешь, что он упал. Ну, или… или это ты его так отделал. Причину – придумай сам.
Я еще раз пнул поверженного противника, собирался пойти к писсуару, когда мне в голову пришла забавная идея. Я помочился прямо на окровавленного курсанта, он лишь стонал едва слышно. Затем я глянул исподлобья на второго, застывшего от ужаса и вышел из сортира.
Этой ночью я спал лучше, чем обычно. Мне снилось что-то приятное. Кажется, бифштексы с кровью.
Наутро поднялась небольшая буча, подравшихся в туалете курсантов наказали, назначив дополнительные наряды на кухню, и направили к штатному психологу. В личном деле у них появилась нехорошая пометка. Так что о высоких званиях они могли забыть.
Я полагал, эта сладкая парочка заслужила то, что с ними случилось. Не следовало ему меня даже касаться своими нечистыми руками.
Будучи курсантом Академии, я начал встречаться с девушкой Катей – студенткой Венерианского института лингвопрограммирования. По специальности Катя должна была стать манипулятором. Но таланта у нее в этой сфере не было никакого. С лингвопрограммистами всегда так. Ими все хотят стать, но успехов добивается один из тысячи, а уж настоящим профессионалом становится и вовсе один на десять тысяч. Зато уж если стал – ты обеспечен правительственной работой на всю жизнь. Говорили, что лингвопрограммисты творят чудеса – они могли даже убедить вас выпрыгнуть в окно, если перед ними стояла такая задача.
Так вот, у Кати не было никаких шансов стать специалистом в этой области – она не могла даже заставить меня не разглядывать других девушек, хотя мой интерес к ним ей очень не нравился.
– Тебе что, меня мало? – Катя обиженно надувала губки.
– Я же только смотрю, – возражал я…
Мы познакомились в парке военной техники во время летних каникул, где я гулял в одиночестве, оценивая великолепные образцы федеративного вооружения. Я мечтал, что когда-нибудь окажусь на борту ощерившегося лучеметами крейсера и покажу себя настоящим героем во время очередного боевого вылета…
– Привет, – услышал я. Глянул сердито. На меня смотрели веселые серые глаза. Лоб прикрывала аккуратно подстриженная светлая челка.
«Классная девчонка», – подумал я и неожиданно для себя сказал:
– Привет… Я – Георг.
Потом мы много раз бывали в этом парке. Я целовал ее, прижав к гусеничному буксиру для планет с повышенной гравитацией. Обнимал, ощупывая бедра, в кабине бронированной танкетки. И пощипывал за ягодицу, когда мы ехали на эскалаторе на самый верх огромного боевого крейсера.
– Я так тебя люблю, – заявила она однажды и воззрилась на меня широко открытыми глазами. Я понял, это вызов: – А ты меня? – добавила шепотом.
– Ну-у, да… – выдавил я с трудом. – Наверное. Да.
Потом я решил, что, и правда, люблю Катю. Во всяком случае, мне ее не хватало. Постоянно хотелось ощутить под ладонями гибкое тело, почувствовать мягкие влажные губы, она вызывала во мне голод. И утолить его я мог только, сжав девушку в объятиях.
Позже я познакомил ее с родителями. Отец никогда не отличался изяществом манер.
– Хороша, – сказал он и щелкнул языком, – весь в меня парень… – Похлопал меня по плечу, задумался на мгновение, и заторопился. – Я в сортир. Попозже увидимся.
Мама, зажав в зубах папиросу, поливала цветы.
– Познакомься, мама, – сказал я, – это Катя.
– Привет, привет, – сказала мама. – Как вас зовут, я не расслышала?
– Катя.
– Ясно. Вы сами откуда?
– Извините, – не поняла моя подруга.
– Я спрашиваю, откуда прилетела?
– Я здесь выросла.
– Понятно, – заметила мама, оглядывая гостью скептически.
Я решил вмешаться.
– Катя учиться на лингвопрограммиста, – сказал я. – На втором курсе.
– Я должна упасть в обморок?..
В общем, от посещения моего дома у Кати остались самые неприятные воспоминания. Она не сказала о моих родителях ничего дурного, но я видел, что она раздосадована.
– Не бери в голову, – попросил я, – они всегда такие… Мамаша и меня иногда доводит.
– Ты ничего не понимаешь, – отмахнулась она.
Несмотря на семейные разногласия, мы продолжили встречаться, и через пару лет поженились. В свадебное путешествие я отправился один – с первым серьезным заданием, в Созвездие Стрельца. Все, о чем я мечтал, сбылось сразу и в полной мере. Я – на борту боевого крейсера, оснащенный самым современным вооружением, агент Федеральной службы.
В тот раз нас послали разгонять толпы повстанцев. Все началось с безобидных митингов, а вылилось в глобальные уличные волнения. Все бы ничего, но было убито несколько десятков людей и один креторианец, внешне почти не отличимый от человека. Ситуация осложнялась тем, что беспорядки происходили на первой планете таргарийцев – Таргаре. Именно здесь зародилась их цивилизация. Таргар весь был облеплен боевыми кораблями Федерации – их было столько, что рябило в глазах. Они патрулировали подлеты к планете и лишили зачинщиков возможности скрыться. Нас пропустили без лишних формальностей.
Вскоре я уже шагал в толпе таких же новобранцев по плитам таргарийского космодрома. Воздух исходил жаром, казалось, от высоких температур он плавится, становится жидким, искажая очертания предметов.
«Как они живут в таком климате?» – подумал я.
В городе военных было куда больше местных жителей. Как будто сюда стянули весь флот Федерации. Беспорядки давно уже подавили, но по инерции продолжали сгонять на Таргар федералов.
Меня порядком разочаровала первая операция. Я надеялся, что получу настоящий боевой опыт, а вместо этого слетал за тридевять земель и прогулялся по чужой планете.
Нас отозвали только через неделю. Большую часть времени мы проводили в баре, опрокидывая в себя местное пойло. И сержант вместе с нами.
Сразу после первого задания меня отправили на второе. Оно мало отличалось от первого. Требовалось усмирить демонстрацию, устроенную колонистами. Все дело в том, что несколько тысяч таргарийцев, рангунов и лемурийцев загнали на очередную терраформированную планету Землю-214. Правда, немного поспешили. Атмосфера еще не успела сформироваться в должной степени. В результате, новоприбывшие мерли, как мухи – их убивала повышенная кислотность, ядовитый воздух и солнечная радиация. Я провел на планете всего шесть часов, но потом болел целую неделю. Больше всего Земля-214 напоминала ад. А те несчастные, которых мы загоняли в их убогие жилища – грешников, обреченных на муки.
Увидев впервые этот город, больше похожий на свалку токсических отходов, любой холеный эколог из благополучной, богатой кислородом Солнечной системы, от ужаса написал бы трактат страницах на трехстах с обоснованием, почему здесь жить нельзя. Потому сюда и не допускали разнообразных «зеленых» и правозащитников. Так существовали, жизнью это назвать нельзя, колонисты в очень многих мирах. Федерация не могла бесконечно финансировать все планеты, где проводилось терраформирования. Денег вечно не хватало, так что им приходилось обходиться самим – есть зараженную радиацией пищу, пить токсичную воду, жить в ветхих лачугах и дышать отравленным воздухом.
