Лужа в форме знака бесконечности сверкнула каким-то матовым блеском…
Линда резко обернулась на какой-то звук, и в ее восприятии застыл стоп-кадр: старая улица, серое небо, малочисленные прохожие на тротуарах и желтый «Феррари», пересекающий перекресток в ритме замедленной киносъемки…
Линда повернулась и прибавила шагу, чтобы не отстать от Шурика — и тут ее оглушил электронный плеск листьев тополя, растревоженных внезапным порывом цифрового ветра…
Затем яркое пятно магазинной вывески вытеснило из мира все, что было раньше…
Линда вдруг ощутила нечто вроде «дежа вю»: она была уверена, что когда-то, много лет назад, в далеком детстве, она шла по этой же улице и совершала те же самые движения, шаги, повороты головы… И тогда ее внимание точно так же застряло на этой самой вывеске, будто бы за этим красно-желтым образом скрывалось нечто такое, что давным-давно уже забыто, и, вместе с тем, что забытое «нечто» было в мире всегда и на самом деле мира не было, мир был всего лишь ширмой для этого «нечто». И «нечто» никак нельзя было не заметить, просто оно было таким очевидным, что на него никогда не обращаешь внимания.
И вдруг…
— Мороженое, попробуйте мороженое!
Линда, оторвав взгляд от вывески магазина, удивленно уставилась на рекламных агентов — человека, одетого в огромный пластиковый костюм в виде вафельного рожка с ручками и ножками, и менеджера, стоявшего у грузовичка, разрисованного рожками, эскимо и вафельными стаканчиками.
— Молодые люди, примите участие в нашей уникальной акции! — тараторил рожок-мутант. — Попробуйте новый продукт компании «Айсмэн» — ванильно-апельсиновый крэйзи ураган! Сегодня мы раздаем новое мороженое бесплатно!
— Две штуки, пожалуйста, — сказал Шурик.
Они доедали мороженое, сидя на скамейке посреди одного из многочисленных бульваров Бульварного кольца. После того, как Шурик и Линда заверили менеджера в том, что мороженое очень вкусное, он перестал обращать на них внимание и переключился на других прохожих, так что наши созерцатели смогли улизнуть от этого винтика в вечном двигателе торговли.
Долгое время они молчали. Даже после того, как доели мороженое. Наконец, Линда спросила:
— Как это происходит?
— Не знаю, — рассмеялся Шурик.
Она с удивлением взглянула на него.
— Правда, не знаю, — сказал вечно обкуренный созерцатель. — Ты сформулировала желание, после чего я настроился. А дальше… не знаю, как это точно назвать. Скажем так: произошло взаимодействие. Взаимодействие чего-то с чем-то. Я ничего не делал, не прилагал никаких усилий. И сам я очнулся лишь тогда, когда напоролся на этот ходячий рожок. Ты сформулировала желание, а я настроился и позволил этому случиться.
— Но ведь должно же быть объяснение! — воскликнула Линда. — По идее, ты должен научить меня делать то же самое. А как я смогу научиться без объяснений?
— Очень просто, — сказал Шурик. — Созерцатель обретает способности тогда, когда отказывается от попыток это объяснить. Когда ум отключается, остается чистая воля, она и преобразует мир. Или даже не так. В какой-то момент воля тоже исчезает. Ум, воля, барьеры сознания — это все то, что отделяет созерцателя от мира. Когда эти барьеры растворяются, происходит слияние… и как бы это сказать… автоматически устраняются все различия между желаемым образом мира и действительным образом мира.
— Я запуталась! — воскликнула Линда.
— И правильно, — кивнул Шурик. — Потому что эту вещь в принципе невозможно понять. Мы можем пользоваться этой способностью, но мы никогда не поймем, как она работает, откуда она взялась, и почему мы можем ей пользоваться.
— Ужас какой! — воскликнула Линда.
— К тому же попытки рационально это объяснить приводят к тому, что способности созерцателя временно блокируются, — со вздохом добавил Шурик. — Помнится, я составил целую схему — как и почему все это происходит. Описал весь процесс в деталях, выстроил логическую цепочку. Я, дурак, думал, что смогу шаблон составить, чтобы любой новый созерцатель смог бы по этому шаблону учиться. Короче, я три тетради исписал.
— И что? — спросила Линда. — Можно мне эти тетради полистать?
— Погоди, сейчас расскажу, — рассмеялся Шурик. — Короче, составил я шаблон. Понадобилась мне какая-то мелочь. Вышел на улицу и попробовал настроиться. И что ты думаешь? За двадцать минут меня атаковали три разных бомжа с нахальным требованием дать им денег. Я их послал, кое-как отмылся от нижнеастрального дерьма. Короче, решил, что это просто не мой день. На другой день снова попробовал. Стало только хуже. Три месяца я часами бродил по улицам и тщетно пытался настроиться. В дождь, не в дождь… В конце концов, уже чуть головой об стену биться не стал. Не помогло.
— И что же ты тогда сделал? — спросила Линда.
— Сжег все три тетради с описанием алгоритма, — усмехнулся Шурик. — Девять месяцев подряд даже не пытался пользоваться моей способностью. Приложил много усилий, чтобы стереть из памяти все свои рационально-логические конструкции. И однажды — совершенно случайно — вдруг сумел настроиться. Даже впал в эйфорию. Проверил — способность осталась при мне. Все работает, и это главное. Но с тех пор я реже этим пользуюсь.
— Почему же? — спросила Линда. — Чтобы способности не пропали?
— Не совсем, — Шурик изобразил печальную улыбку. — Тут есть правило. За использование способностей созерцателя приходится платить. За все в этом мире приходится платить. И чем больше ты имеешь или умеешь, тем выше цена. Понимаешь хоть, о чем я?
— Примерно, — сказала Линда. — О том, что за все надо платить, я и раньше слышала. Но как и кому приходится платить за способности созерцателя?
— Мир взимает плату, — объяснил Шурик. — Не знаю, почему это происходит и каков механизм. Просто знаю, что так есть. Допустим, созерцатель наколдовал себе… ну, не знаю, там… «Мерседес». А на другой день его выгнали с работы, в его доме прорвало канализацию, и весь подъезд забрызгало «шоколадом» до третьего этажа… И так продолжается несколько дней. Или даже несколько месяцев — в зависимости от того, что, как и в какой степени созерцатель изменил в этом мире. Иногда у созерцателя может начаться беспричинная суицидальная депрессия. Многие молодые так и умирали. Поэтому нас так мало в этом мире.
— Подожди, если созерцатель может наколдовать себе «Мерседес» и кучу денег, зачем ему работать? — спросила Линда.
— Ха! — хохотнул Шурик. — Типичный вопрос начинающего идиота. Не обижайся, я и сам когда-то спросил то же самое. Это удивительное дело, но… Созерцателей и так можно по пальцам пересчитать. И, возможно, одному на сотню из нас удается вообще никогда в жизни не работать. В недавней истории есть один такой пример — Ошо Раджниш. Но у него такие способности были, что мы с тобой, Линда, до его уровня вряд ли когда-нибудь дорастем…
— Раджниш? — переспросила Линда. — Это дед на «Роллс-Ройсе»?
— Вот именно, — кивнул Шурик. — Ему ученики триста «Роллс-Ройсов» подарили. Ну, и кто он после этого?
— Гипнотизер? — предположила Линда.
— Мелко, — рассмеялся Шурик. — Гипнотизер и созерцатель — это примерно как муравей и динозавр. Ну хорошо, как ящерица и динозавр. Чем-то похожи, но размер имеет значение.
— Так почему большинству созерцателей приходится работать? — спросила Линда.
— Не поверишь, но это из-за наших же барьеров сознания, — снова рассмеялся Шурик. — По крайней мере, есть такая теория у Гималайского и ребят вроде него. Есть и другие теории, но мне больше нравится то, что сказал Гималайский. Короче, дело такое: нам с детства в мозги вбивают определенный образ мира. И не только образ мира, но и чувство долга, и то, что за все надо платить. И эти установки из нашего сознания хрен чем вышибешь. А поскольку наше сознание творит мир, то так и получается, что за применение способностей созерцателя мы получаем наказание. Нас наказывает наш же собственный ум. Понимаешь логику?
— Что-то не очень, — Линда покачала головой. — Похоже на испорченный солипсизм.
— Как хорошо ты выразилась! — воскликнул Шурик. — Мир и есть испорченный солипсизм. Ну, это все равно как смотреть на звезды через телескоп с поцарапанной линзой. Причем с сильно поцарапанной линзой. И у каждого человека этот телескоп свой, телескопы всех людей одинаковые, а царапины на них разные. И понятно, что все мы видим одно и то же. Например, все телескопы настроены на одну и ту же звезду. Но каждый видит на ней СВОИ царапины! Отсюда и все различия между людьми. Вся наша так называемая «индивидуальность».
— И что, все люди смотрят на одно и то же? — спросила Линда.
— Ну, с незначительной долей отклонения, — усмехнулся Шурик. — Все великие мистики всех времен и народов добивались только одного — слегка смещали угол зрения своего телескопа. В ту или иную сторону. Но каждый мистик-то реально смещал СВОЙ телескоп, а уж что из этого напридумывали все их последователи… Начиная с того, что мир есть земной шар, и завершая тем, что мир есть навозный шар, которого на самом деле нет, потому что он есть ум, а ума тоже нет.
