На другой картине Леонардо да Винчи, не помню названия, мы видим призыв, как надо жить, не в буквальном смысле, конечно, а по духу: среди скал, лугов и лесов — мужчина, женщина, ребенок и барашек. Мечта о единстве с природой. Не спеши отнимать ее милости, чтобы потешить свои непомерные желания, а живи неторопливо, как она сама.
Извиняюсь за все эти высокие слова, но вы сами потом все поймете, когда я расскажу о том поразительном случае, с которым столкнулся в небольшом районном центре Воронежской области — Боброве.
Бобров — изумительный городок. Стоит он на холмах над прозрачной неторопливой речкой Битюг, полузаросшей камышом, кугой и кувшинками. Чудо-река!..
В тот октябрьский день я слонялся у остановки междугороднего автобуса. Приезжал навестить свою старую тетку, а теперь надо было возвращаться на перекладных, сначала километров сто до Воронежа, затем главная дорога в Москву.
Хотя автобус и ходил раз в день, все равно опаздывал — нет и нет. Привычно сидели терпеливые женщины на мешках, только я маялся. Ждать и догонять для меня мука. К этому никак не привыкнешь. Не ловили и вы себя на том: скорей бы время пролетело, лишь бы не ждать?
Как оказалось, томился не я один. Старый человек в шляпе, с виду пенсионер, так же изнывал, прохаживаясь по утоптанной прибазарной площади, и все поглядывал за поворот.
— Вечно у них там, в автороте, черт знает что! — пробурчал он, встав рядом со мной. Отсюда было лучше видно перекресток на улице Парижской Коммуны, который не миновал бы автобус.
— И слово-то какое: авторота, — скуки ради сказал я, — а толку?
— Вот-вот! — раздраженно подхватил он. — Название себе взяли военное, а порядку… Понимаете, — разговорился он, — ну никак не умею ждать, проклятый характер. И сам изведусь, и других изведу, — он тоскливо рассмеялся. — Не поверите, из-за этого даже не женат. Да и кто за мной угонится… — странно усмехнулся он.
Слово за слово, мы познакомились. Мой попутчик был часовых дел мастером. Причем высочайшего класса. В Бобров приезжал чинить напольные часы знаменитой фирмы Буре у одного фотографа.
— Работы было на минуту, — жаловался он, — а теперь вот жди и жди.
— Аэропорта в Боброве пока нет, — посочувствовал я нам.
— Да можно и быстрей самолета, — отмахнулся он и осекся. — А, ладно! — вдруг рассердился он на самого себя. — Расскажу вам, как на духу, все равно не поверите, а так быстрей время пробежит, так сказать, натурально, без всяких фокусов, — вновь странно рассмеялся он. — Или не надо?.. — раздумчиво склонил голову набок, будто прислушиваясь к ходу невидимого времени.
Я промолчал. Это его почему-то ободрило.
— И впрямь время быстрее пролетит, — повторил он. — Измучился ждать.
Начал он издалека… Родился здесь, в Боброве, в семье потомственных часовщиков. Сколько себя помнит, всю жизнь (он опять хмыкнул) пробыл в окружении тиканья, звяканья и перезванивания всяких ходиков, будильников и луковок. И, как у рыболова после реки неотвязно рдеет в закрытых глазах поплавок, так и у него во сне постоянно маячат всевозможные часы.
Каким только измерителям времени наш потомственный мастер не возвращал жизнь! Даже на моем Курском вокзале куранты чинил. А уж на церковных колокольнях не сосчитать. Про обычные же наручные и карманные, а также нашейные и напольные часы и говорить нечего. Тут счет в сотни — тысячи.
До тридцати лет жизнь у него шла нормально, ровно, как точный швейцарский хронометр. А после все перекувыркнулось и полетело сломя голову. Иной раз не успевал в календарь заглянуть, так торопливо жил. Очень теперь жалеет, что упустил многое, — не вернешь.
— Жизнь ведь, — загадочно сказал мастер, — состоит не только из желанных результатов. Вот сейчас мы нудно ждем, а ведь глядим, дышим… А красота какая вокруг! Вон, гляньте, какой золотой цвет у полыни на солнце. А ту девушку видите? Цокает с базара, лук несет. Лук сверкает, щеки горят. А ее на бочок от корзины клонит. Красавица! был бы помоложе, помог бы корзину ей донести до самого дома — стал бы я треклятый автобус ждать! Познакомились бы, и, может, вся бы жизнь моя другой стала, — мечтательно произнес он. — Нет, в этой спешке оглянуться некогда, все потерял. И теряю… — понизил он голос.
— Все теряют, — подлил ему масла в огонь.
— Да не как я! — вспылил он.
И продолжил свой рассказ.
Исполнилось ему, значит, тридцать лет, и умер отец. Наш мастер тогда уже в самом Воронеже, на улице Плехановской в однокомнатной кооперативной квартире жил. Приехал в Бобров, похоронил отца — он тоже одиноким был, — распорядился, так сказать, наследством: дом подарил старой тетке, она возле местной железнодорожной платформы в халупе ютилась; распродал всевозможные часы, кроме нескольких совсем старинных реликвий, и попалась ему среди них одна прелюбопытная вещичка…
Мастер сдвинул рукав пиджака и показал мне какие-то странные часы. Золотые, с выгибом по кисти. На циферблате римские цифры, а вместо стрелок две черные бусинки. Как я потом узнал, эти бусинки двигались по своим, часовой и минутной орбитам, соединяясь с корпусом, без винта, как крошечные магнитики. Часы никогда не ломались, имели точнейший ход, и он никогда не лазил внутрь, чтобы взглянуть на устройство, они не тикали, были совершенно бесшумны, и, конечно, никакой батарейки в корпусе не могло и быть при таком их старинном виде. Да и какая батарейка бессменно сдюжила бы столько лет (мастер вновь хмыкнул). Еще и надо учесть, сколько неизвестных годков они шли до него.
— Возможно, — сообщил мне мастер, — они заряжаются от человека. Знаете, есть такие часы, с ними ходишь, руками болтаешь, и они от этого как бы сами заводятся. А мои, — он перешел на шепот, — вероятно, поглощают жизненную энергию самого носителя. Да!
Мастер помнит, что при отце он видел их лишь раз — случайно. То был ужасный год, неожиданно скончалась мать и надо было хоть как-то все пережить, прийти в себя, очнуться… Он хорошо помнит: отец, весь одинокий, сидел за пустым обеденным столом и напряженно смотрел на те часы, лежащие перед ним на клеенке, словно боясь к ним притронуться. Обернувшись на сына, он быстро спрятал их в свой шкапчик и запер дверцы.
— Никогда… Запомни, никогда, — подчеркнул отец, — не прикасайся к ним — ни в какой трудный миг, мой мальчик!
Но с тех пор мальчик давно вырос, сам стал мастером, и вот загадочные часы впервые оказались в его руках. Он тогда долго смотрел, как медленно перемещается минутная бусинка. Отсутствие стрелок не смутило: время определять можно, идут исправно, а чего еще нужно?! Было, конечно же, и профессиональное любопытство: ходить они ходят, но как?.. Однако на то он и профессионал, чтоб заглядывать в любой механизм исключительно при неисправности.
И он стал жить по этим часам…
Удивительный их секрет мастер открыл неожиданно. Как-то, торопясь в свою гарантийную мастерскую, он перепутал время — и на старуху бывает проруха — и перевел часы на 55 минут вперед. Тут же странным образом очутился в мастерской на 55 минут позже начала работы и схлопотал выговор от заведующего! Какой часовых дел мастер будет оправдываться тем, что его подвели собственные часы. Как официально шутил заведующий: «Надо вовремя подводить, тогда и вас не подведут».
Сразу в памяти всплыло предупреждение отца. Нет, неспроста наказывал ему отец не притрагиваться к этим часам. Вон в чем дело… Неужели?.. Значит, теперь можно перемещаться без всякого долгого ожидания и тягомотины на любое время вперед: на дни, недели, наконец, годы — знай себе крути. Да это же просто замечательно!
Для начала он захотел вернуться назад, в точное время, чтоб ликвидировать выговор. Увы, обратно стрелки-бусинки не вращались. Тогда он перевел их почти на сутки вперед, не довертев только последние 55 минут.
Он вновь сидел на прежнем месте, а листок перекидного календаря на столе ошеломленно показывал завтрашнее число. Появился заведующий и приветливо улыбнулся, кивнув на многочисленные ходики:
— А вот сегодня вы точны, как всегда. Надо часики подводить, тогда и вас не подведут. Да, кстати, на четвертое августа вам выписана премия, не забудьте получить, — засмеялся он от своей шутки.
Терпеть неделю до четвертого? Когда под рукой такое надежное средство!
Через пару минут, сто двадцать секунд ушли на верчение стрелок, счастливчик уже расписывался 4 августа в ведомости за премию, столь необходимую в хозяйстве, что ждать просто не было мочи.
И пошло, поехало…
В иные месяцы он приходил только лишь за получкой. Куда девалось время работы, за которое выдавали деньги, над этим он не задумывался. Очевидно, трудился, раз платят. Главное, он теперь не замечал постылых нудных будней. Мог приближать очередной отпуск, любые праздники и дни рождения, сокращать очередность на покупку машины — деньги теперь потекли потоком, знай верти часы и получай себе зарплаты и премии хоть по шесть раз на день, да и на текущих расходах гигантская экономия.
