— Благое дело, — кивнуло чудовище.
— О великий, — обратился монах Куй к исполину, — а что тебя заставило покинуть гору Куньлунь и оставить без присмотра девять священных врат?
Исполин вздохнул. При этом все его девять лиц прослезились.
— Я очень одинок, — сказал он. — И уже несколько тысяч лет подряд подавал Небесным Чиновникам прошения о даровании мне подруги жизни. Но мои прошения оставались без ответа на том основании, что у меня девять голов, а значит, я уж как-нибудь сам себя развлеку. Но я продолжаю изнывать от одиночества. Послушайте, смертные! Среди вас я вижу женщину, прекрасную, как весенняя роса на лепестках лотоса…
Мой-нян зарделась. Чудовище было жутковатое, но обходительное. К тому же девять лиц выглядели вполне симпатично.
— Отдайте мне эту женщину в жены, — вещал меж тем исполин, — и я озолочу вас! Каждому я подарю дворец, шелка и яшму на горе Куньлунь, ведь я там хозяин… Ну? Что же вы молчите?
Разбойники озадаченно переглядывались. Потерять Мой-нян вовсе не входило в их планы.
— О великий! — наконец подал голос Друкчен. — Эта женщина уже обручена со мной.
— Дудки! — вдруг подала голос Мой-нян. — Ничего я с тобой не обручена. Кайминшоу, господин, если вам угодна моя жизнь и красота, можете взять ее.
— Благодарю тебя, красавица, — сказал исполин. — Как тебя зовут?
— Мой-нян, господин.
— Я буду звать тебя Цветок Лотоса На Заре, дорогая, — сказал Кайминшоу. — Ты не пожалеешь о том, что пошла со мной. Я усыплю твой путь нефритом и жемчугами, облачу тебя в шелка и парчу, а что касается любви… Тут ты ни в чем не будешь обделена.
— Благодарю тебя, о господин, — поклонилась Мой-нян. — Она повернулась к разбойникам и сказала: — Я нашла наконец свое счастье. Друкчен, прости, но насчет тебя я ошибалась…
— Ты говорила, что пойдешь за мной как нитка за иголкой, — пробормотал жалобно Друкчен.
— И я пошла! Но обстоятельства изменились, сам видишь. Человек не должен отказываться от удачи, что сама идет в руки. Не обижайтесь, братцы. Продолжайте свой путь, а я буду молиться за успех вашего предприятия, сидя на горе Куньлунь.
Сказано — сделано. Кайминшоу посадил на спину коварную Мой-нян и взмыл в небеса. Удальцы долго провожали взглядами темную точку.
— Вот и лишились мы Мой-нян, а «Озорная пташка» — своей хозяйки. Зря ты подарил ей браслеты, господин, лучше бы мы их пропили.
— Сделанного не воротишь, — мрачно сказал Друкчен. — Выпрягите мулов. Пусть пасутся тут. А повозка больше не нужна.
— Нет, она нам пригодится, — сказал Лей. — Мало ли что случится в пути.
— Хорошо, тогда пусть кто-нибудь сядет в повозку, а коня поведем в поводу.
Монах Куй сел в повозку как самый старый, а коня его повел в поводу Пей.
Так они продолжали свой путь — усталые и обозленные на женщин.
— Нет никого коварней женщины! — громко сетовал Друкчен. — Она обовьется вокруг твоего сердца как золотая змея, а потом ужалит, и ты покойник!
— Ну вы еще не покойник, дорогой господин, — успокаивали его разбойники.
— Я поверил этой Мой-нян! Она мне нравилась! Я бы, может, даже женился на ней!
— О, женщины, подобные Мой-нян, не годятся для семейной жизни, — сказал с видом знатока Жуй Железная Крыса. — У них в крови тяга к изменам и вольнице. Ее не заставишь сидеть дома за ширмой и прясть шерсть!
Так, кляня женщин и рассказывая истории о самых коварных из них, наши удальцы добрались до небольшого леса. Расположились на опушке и решили, что самое время для привала. Солнце клонилось к закату, становилось прохладнее, и разбойники решили разделиться: Жуй, Дуй и Куй разбивали лагерь и занимались костром, а Лей, Пей и Друкчен пошли поохотиться, чтобы раздобыть всем ужин. Не пресными же лепешками питаться настоящим мужчинам!
Друкчен шел неподалеку от своих товарищей и держал на изготовку лук и стрелы. Он еще ни разу не стрелял из лука в Шамбале, но так уж получилось, что в прошлой своей жизни он занимался спортивной стрельбой из лука и кое-какие навыки у него остались.
Неожиданно перед ним промелькнуло серое пятнышко. Друкчен мгновенно прицелился и вдруг услышал:
— Добрый господин! Не убивай меня!
Друкчен всмотрелся в переплетение листьев и веток и увидел зайца.
— Заяц! — воскликнул он. — Вот добыча на ужин!
И снова услышал:
— Добрый человек! Не убивай меня!
Друкчен и руки опустил — на человечьем языке разговаривал заяц. Да еще на мандаринском диалекте!
— Заяц! — обратился к нему Друкчен. — Ты что, разумный?
— Да, я разумный заяц, живущий на луне, — сказал зверек. — Этим я отличаюсь от своих собратьев. Я живу на луне, служу Лунной богине и толку в ступке траву бессмертия.
— Как же ты попал с луны на землю?
— Я уронил пест, которым толок траву. Вот и ищу его. Как только найду, вернусь на луну.
— Бедняга, — посочувствовал зайцу Друкчен. — Что ж, не стану тебя губить, хоть и останутся мои друзья без ужина.
— Спасибо, добрый господин. А твои друзья без ужина не останутся. Я пошлю им удачу именем Лунной богини!
И заяц ускакал, а Друкчен пошел обратно к костру. Дорогой он подстрелил двух жирных фазанов, так что, можно сказать, не зря прогулялся. Друзья его тоже настреляли много дичи. На опушке уже горел костер, наступили сумерки.
Монах Куй выпотрошил и ощипал дичь, нанизал ее на вертел и принялся жарить. Молодцы достали из повозки котелок и стали варить рис. Заодно достали и доброго вина, чтоб не так было скучно коротать вечерок.
— Эх, была бы с нами Мой-нян, — вздохнул Жуй, — она бы исполнила танец осы, все было бы веселее.
— Забудь и не береди раны, — сурово прикрикнул на него Куй.
Наконец ужин был готов, в чашки налили вина и, восхвалив богов, выпили. Принялись есть, и некоторое время над опушкой разносилось только шумное чавканье да одобрительные возгласы в адрес повара.
Спустя некоторое время животы были наполнены, головы достаточно хмельны, но спать еще не хотелось.
— Друзья, — подал голос обычно молчаливый Дуй по прозвищу Ветер В Ракитах, — а хотите, я расскажу вам историю, которая как-то случилась со мной?
— Расскажи, это было бы славно, — загомонили все. — Сейчас самое время послушать какую-нибудь интересную историю!
— Не знаю, правда, будет ли она интересной, но ежели что, вы меня остановите…
— Хорошо, хорошо…
РАССКАЗ РАЗБОЙНИКА ДУЯ
Дело было еще тогда, когда я учился в народной школе Чакравартина. Нам там рассказывали историю династии Эли и вообще о Шамбале. Очень интересно! Но два раза в учебном году нас всех собирали, грузили в повозки и отправляли за город собирать ямс. Жили мы в деревне Убо, там нам дали старый, разваливающийся дом в несколько комнат с лежанками. Нам было не до удобств, после сбора ямса главное было прийти и, съев свою чашку риса, лечь спать. За тем, чтобы мы старательно собирали ямс и не бунтовали, следили люди из внутренних войск. Но по ночам они тоже хотели спать и уезжали из деревни, так что мы были предоставлены сами себе.
Мы конечно, по ночам почти и не спали. Развлекались, как могли. Дрались с местными деревенскими парнями из-за девушек и вина, пьянствовали, играли на трудодни в азартные игры, запрещенные законом. Словом, весело было!
И вот однажды мы здорово напились. И легли спать. А наша комната, в которой, кроме меня, жило еще шесть человек, была крайней к выходу. Так что кто ни заглядывал в барак, обязательно попадал сначала к нам.
И вот лежим мы и слышим грохот повозки. Потом крик: «Тпру-у, окаянные!» И что же вы думаете? Прямо на крыльцо нашего барака заехал своей повозкой местный деревенский молочник Люй. Он был известным пьяницей и забиякой, а величины его кулаков побаивались даже самые отпетые драчуны. И тут этот Люй выходит из повозки и начинает орать:
— Городские! Выходите, скоты! Я хочу знать, кто из вас избил моего брата Пая!
А надо вам сказать, что именно я и подрался с этим слюнтяем Паем и наставил ему шишек. Но я, конечно, молчу, молчат и мои ребята, не хотят выдавать однокашника. Тогда этот Люй отводит свою повозку от крыльца и врывается в наш барак. И прямо в нашу комнату!
Надо было видеть это зрелище! Стоит он в дверном проеме, в каждой руке вращает по топору, глаза выпучены, борода всклокочена — страх, да и только! Тут поднимается с лежанки наш староста. Он сделал перед Люем четыре установленных поклона и сказал:
— Да не прогневается господин! Чем мы, недостойные, заслужили в столь поздний час это радостное посещение?
Люй, конечно, пьян, но не настолько, чтобы не ответить старосте взаимными установленными поклонами. Поклонившись, он сказал:
— Почтенное собрание! Не хочу никого упрекать и подозревать в неблаговидности, но пусть тот, кто набил шишку на лбу моего брата Пая, выйдет ко мне, и мы с ним сразимся в честном поединке!
