Делать нечего — вышел я. Совершил четыре поклона и сказал:
— О почтеннейший Люй! Поверь мне, что я совершенно не имел в своих намерениях ставить шишку твоему благороднорожденному брату. Он сам вынудил меня недостойным поведением и попранием канонов восьмеричного благого пути. К тому же он был пьян.
— Пьянство не порок для истинного воина! — сказал Люй, отвечая на мои поклоны. — Вот второй топор — возьми его и идем на двор, сразимся. А все твои друзья пусть будут свидетелями, что бой был честный.
Судьба повернулась ко мне обратной стороной, и я воскликнул:
— О, знала бы моя старушка-мать, проживающая в Шимине, что сейчас испытывает ее сын!
— Шимин? — переспросил Люй. — Ты сказал — Шимин?
— Да, это городок моего становления.
— Брат! Как же хорошо, что ты сказал это. Ведь мы из одного города! Представь, как было бы огорчительно, если бы я уходил топором своего земляка! За это стоит выпить!
Тут, конечно, все обрадовались тому, что битвы на топорах не будет. Самого младшего послали в ночную лавку за гаоляном. Когда он вернулся, все выпили, а потом Люй предложил покататься на его повозке. Он развозил молоко, и повозка полна была чанов и кувшинов, но это нас не испугало. Мы залезли в чаны, покидали наземь кувшины, а Люй стегнул лошадей и с песнями повез нас по деревеньке. Люди просыпались от шума и думали, что это злые духи вышли из подземного мира, чтобы покарать их за грехи.
Люй привез нас к молочницам, разбудил их, и мы весело провели время. А наутро, когда протрезвели, оказалось, что нас ищет начальник управы, чтобы предать наказанию за произведенный шум и разбитые молочные кувшины. Что ж! Каждому дали по десять палок, на меня и Люя надели по канге в пять цзиней весом и хотели отправить в ссылку, но наш староста подкупил чиновника, и тот закрыл против нас дело. Вот какими веселыми были мои молодые годы!
— А я расскажу вам историю про ведьму и ее дочерей, — сказал монах Куй.
РАССКАЗ РАЗБОЙНИКА КУЯ
В одной далекой холодной стране, названия которой даже никто и не знает, жила-была ведьма. Имени ее тоже никто не знает, но мы будем называть ее Чу. Была она не замужем, как и положено ведьме. Что же она делала? Ворожила, насылала порчу и проклятия, раскапывала могилы мертвых младенцев, чтобы добыть себе их костей для ворожбы. Словом, вела такую жизнь, что прогневляла богов. Но вот однажды в их город приехал учитель каллиграфии Ли Пин. Он должен был написать иероглиф на главном молитвенном знамени, что вывешивалось в городском храме в святые праздники. В выбранный счастливый день Ли Пин помолился своим покровителям и принялся работать над написанием иероглифа. Каково же было его недоумение, когда выяснилось, что кисть его выделывает все что угодно, но только не пишет нужный иероглиф! Ли Пин рассердился на себя и хотел было уж повеситься на собственной косе, но старцы, бывшие при сем, сказали ему:
— Уж не происки ли это нашей ведьмы Чу? Эта ведьма знаменита в нашем городе. Никто не начинает никакого дела, пока не поклонится ей и не принесет в дар сверток шелка и двадцать лян серебра. Вы, господин, конечно, не знали этого и не поклонились ведьме, а между тем она и решила наказать вас за непочтительность.
— В моем краю ведьм жгут на костре, — сказал каллиграф Ли Пин. — Их никто не почитает и не носит им подарков. Почему я должен почитать вашу ведьму?
Ответили старцы:
— Да не прогневается господин, но со своей лапшой в кабачок не ходят, посему вам, как гостю, следует выполнить традиции нашего города.
— Хорошо, — нахмурился Ли Пин. — Скажите мне, где живет ваша ведьма, и я поклонюсь ей.
Ведьма Чу жила на улице Желтых Хризантем, ее дом был одним из самых видных и богатых в городе. И вот господин каллиграф взял сверток лучшего шелка, двадцать лян серебра и отправился с поклоном к ведьме.
Он постучал в ворота, вышел старик.
— Что вам угодно, господин?
— Я каллиграф Ли Пин из уезда Шансая. Хочу засвидетельствовать свое почтение госпоже Чу.
— Госпожа уже давно ждет вас, — сказал старик. — Идемте, я провожу.
Каллиграф удивился, но ничего не сказал. Старик ввел его во внутренние покои. Это был зал, искусно украшенный резным нефритом и яшмой, богато отделанный парчой и шелком. На деревянном полу красовались ковры из Хургистана, всюду стояли столики с благовониями и драгоценностями.
Тут дверь отворилась, и навстречу каллиграфу вышла ведьма Чу. Едва он глянул на нее, то понял, что пропал, ибо ведьма была так красива, что невозможно описать. Ее лицо словно было выточено из яшмы, узкие брови напоминали стрелы, прямой носик был само совершенство, а алые пухлые губы так и просили поцелуев. Но самым прекрасным на лице ведьмы были глаза. Они меняли цвет в зависимости от освещения и напоминали глаза благородных цилиней.
Ведьма и каллиграф раскланялись друг перед другом.
— Приветствую вас, господин каллиграф! — сказала ведьма, совершая поклон. — Для меня выпала высокая честь принять вас в своем скромном жилище.
— Приветствую вас, госпожа Чу! — сказал каллиграф. — Я благословляю Небеса за то, что вы изволили принять меня в своем прекрасном доме.
— Полно вам, господин каллиграф! — улыбнулась ведьма, и от ее улыбки каллиграф растаял как мед на солнце. — Вы столичный житель, а я всего-навсего скромная гадальщица. Здешние жители зовут меня ведьмой, но они далеки от истины. Просто я постигаю глубины жизни и тайны бытия способами, не описанными в «Дао дэ цзин». Однако сейчас не об этом. Прошу вас выпить со мной за встречу.
Ведьма хлопнула в ладоши, тут же вошли несколько красивых служанок. Они несли вина, кушанья, воду для умывания и полотенца. Ведьма почтительно омыла руки господину каллиграфу и вытерла их полотенцем. Затем они сели за стол, служанки подали им вина и закусок.
Первую чашу поднял каллиграф.
— Я пью за прекрасную и благородную хозяйку этого дома, — сказал он. — И надеюсь, что она отнесется ко мне благосклонно.
— О, вы можете не сомневаться, — кивнула хозяйка.
Они выпили трижды по три чаши вина, вкусили различных кушаний, и тут каллиграф вспомнил, что принес ведьме подарок.
— Госпожа Чу, — сказал он, — простите мою худость! Я принес вам скромное подношение, но совершенно забыл об этом, очарованный вами и вашим жилищем.
При этом Ли Пин достал кусок шелка и двадцать лян серебра и протянул их ведьме.
Та зарделась, словно невинная девушка.
— Мне это очень приятно, — сказала ведьма и взяла подарки. — Я хочу выпить за вас, господин каллиграф, и пожелать вам успеха в вашем предприятии.
Каллиграф погрустнел.
— Отчего с ваших уст исчезла улыбка? — ласково спросила его ведьма.
— Я вспомнил, для чего приглашен в ваш город, — сказал каллиграф.
— И для чего же?
— Я должен написать боевой иероглиф на знамени, которое будет вывешиваться в главном храме по священным праздникам.
— Так в чем же сложность?
— Когда я начал работу, моя кисть выводила все что угодно, только не положенные черты! Словно вмешалась чья-то злая воля!
— И вам, конечно, сказали, что это я мешаю вам писать иероглиф? — спросила ведьма.
— Да, — склонил голову каллиграф.
— Жители этого города не любят меня и часто оговаривают, — грустно сказала ведьма Чу. — Они не понимают моих дел и поэтому думают, что я творю зло. Но это не так! И вовсе не я мешаю вам писать иероглиф, господин каллиграф!
— А кто?
— Духи города! Но поверьте, есть способ их умилостивить. Я помолюсь за вас и принесу жертву. И тогда вы спокойно сможете приступить к работе.
— Моя благодарность вам будет безмерна, — поклонился каллиграф.
Они выпили еще по десять чашек вина, и каллиграф совершенно захмелел. И во хмелю ему показалось, что ведьма смотрит на него особенно нежно.
— Можно ли задать вам вопрос? — начал издалека подъезжать каллиграф. — Отчего такая прекрасная женщина, как вы, и не замужем?
— Ах, господин каллиграф, — грустно сказала ведьма и подперла рукой щеку. — Мужчины этого города сторонятся меня, потому что боятся, как бы я не околдовала их, а женщины клевещут на меня. Между тем мне, конечно, хочется замуж. Тогда всеми делами моего дома занимался бы, как положено, мужчина, а я сидела бы во внутренних покоях и пряла шерсть да вышивала.
— Я тоже не женат, — сказал каллиграф. — Все дела, разъезды…
— О, это большое упущение! — молвила ведьма, улыбаясь. — Хотите, я сосватаю вам самую лучшую девицу города?
— Ни к чему! — пылко воскликнул каллиграф и заключил в объятия ведьму. — Не нужны мне никакие девицы, если в вас я увидел совершенство! Будьте моей женой!
— Я согласна! — сказала ведьма. — Давайте же принесем клятвы пред алтарем предков и назовем друг друга мужем и женой.
Немедленно они принесли клятвы перед домашним алтарем, после чего стали считаться мужем и женой. Тут уж каллиграф не стал церемониться — подхватил на руки молодую женку и удалился с нею в спальню. Там они до первых петухов играли в тучку и дождик да изображали утку и селезня, резвящихся в одном пруду.
