Царица Пальмиры поспешно склонила голову, чтобы не оконфузить подругу.
– Тут к вам его святейшество Потифар. Просит принять.
– Ой, – заныла государыня. – Пусть придет в другой раз. Завтра. Или лучше на следующей неделе.
– Но он настаивает, – не отступала Зенобия. – Говорит, что это очень важно. Для государства…
– Фиг с ним, с этим государством! Ты что, не видишь, я теперь не в состоянии кого-либо принимать.
– Это касается не только государства, – прозвучал из-за спины наперсницы властный мужской голос. – Но и вас лично, светлая госпожа!
– А-а-а!! – тоненьким голосом взвизгнула августа, натягивая на себя простыню. – Немедленно выйди вон! Я же не одета!!
…– И потому, божественная, я взял на себя смелость обратиться к вам с просьбой, – закончил Потифар. – И предложением.
Сказать, что его речь произвела на Клеопатру-Селену большое впечатление, значит, ничего не сказать.
Августа была буквально опустошена, выпотрошена, как дичь, попавшая в руки к повару. Никогда еще ей не доводилось слышать столько горьких и справедливых упреков.
Нет, конечно, божественный супруг, бывало, ее побранивал. А раза два или три, еще на заре их супружества, так даже и поколачивал за амурные похождения. Однако потом Клавдий махнул на все рукой. Особенно после того, как жена закатила ему несколько громких скандалов, обвиняя в мужской несостоятельности и неспособности зачать дитя.
«Сам не можешь, так другим не мешай!»
Птолемей и не мешал.
Но проходили годы, менялись любовники, а толку не было.
Клеопатра уже и к богам обращалась, и к могущественным и известным целителям.
Первые не отвечали, а вторые разводили руками. Дескать, сами ничего не понимаем. По всем признакам должна бы рожать. И не одного. Никаких противопоказаний или патологий в ее организме не наблюдается.
Скольких лекарей она со злости велела казнить! И не упомнишь.
А уж как жрецов задабривала.
Чтоб только поспособствовали. Умолили своих небесных или подземных владык склониться к мольбам повелительницы Империи.
Святые отцы принимали дары, обещали споспешествовать и…
Три раза за последние пять лет в Египте и ближайших к нему провинциях менялись верховные жрецы ведущих богов и богинь и тасовались составы жреческих коллегий.
Безрезультатно.
Наконец, позавчера Клеопатра-Селена преклонила свой слух к словам богомерзкого Наркисса (а ведь в свое время совсем неплох был в постели, подлец), который приполз к ней мириться на коленях и с богатыми подарками, и решилась вызвать в Александрию верховного понтифика Британии Мерланиуса. Для консультаций и возможной помощи.
Август начал было слабо возражать, но они с Наркиссом с двух сторон насели на дражайшего супруга и «дядюшку», и тот, как всегда, сдался.
«Делайте что хотите, дети мои!» – махнул рукой Птолемей Сорок Четвертый.
И вот теперь этот человек подробненько изложил августе, почему шаг, который она собирается сделать, может стать шагом в пропасть, приведя к гибели ее и всю страну.
За время их необычной «беседы» государыня не раз хотела оборвать наглеца, осмелившегося говорить ей прямо в лицо такие вещи. Что с того, что он первый советник августа. Советники приходят и уходят, а императрица остается.
Хотела. И не смогла. Он словно заворожил ее.
Какой далекой от большой политики она ни была, Клеопатра видела, что слуга Носатого Тота не лукавит. Может, ему было абсолютно все равно, что станется с царицей, но судьба государства Потифару небезразлична.
– И что мне теперь делать? – беспомощно, как-то по-детски развела руками владычица. – Мне… Империи совершенно необходим наследник.
Жрец кивнул:
– О том и хочу говорить, сияющая. Святые боги позволили мне, недостойному, приоткрыть перед вами завесу грядущего.
– Когда? – Сердце женщины гулко и часто забилось, к горлу подступил клубок. – И где?
– Сегодня вечером, в тайных покоях Серапеума.
Ого! Это серьезно.
В Серапеуме августа бывала нечасто. Только по великим праздникам. Этот огромный и богатейший в столице храм был окутан плотной завесой таинственности.
Клеопатра краем уха слыхала, что в глубоких храмовых подземельях творятся некие загадочные ритуалы. Вроде бы жрецы-кудесники оживляли мертвых и призывали души давно усопших героев, а также создавали жутких чудовищ, которым скармливали государственных преступников и всяких бездомных бродяг.
– А… можно… я приду… не одна?…
Потифар важно кивнул.
– Возьмите с собой царицу Зенобию, – разрешил. – Она из посвященных. И знает путь.
Ничего себе! Вот так провинциальная тихоня!
Августа опасливо осмотрелась по сторонам.
Помещение, в которое ее привела подруга и где оставила одну, полностью соответствовало представлениям Клеопатры о том, в каких условиях должны происходить вещи волшебные, простому разуму непонятные.
Стены комнаты, против обыкновения, не покрывали росписи и рельефы. Вместо этого они были затянуты темной материей, на которой серебряными и золотыми нитями были вышиты планеты и созвездия.
Главенствующее место занимал Орион – место, откуда, по преданию, явились на Геб непостижимые боги древности.
В четырех углах безмолвствовали гигантские золотые изваяния высших существ, которым испокон веков поклонялись земляки императрицы.
Ра-Атум, Птах, Хнум и Тот.
Творцы, великие мудрецы, покровители тайных знаний.
Перед ними в жаровнях курились пахучие благовония.
Видимо, вентиляция здесь имелась, потому что дым, возносясь к потолку, не собирался удушливыми клубами, а рассеивался.
В центре комнаты на невысоком каменном постаменте стояло нечто, прикрытое все той же черной, затканной звездами материей.
Из-за фигуры птицеголового Тота выступила темная тень.
– Приветствую тебя, дочь моя!
Она узнала голос Потифара.
Надо же, никакой «божественной», «сияющей», «несравненной». «Дочь моя» и все.
Императрица низко поклонилась первосвященнику.
Жрец величественной походкой прошествовал к центральному постаменту и знаком показал августе, чтобы та приблизилась.
Клеопатра-Селена повиновалась.
Несколько театрально Потифар сдернул покрывало и застыл, давая ей возможность рассмотреть то, что находилось перед нею.
Это больше всего походило на большое зеркало прямоугольной формы. Сделанное из неизвестного августе темного металла, обрамленного серебром. Однако в матовой поверхности невозможно было увидеть какое-либо отражение. «Тогда зачем оно», – удивилась Селена и коснулась зерцала ладонью.
Нет, это не металл, а что-то другое, непонятное. Вроде бы и твердое, но и мягкое одновременно. И не холодит руку, а приятно греет.
– Священное зеркало наших богов, – пояснил жрец в ответ на ее недоумевающий взгляд. – Однажды, несколько столетий назад, оно было принесено в Гелиополь великой птицей Бену. Постой, я сейчас совершу необходимые ритуалы.
Он склонился перед зеркалом, бормоча молитвы, в которых постоянно поминались Тот, Ра-Атум, Птах и Бену. Точно императрица не разобрала, но, кажется, Потифар просил богов смилостивиться и приоткрыть завесу над грядущим.
Затем первосвященник коснулся иероглифов, вырезанных на серебряной оправе. Одного, второго, третьего…
И тут зеркало, или чем оно там было, ожило. Сначала зажужжало рассерженной пчелой, потом пошло разноцветными пятнами, а спустя пару мгновений засияло бледным серебристым светом.
– Теперь становись сюда, дочь моя, – указал ей место, – и можешь спрашивать.
Едва сдерживая волнение, Клеопатра сложила перед грудью руки лодочкой в ритуальном приветствии.
– Слава вам, святые отцы и матери земли нашей. Позволено ли будет вашей недостойной дочери обратиться к вам с речами?
Зеркало благодушно загудело, мол, чего там, спрашивай.
– Где сейчас находится мой супруг и что он делает? – ляпнула первое, что пришло в голову.
Жрец от неожиданности выпучил глаза, а затем пожал плечами. Вот уж нашла, о чем спросить богов.
Серебристое сияние поверхности потемнело. Царица испугалась, что сделала что-то не то и не так, прогневив небожителей. Те обиделись и теперь не станут отвечать на ее вопросы.
Однако зеркало вновь осветилось, и в нем показался август Птолемей Сорок Четвертый собственной персоной. Он возлежал на личном ложе (а где ж ему еще быть об эту пору) и нервно ворочался с боку на бок. Что поделаешь, владыка уже давно мучился бессонницей, с которой не в силах были справиться лекари. Вернее, они-то могли, но повелитель наотрез отказывался принимать те настои и отвары, которые ему прописывали эскулапы, втихомолку выливая лекарства в ночную вазу. Отравы боялся, что ли?
Августа чуть в ладоши не захлопала от восторга, но вовремя сдержалась. Вот это штуковина! Кого бы еще повидать? Не посмотреть ли, чем занимается ее новоиспеченный любовничек Мемнон? Вдруг ему оказалось мало своей императрицы, и он пошел расходовать остатки любовного пыла к девкам. Вот она ему покажет, приперев к стенке доказательствами измены.
