— Очень просто, — начал объяснять Бедн, — огонь нагре…
— У нас нет времени, — прервал его Симони.
— …Нагревает воду, и она начинает сердиться, — продолжал ученик философа. — Поэтому она вырывается из шара через эти четыре сопла, чтобы убежать от огня. Струи пара вращают шар, а шестерни и винтовой механизм Легибия передают вращение на гребное колесо, которое тоже вращается и перемещает лодку по воде.
— Очень философский принцип, — заметил Дидактилос.
Брута почувствовал себя обязанным встать на защиту омнианского прогресса.
— Великие двери Цитадели весят много тонн, а открываются одной силой веры, — сказал он. — И распахиваются, стоит к ним только прикоснуться.
— Интересно было бы взглянуть на такое, — хмыкнул Бедн.
Брута ощутил приступ греховной гордости от того, что в Омнии еще осталось чем гордиться.
— Наверное, очень хорошая сбалансированность и гидравлика.
— О.
Симони задумчиво ткнул в механизм мечом.
— Другого варианта точно нет? — спросил он.
Бедн замахал руками.
— Ты имеешь в виду, а не создать ли нам могучий корабль, который бороздил бы темное, как вино, море без всякой помощи…
— Я думал о суше, — оборвал его Симони. — О какой-нибудь обычной телеге…
— Нет никакого смысла ставить лодку на телегу.
Глаза Симони заблестели так, словно он увидел будущее и это будущее было заковано в броню.
— Гм-м, — только и сказал он.
— Мысль неплохая, — заметил Дидактилос, — но совсем не философская.
— А куда подевался наш жрец?
— Я здесь, но я не…
— Как ты себя чувствуешь? Ты буквально погас, прям как свечка.
— Сейчас мне… лучше.
— Только что стоял на ногах, а потом вдруг бряк, и тебя можно как затычку от сквозняков использовать!
— Мне значительно лучше.
— С тобой такое часто случается, да?
— Иногда.
— Свитки помнишь?
— Думаю… да. А кто поджег библиотеку?
Бедн поднял голову от механизма.
— Он, — ответил юноша.
Брута уставился на Дидактилоса.
— Ты поджег собственную библиотеку?
— Только я имел на это право, — объяснил философ. — Кроме того, так она не досталась Ворбису.
— Что?
— Предположим, он изучил бы свитки. Он и так достаточно скверный человек, но превратился бы в еще более скверного, впитав все знания, что там хранились.
— Он ни за что не стал бы их читать, — сказал Брута.
— Ошибаешься. Я знаю людей подобного рода, — возразил Дидактилос. — Сама благочестивость на людях, а в частной жизни — сплошной порок и потакание собственным желаниям.
— Только не Ворбис, — с абсолютной уверенностью произнес Брута. — Он не стал бы их читать.
— Пусть будет по-твоему, — согласился Дидактилос. — Но я поступил так, как следовало поступить.
Бедн, подложив дров на решетку под шаром, отошел от лодки.
— А мы поместимся на ней?
Брута устроился на грубой скамье в районе склянки — или как там это называлось у лодки. В воздухе пахло горячей водой.
— Ну ладно… — промолвил Бедн и потянул рычаг.
Вращавшиеся лопасти ударили по воде, последовал рывок, и, выбрасывая облака пара, лодка бодро заскользила по воде.
— И какое же имя ты дал этому суденышку? — спросил Дидактилос.
Бедн выглядел удивленным.
— Имя? — переспросил он. — Это лодка, вещь, из рода неодушевленных вещей. Имя ей не требуется.
— Имена имеют философский смысл, — несколько раздраженно возразил Дидактилос. — И нужно было разбить об нее амфору с вином.
— Ага, щас, я лучше выпью его.
Лодка с пыхтением вышла из сарая в темную бухту. С одной стороны горела эфебская галера. Весь город охватили языки пламени.
— Значит, у тебя есть амфора с вином? — спросил Дидактилос.
— Да.
— Передай ее мне.
Лодка оставляла за собой белый след. Вертелись лопасти.
— Ни ветра, ни гребцов! — возбужденно воскликнул Симони. — Бедн, ты хоть понимаешь, что изобрел?
— Конечно. Принцип работы удивительно прост, — ответил Бедн.
— Я имел в виду не это, а то, чего можно добиться при помощи этой силы!
Бедн в огонь подложил очередное полено.
— Я просто заставляю тепло работать, — пояснил он. — Полагаю, с его помощью… можно перекачивать воду. Молоть зерно, когда нет ветра. Еще что-нибудь такое. Ты это имел в виду?
Сержант Симони замялся.
— Э, ага, — наконец выдавил он. — Что-то вроде.
— Ом, — прошептал Брута.
— Да?
— Ты в порядке?
— Здесь воняет, как в ранце у легионера. Вытащи меня.
Медный шар с сумасшедшей скоростью вращался над огнем. Он блестел почти так же ярко, как глаза Симони.
— А можно я заберу свою черепашку?
Симони горько рассмеялся.
— Говорят, из них получается вкусный суп, — ответил он, но достал черепашку из ранца.
— Ну да, я об этом уже слышал, — кивнул Брута, а потом понизил голос до шепота: — Что за место, этот Анк?
— Город миллиона душ, — ответил голос Ома, — многие из которых, к сожалению, все еще занимают тела. И тысяч религий. Там есть даже Храм Мелких Богов! Похоже, люди там не испытывают связанных с верой неудобств. Неплохое место для того, чтобы начать все заново. С моими мозгами и твоей… в общем, с моими мозгами мы быстро добьемся успеха.
— Ты что, не хочешь возвращаться в Омнию?
— Не вижу в этом особого смысла, — откликнулся Ом. — Всегда существует возможность свергнуть уже признанного бога. Людям бог надоедает, им хочется перемен. Но самого себя свергнуть невозможно, верно?
— Ты с кем это разговариваешь, а, жрец? — с подозрением осведомился Симони.
— Я… молился.
— Ха! Ому? С таким же успехом мог бы помолиться своей черепашке.
— Ага.
— Мне стыдно за Омнию, — продолжил Симони. — Посмотри на нас. Увязли в прошлом, погрязли в репрессивном единобожии. Нас отвергли все соседи. Какая польза от нашего Великого Бога? Боги? Ха!
— Осторожно. Осторожно, — перебил Дидактилос. — Вокруг нас морская вода, а ты к тому же в доспехах.
— О других богах я ничего не говорю, — быстро произнес Симони. — У меня нет на это права. Но Ом? Страшилище, выдуманное квизицией! Если он существует, то пусть поразит меня здесь и сейчас!
Симони обнажил меч и поднял его над головой.
Ом мирно сидел на коленях у Бруты.
— А мне нравится этот парень, — хмыкнул он. — Очень похож на того же верующего. Это как любовь и ненависть, понимаешь, что я имею в виду?
Симони убрал меч в ножны.
— Следовательно, я отвергаю Ома, — возвестил он.
— Да, но есть ли у тебя альтернатива?
— Философия! Практическая философия! Такая, как двигатель Бедна. Она пинками и воплями загонит Омнию в столетие Летучей Мыши!
— Пинками и воплями… — повторил Брута.
— Пинки тут особенно необходимы, — пояснил Симони, сияя от удовольствия.
— Да не волнуйся ты так, — успокоил юношу Ом. — Мы к тому времени будем далеко. И в полном порядке, во всяком случае я так думаю. Кроме того, вряд ли новости о событиях прошлой ночи добавят Омнии популярности.
— Но во всем виноват Ворбис! — громко воскликнул Брута. — Это он все начал! Он заслал в Эфеб бедного брата Мурдака, а потом избавился от него, но всю вину свалил на эфебов! Он и не собирался заключать мирный договор! Ему нужно было только пробраться во дворец!
— Понять не могу, как ему это удалось… — задумался Бедн. — Никому еще не удавалось пройти лабиринт без проводника. Как же это у него получилось?
Слепые глаза Дидактилоса отыскали Бруту.
— Ума не приложу, — откликнулся философ.
Брута опустил голову.
— Значит, это он все подстроил? — спросил Симони.
— Да.
— Идиот! — завопил Ом. — Полный кретин!
— И ты расскажешь об этом людям? — настаивал Симони.
— Полагаю, что да.
— Громко выступишь против квизиции?
Брута с несчастным видом таращился в ночь. За кормой пламя эфебского пожара слилось в одну большую оранжевую точку.
— Я могу рассказать только о том, что помню, — ответил он.
— Мы — покойники, — обреченно прошептал Ом. — Брось меня за борт. Этот болван непременно захочет притащить нас в Омнию!
Симони задумчиво почесывал подбородок.
— У Ворбиса много врагов, — наконец промолвил он. — В определенных обстоятельствах лучше было бы убить его, но многие назовут это убийством. Или даже сделают его мучеником. Но суд… вот если бы были доказательства… малейшее подозрение на доказательства…
— Я вижу, как работает его мозг! — завопил Ом. — Если бы ты не трепал языком, мы бы плыли себе и плыли!
— Ворбис, представший перед судом… — задумчиво произнес Симони.
Брута побледнел от одной мысли об этом. Такую мысль было практически невозможно удержать в голове. Это была мысль, не имевшая смысла. Судить Ворбиса? Суды случаются с кем угодно, только не с Ворбисом.
Он вспомнил брата Мурдака. И легионеров, погибших в пустыне. И то, что происходило с другими людьми, с ним самим…
