Через три месяца Брыню оставили в покое. То ли решили, что особист действительно сам виноват, то ли ордера на арест, которые Брыня отбирал и вешал на стену, закончились. Как бы там ни было, а Акулина засияла от счастья.
В середине пятидесятых, в деревню пришел Филька. Увидев людей, он снял старую солдатскую ушанку, поклонился и упал, потеряв сознание. Был он изможден, истощен и морально опустошен. Проведя одиннадцать лет в лагерях, он растерял всю тягу к жизни.
— Ничего, — сказал Брыня. — Если в долину войдет, то мы его в озере оживим, а если не пустит долина, то похороним по-человечески.
Долина пустила, озеро поправило здоровье, а деревня получила пятого жителя, правда пугливого, но работящего. Он каждое утро подметал деревню вдоль и поперек, мыл стекла даже в нежилых домах и смазывал петли на воротах долины.
Так, впятером, и жили, не тужили. Где-то там, за лесом, бурлила страна Советов, подходя к точке кипения, за которой парила страна Демократов. Народ ожидал перемен. Какими они будут, не предполагали даже те, кто усиленно обучался не сгорать со стыда; кто под бизнесом подразумевал не работу, а умение распределять денежные средства; кто тренировался обворожительно улыбаться и правдиво врать в глаза. Прозорливые красили себя и своих чад в рыжий цвет, а были и такие, кто учился падать с моста в реку. Любое умение, кроме трудолюбия, могло высоко поднять в будущем. Верили этому потому, что в Ставропольском крае выращивали нечто удивительное. Это нечто, могло отвечать шесть часов на вопрос: "Рядом с вами, ваша жена Раиса?", и так, толком, и не ответить. Представляете, что можно ожидать от такого руководителя? И что самое интересное, так это то, что дождались!!! Вышел он на трибуну, поправил очки и мягко сказал:
— Надо НАЧИТЬ и УХЛУБИТЬ!
И все ломанулись! Начали с виноградников и Чернобыля, а углубили отпуском цен и задержкой зарплаты. Китайцы, от зависти, отменили закон об одном ребенке и начали плодиться как кролики.
Зачинщика затерли, как когда-то Фофана. Хорошо, что жив, остался, а то была бы на Ставрополье деревня «Горбановка».
Все это, в деревне Фофанка, наблюдали по телевизору, любезно установленному Иваном Емелиным, хозяином долины. Наблюдали молча, без комментариев, лишь однажды, Брыня встал и начал собираться в дорогу.
— Ты далеко собираешься? — Спросила Акулина.
— В стольный град. — Ответил Брыня, подпоясываясь. — Надо, кой-кому, по ушам настучать.
— Побойся Бога, Брынюшка, они же свои, русские.
Это известие сразило Брыню. Он, в горестной думе, сел на лавку и просидел, так, неделю.
Из ступора его вывел мальчишка, лет семи. Он вошел в избу с однорогой козой и, тронув Брыню рукой, попросил:
— Дядь! Дай пожрать, если не жмот.
Брыня оглядел его с ног до головы. Лохматая голова, осторожный, взрослый взгляд, сурово сжатые губы, грязные футболка и штаны, и босые ноги в царапинах. Брыня встал с лавки, взял мальца за руку и сказал:
— Пошли к Ивану.
— Будешь драться, я убегу.
— Никто тебя пальцем не тронет. — Улыбнулся Брыня. — Пошли к Ивану, поешь по-царски.
— А ты, здесь главный? — Спросил паренек.
— Не-ка!
— А Иван не дерется?
— Не-ка!
— А мою козу не съедите?
— Ну, ты, сказанул! — Брыня опешил. — Полезное животное же. Молоко дает же.
— Же! — Удовлетворившись ответом, кивнул мальчуган.
После того, как брюхо паренька стало похоже на барабан, он поведал всем свою историю. Она была короткой, как и его жизнь. Зовут Колькой, воспитывался в детдоме, сбежал от хорошей жизни. В лесу подобрал козу, вернее, она сама к нему прибилась. Он хотел убежать от нее, но она так жалобно кричала, что пришлось взять ее в попутчики. Зато молоко у нее жирное, вкусное. Назвал Клеопатрой.
— Почему? — Спросил Брыня.
— Красиво же! — Ответил Колька.
— Философ! — Сказал поп и, глядя на свои уши, погладил Кольку по голове.
С приходом Кольки, деревня оживилась. Все-таки внучок появился, пусть и общий, но долгожданный. На каждого распределили обязанность по обучению Кольки. Поп учил философии, теософии и теологии. Пелагея учила природоведению, а точнее, ориентации в лесу и тому, что можно собирать в нем, не опасаясь за здоровье. Акулина учила кулинарии, а Филька психологии или адаптации в различных людских обществах. Но больше всего, Колька любил заниматься с Брыней. Тот обучал его воинским искусствам и истории. А случай с Кутузовым, вообще поднял, у Кольки, авторитет Брыни на недосягаемую высоту. Произошло это после повествования о войне двенадцатого года и личном участии Брыни в решающих сражениях. Колька побежал рассказать об услышанном старому Фильке. Через некоторое время, он подошел к Брыни и спросил:
— А, правда, что у Кутузова, не было глаза?
Брыня делал баклушу для будущей Колькиной ложки. Услышав вопрос, он чуть не рубанул по руке.
— Ктой-то тебе это сказал? — Вопросом на вопрос спросил Брыня и окинул всех подозрительным взглядом.
— Филька. — Бесхитростно ответил Колька.
Брыня посмотрел на Фильку. Тот быстро натянул шапку на уши и, отвернувшись в сторону, независимо засвистел.
— Филька, значит… — Брыня усмехнулся. — Он наговорит… Слушай его больше. Вот, что я тебе скажу, Коля! Был, у Кутузова, глаз!
Колька заворожено глядел на своего наставника. Здесь, в Фофанке, он наконец-то ощутил, что детство существует на самом деле, а не в сказках.
Все деревенские жители, в количестве шести человек и однорогой козы Клеопатры, пили, ели и обсуждали действия участников штурма долины. Омоновцы, смотрели в их сторону, кто с завистью, а кто с неприязнью. Но все проходит. Из автобуса вышли инспектор с командиром.
— Третий звонок! — Провозгласил Брыня.
Зрители стали лихорадочно дожевывать закусь.
— Рыбу жрете? А лицензия на лов рыбы имеется? — Инспектор остановился около бревна с остатками трапезы.
— Ты, давай, не отвлекайся. — Прочавкал Брыня. — Работай. Солнце еще высоко.
Инспектор плюнул под ноги и зашагал к крану, а точнее к его водителю, сидящему в кабине и, жующему бутерброд с колбасой. Командир омоновцев улыбнулся, глядя в спину инспектора, и подошел к своим бойцам.
Увидев подходящего, к МАЗу, налогового инспектора, водитель сунул, в бардачок, недоеденный бутерброд и, открыв дверцу, спрыгнул на землю. Они обошли Маз кругом, при этом, инспектор что-то говорил, а водитель кивал головой и вытирал ладонью губы. Потом инспектор подошел к воротам, а водитель залез в кабину.
— Давай! — Налоговый инспектор махнул рукой водителю крана.
МАЗовский кран, на стреле которого висел на цепи огромный, металлический шар, медленно двинулся к воротам. Все деревенские набрали воздуха в легкие, чтобы хватило для хохота, и застыли. Даже старый Филька, отказался от созерцания столба пыли и уставился на сине-желтый МАЗ, предварительно, покрутив пальцем у виска. Колька, чтобы лучше видеть, встал ногами на липу. Омоновцы отбежали подальше от ворот.
— Давай! Давай! — Инспектор тоже, на всякий случай, отошел к покореженному бульдозеру, оставшемуся с прошлого посещения деревни налоговиками, и закурил.
Кран подъехал к воротам и остановился. Водитель выпрыгнул из кабины, захлопнул дверцу и стал натягивать на руки брезентовые рукавицы.
— Давай шевелись! — Проорал инспектор. — Ты, что, ночевать тут собрался?
Парень быстро установил упоры, чтобы МАЗ не качало, или, не дай бог, не опрокинуло на бок, и юркнул в кабину крановщика. Стрела медленно повернулась влево, остановилась, покачивая шариком и, ринулась на ворота. Деревенские жители, в предвкушении зрелища, слегка оторвали свои задницы от липового бревна. Колька встал на цыпочки.
Металлический шар врезался точно в мемориальную табличку. Он громко дзенькнул и загудел от вибрации, передавая ее, через цепь, всему МАЗу. Тот, в свою очередь, мелко задрожал, откинул на землю дверцу кабины крановщика, а следом вышвырнул самого крановщика, смешно трясущегося и сжимающего руками виски.
Со стороны бревна грянул дружный хохот. Но это было еще не все! Шар, гудя, полетел в обратную, от таблички, сторону, дернул цепью, вследствие чего лопнули все шины МАЗа и, порвав все связи с краном, устремился в сторону двух омоновцев. Те стояли не шевелясь, храбро взирая на приближающуюся неприятность, и только серо-голубоватый камуфляж, начал темнеть, начиная от развилки ног и вниз.
Но, похоже, что в полете, шар решил, что на сегодня развлечений хватит и только так, можно было объяснить то, что, не долетев до бойцов всего один метр, он зарылся в землю по самое ушко, за которое уцепился, радостно звенящий обрывок цепи. Земля дрогнула и оба омоновца мужественно ударились оземь, но, к удивлению шара, добрыми молодцами так и не стали.
Зрители радостно завыли и повалились друг на друга. Только Брыня стоял на ногах и гукал как филин, показывая пальцем на лежащих бойцов.
