у меня на лбу уже было написано «слесарь». Так, по крайней мере, полагали они.
Я стал пропускать занятия, не ходил в школу по нескольку дней. Им приходилось ограничиваться устными выговорами, поскольку на экзаменах я получал высшие баллы. И по праву получал, между прочим, – потому что много практиковался. Свои личные делишки я обделывал так аккуратно, что никто ничего не подозревал. Однажды ночью несколько долларов принес мне торговый автомат, потом настала очередь кассы автостоянки. Такая практика не только шлифовала мое мастерство, но и давала средства на обучение. Разумеется, не на школьное – там я и так должен был тянуть лямку до семнадцати, – а на внеклассное.
Никаких руководств по преступлениям не существовало, так что учиться приходилось как придется. Однажды в словаре я отыскал слово «подделка», и это послужило толчком к изучению фотографии и печатного дела. Искусство рукопашного боя в жизни мне очень помогало, так что я продолжал совершенствоваться в нем, пока не получил «черный пояс». Техническими сторонами моей будущей профессии я также не пренебрегал: к шестнадцати годам я знал о компьютерах все, что можно, – к тому же приобрел квалификацию микроэлектронщика.
Все это было славно, но – что мне все это даст? Пока я не знал. Поэтому и решил сделать себе на совершеннолетие подарок. Сесть в тюрьму.
Глупо? А что делать?! Надо же отыскать преступников, а где их искать, как не в тюрьме? Согласитесь, смысл есть. Ведь тюрьма мой дом родной, раз там мои близкие. Я буду их слушать, глядеть на них и, когда почувствую себя готовым к трудовой деятельности, достану из башмака отмычку и уйду на волю.
Но все оказалось не так, как я ожидал.
Прежде всего меня остригли, обработали антисептиком, выдали тюремные одежду и обувь. Правда, сделано все это было настолько непрофессионально, что у меня оказалось достаточно времени, чтобы перепрятать отмычку и деньги. Затем сняли отпечатки пальцев, записали цвет глаз и отвели в камеру. Ну, слава богу, хоть сокамерник у меня был. Вот-вот начнется учеба. Это был первый день моей настоящей преступной жизни.
– Добрый день, сэр, – вежливо поздоровался я. – Меня зовут Джеймс ди Гриз.
– Повязали лопуха, – пробормотал он, едва взглянув на меня, и продолжал ковырять под ногтями.
Итак, вот и первый урок. Здесь не в чести вежливые формы общения. Что же, крутая жизнь – крутое общество. Я изобразил на лице улыбку и заговорил снова. На этот раз порезче.
– Тебя и самого повязали, чистюля. Меня зовут Джим. А тебя?
По правде говоря, насчет сленга я был не слишком уверен, поскольку изучал его исключительно по видикам…
Он медленно поднял голову – взгляд его был полон ненависти.
– С Вилли-Пером еще никто, заруби себе на носу – никто таким тоном не разговаривал. Сейчас ты у меня станешь красавчиком. Сейчас я тебя слегка разукрашу – напишу на твоей роже свои инициалы. Сначала букву В – Вилли.
– Букву У, – поправил я его. – Уильям – это как-то солидней.
Это окончательно вывело его из себя:
– Ты, козел! Я сам знаю, что мне писать!
Кипя от злости, он довольно долго шарил под матрацем. Наконец извлек оттуда остро заточенную ножовку. Неприятная штучка. Он подбросил ее, поймал, осклабился и кинулся на меня.
Господа, вы же понимаете, что таким манером к «черным поясам» приближаться не следует. Дело нехитрое – я отступил в сторону, рубанул ладонью по запястью и ударил по коленке сзади. Парень въехал башкой в стену. И отключился. Придя в себя, он обнаружил, что я сижу на его койке и чищу его ножичком ногти.
– Меня зовут Джим, – процедил я сквозь зубы. – Повтори-ка: «Джим».
Он взглянул на меня, его лицо вдруг исказилось, и он – заплакал! Я так и обалдел. Что ж такое творится, а?
– Все меня достают. И ты тоже. Ржут надо мной. А ты вот нож отнял. Я его целый месяц делал, десять долларов, кстати, за лезвие заплатил…
И расстроился вконец. Я заметил, что он старше меня всего года на два, да и гораздо слабее. Вот и пришлось утешать моего первого знакомца из уголовного мира, вытирать ему мокрым полотенцем сопли и даже всучить пятидолларовую бумажку – лишь бы он только не хлюпал. М-да, что-то преступный мир оказывался не вполне таким, каким я его себе представлял.
И пошло-поехало. Я сидел на кровати и слушал его унылые воспоминания о тяжелом детстве. Двоечник, вечная мишень для чужих насмешек, слабак, нюня. И однажды, совершенно случайно схватившись в очередной потасовке за горлышко разбитой бутылки, понял, что тоже может стать хулиганом. А что? Для этого нужно только оружие. Тут к нему пришло признание – чему, понятно, способствовали нелепые угрозы и беспардонное хвастовство, подкрепленные публичным расчленением птичек и прочих безобидных тварей. Далее – падение: арест за нанесение ножевых царапин мальчику. Отправлен в центр для несовершеннолетних, выпущен, снова неприятности, опять посажен. Наконец очутился здесь, вооруженный ножичком, схлопотавший срок за очередное вымогательство с угрозой применения насилия. Вымогал, естественно, у детей. Ну и карьерка, прости господи.
Я слушал его вполуха и думал. Что такое «не везет» и как с ним бороться? А может, меня специально засунули к нему в камеру, чтобы оградить от крутых ребят, находящихся в этой тюрьме?
Тут отключили свет, и я улегся на койку. Утро вечера мудреней. Выйду на прогулку, присмотрюсь к остальным, соображу, кто тут чего стоит, и начну настоящую карьеру. Все будет как надо.
И я спокойно уснул, убаюкиваемый нескончаемым хныканьем соседа. Ну, ничего. Просто не повезло, что подсадили к Вилли. Вот такой он неудачник. Завтра все будет по-другому.
Завтрак оказался не лучше и не хуже тех, которые я стряпал себе сам. Ел я чисто механически, прихлебывал кактусовый чай, лениво жевал кашу, приглядываясь к сидевшим по соседству. Тут их было человек тридцать, все жевали крайне старательно и увлеченно, а я перебирал их взглядом, чувствуя, как во мне растет отчаяние.
Во-первых, все они казались безнадежно тупыми, совсем как мой сосед. Я, конечно, понимаю, что преступный мир должен включать в себя и людей не шибко умных, да и просто идиотов, но ведь не только же их! Должны же, черт возьми, тут быть и другие?
Во-вторых, все они были не старше двадцати лет. Где же матерые мужики? Или преступность – это что-то вроде грехов молодости, которые легко устраняются специальной корректировкой? Нет, что-то тут не так. Они, похоже, все, как один, – неудачники. Неудачники
