Судя по взгляду, каким меня наградил мой хозяин, моего выбора он не одобрил, но и возражать не стал. То ли решил не опускаться до пререканий с собственным псом в глазах новой пассии, то ли посчитал, что я действительно только под ногами мешаться буду, точно мне неизвестно. Может быть, и то и другое верно. Но, так или иначе, Рабинович настаивать, чтобы я шел с ним, не стал. Вот и получилось, что Сеня с Тлалой пошли на юг Теночтитлана, где располагались сразу несколько крупных торговых площадей, а мы с Жомовым, Поповым и Горынычем – на север, в район мастерских. До самого района, который находился почти за городом, нам вновь пришлось нанимать каноэ. Ну а поскольку плыть пришлось против течения, гребец запросил вдвое большую сумму, чем другой его коллега попытался взять с нас во время пути до дома Ачитометля. Впрочем, ни к чему его потуги не привели. Если вчера владельца каноэ убедило красноречие Рабиновича, то сегодня хватило вида мрачной жомовской морды и весьма внушительного Ваниного кулака. Ну а когда гребец увидел еще выбравшегося из-за спин ментов «пернатого» Горыныча, то и вовсе сник. Пробормотав себе под нос: «Развелось, блин, богов, как кецалей нестреляных», владелец каноэ взял нас на борт и всю дорогу что-то недовольно ворчал.
Про Теночтитлан я вам уже много говорил, поэтому расписывать красоты, увиденные нами во время пути в мастерские, не буду. Скажу только об одном, что меня жутко удивило и даже заставило немного завидовать здешним жителям: в городе не было ни одного кота!!! Вот собаки – да, были, пусть какие-то стремные и мелковатые, а котов – ни одного. Кошек, естественно, тоже. А поскольку за всё время пребывания в Теночтитлане я не заметил ни единой блохи, хотя смотрел везде внимательно, то я сделал величайшее открытие в эволюции нашей вселенной: кошки породили блох! И не верьте Дарвину, люди наивные! Хотите избавить своих любимцев от этих ненасытных паразитов, избавьтесь от всех кошек в округе… Но теперь уже, наверное, поздно. Эволюцию назад не повернешь.
Впрочем, это всё – лирика, к моему повествованию особого отношения не имеющая. Есть кошки или нет, а с блохами нам на Земле мириться или воевать теперь придется. Зато вам не придется два часа втолковывать какому-нибудь тупому идиоту, что такое колесо и на кой хрен оно вообще по жизни нужно. А вот нам такое удовольствие испытать довелось сразу, как только мы вышли из каноэ.
– А свежая резьба по дереву, а с пылу с жару, не боится никакого пожару! – завопил какой-то бородатый, татуированный, как и большинство ацтеков, тип, подлетая к нам на бешеной скорости. – Балки потолочные, свежие и прочные. Цельные наличники, ацтекам нетипичные…
– Ша! – осадил мастера омоновец недавно приобретенным у какого-нибудь матроса с затрапезного сухогруза словечком. Потому как Ване чем короче, тем комфортнее. – Андрюха, объясняй.
Ацтек оторопел от такого поворота событий и проникся невольным уважением к человеку, умевшему столь кратко и емко выражать собственные мысли. Мне даже показалось, что мастер подумывает, а не взять ли ему у Вани пару уроков для оптимизации будущей рекламной компании. Например: «С торгаША – два гроША!» Или: «КамыША для шалаША!» Впрочем, времени для того, чтобы принять решение, у мастерового не было, поскольку рядом с ним тут же оказался Попов и ткнул под нос ацтеку недавно изготовленные чертежи повозки в целом и ее деталей в частности.
– И какой придурок вам это нарисовал? – ехидно поинтересовался бородач, выдергивая один листок из рук Андрея. – Кто же так ольмекского носатого Чака, бога солнца, рисует?
В руках ацтека, прежде чем кто-то из моих ментов успел среагировать, невесть откуда появился кусок угля, и он принялся яростно черкать им по листу прямо перед носом у оторопевшего Попова.
– Вот этот иероглиф вообще здесь не нужен. Загиб носа неверно передан. Его вот сюда надо повернуть, – молниеносно черкая по бумаге, вопил ацтек. – А это разве руки? Где вы видели такие руки? Вот так это делается. А теперь добавим символики. Вот…
Прежде чем мастеровой успел пояснить, куда и как он этой самой символики добавит, на его черепушку опустилась карающая десница Жомова. То есть не совсем десница. Скорее, ее неотделимое для любого милиционера продолжение. Попросту говоря, «демократизатор». И я, конечно, понимаю, что бить ацтека по темечку Ванюша совсем не хотел. Он просто собирался отхлестать самовольного мастера по рукам его шаловливым, но тот не вовремя нагнулся чуть ниже к листу бумаги.
– Трындец котенку, – констатировал Попов.
– Ты про этого, что ли? – кивнул омоновец на бездыханного мастера. – Ну извини, блин, я нечаянно. Ну и хрен с ним, пусть лежит. Другого найдем. Или тебе этот конкретный нужен? – Ваня тут же попытался привести ацтека в чувство, пнув его берцом. – Вставай, мужик. Не фига прикидываться.
– Ваня, оставь этого убогого в покое. Впрочем, можешь даже еще разок ему по башке стукнуть, чтобы в следующий раз не самовольничал, – проворчал наш эксперт, поднимая с мостовой изуродованный чертеж. – Полдня работы, и всё псу под хвост… Мурзик, извини.
Вовремя Андрюша поправился, поскольку ни его чертежу, ни корректировкам мастерового аборигена, ни любой другой работе у меня под хвостом делать нечего! Всё, что там должно быть, там и находится. А для остальных вещей найдите надлежащее им применение. Впрочем, на Попова я и не обиделся. Любой бы на его месте расстроился, когда увидел бы, как зверски издеваются над плодами его трудов. Вот я, например, по молодости думал, что Рабинович палку, которую я ему приношу, назло мне обратно выкидывает. Нет бы сказать, что она ему не нужна, так я бы и бегать не стал. Или другую бы палку попросил. Ан нет! Я ему дубину притащу, он меня похвалит, а потом обратно ее выкидывает и требует, чтобы я снова за ней бежал. Это потом я понял, что швыряние палок – основная забава собаководов, а в детстве злился очень и один раз даже хозяина чуть не покусал.
В общем, на Попова за его слова о том, что у меня под хвостом находиться должно, я не обиделся. Да и трудно на Андрея обижаться, когда его расстроенную физиономию видишь. В такие моменты так и хочется лизнуть его в морду. Дескать, не плачь, дитятко, папка с получки тебе новую игрушку купит, еще игрушечнее этой!
И такие чувства, судя по всему, разделял не я один. Горыныч, увидев святотатственные действия ацтека на величайшем из произведений российского эксперта-криминалиста, решил данную несправедливость устранить, своим, магическим способом удалив с листа сделанные мастером поправки. Сказав, что сейчас всё восстановит, Ахтармерз закрутился на месте, сплетая косичкой все три свои головы. Наш малолетний маг сначала изменил окраску на ярко-лиловую. Затем от него полетели такого же цвета искры вместе с перьями камуфляжа, а кончились все эти манипуляции тем, что лист бумаги с остатками чертежей просто вспыхнул, как порох.
– Ой, простите. Я заклинание перепутал, – растерянно проговорил Горыныч, глядя на оставшуюся от поповского шедевра кучку пепла. – Заклинания реставрации и дистанционной аннигиляции всего-то одним словом и различаются…
– Спасибо, – не слушая его объяснений, обреченно проговорил Андрей.
– Ну я же говорю, что просто ошибся, – почти заплакал наш трехглавый третьеклассник. – В одном…
– Да ладно, всё нормально, – успокоил Ахтармерза омоновец и повернулся к Андрюше. – Поп, в натуре, хватит ребенка мучить. Мы и без этих твоих чертежей обойдемся. Язык на что? Объяснишь.
Но для того чтобы кому-то чего-то объяснить, нужно было кого-нибудь поблизости найти. Все мастеровые этого квартала, высыпавшие было на улицу, едва наше каноэ пристало к берегу, вдруг куда-то исчезли. Видимо, совокупность принятых Ваней мер по пресечению актов вандализма и демонстрация Горынычем зачатков магии оказались слишком сильным раздражителем для психики местных трудяг. Вот они и попрятались кто куда, оставив нам на растерзание бездыханного коллегу по промыслу и конкурента соответственно.
Поскольку при всём богатстве выбора альтернативы у нас не оставалось, пришлось приводить в чувство имеющегося в наличии ацтека. Сделать это оказалось непросто. То есть очнулся он при помощи Жомова и горшка холодной воды из речки довольно быстро, но вот на ноги подниматься никак не собирался, называя омоновца Мишкоатлем, а Андрюшу с какого-то перепугу величая Шиутекутли, или Толстым богом. На последнее название Попов обиделся и попросил омоновца еще раз тюкнуть мастерового по темечку, но Ваня отказался. Дескать, опять ацтека в чувство приводить – только время терять. И вообще, наш криминалист должен радоваться, что его богом назвали. Пусть и толстым. Так оно даже солиднее.
В общем, времени и сил на мастерового мы затратили немало и в итоге вынудили его разговаривать с нами человеческим языком, но толку от этого не получилось никакого. Ну не удавалось Попову никак объяснить ацтеку, что такое колесо и с чем его едят. Цилиндр как таковой мастер себе прекрасно представлял, тем более что у него этих цилиндров в виде очищенных стволов деревьев во дворе немало валялось. А вот зачем эти цилиндры на оси надевать, ацтек понять не мог, хоть тресни.
