К ним приблизился отец мальчика — невысокий мужчина плотного телосложения и, судя по жестам, весьма энергичный и деятельный.
— Ну что, решили присмотреться к моему Герберту, как следует изучить его? — с веселой ноткой в голосе спросил он, предварительно представившись. — Ну что ж, прекрасно! Не хотел бы показаться вам бестактным, но, как мне представляется, что-то вы припозднились, господа ученые. Раньше надо было начинать.
— Здесь нет ничего бестактного, — улыбнулся Рид. — Вы же сами знаете, что чтобы начать какие-то исследования, необходимо предварительно добиться соответствующих ассигнований…
— Ладно уж, не лукавьте, — с хитринкой проговорил мистер Пиннер. — Скажите прямо: хотим знать, когда и где будет следующее землетрясение. Ведь одно дело — слушать предсказания моего Герберта, тогда как самому понять, как и почему это происходит — совсем другое, так ведь? Ну так вот, скажу вам, что землетрясение действительно произойдет, причем не далее, чем этой ночью. А насчет этой самой Фокс, то здесь все точно, ее и в самом деле найдут. Пиннеры трепаться не любят!
Первый подземный толчок был зафиксирован вечером, в пятнадцать минут десятого. Рид как раз сидел в кресле, увлеченно читая последний научный отчет Психологического общества, когда ощутил неприятный, ни на что не похожий гул, который с каждой секундой все более усиливался. Еще через минуту пол у него под ногами заходил ходуном.
Придя на следующее утро на работу, он тотчас же позвонил своему знакомому сейсмологу по фамилии Гэффнер. Голос последнего показался ему решительным и даже чуть грубоватым.
— Ну что вы такое говорите! Еще никто и никогда не умел с достаточной точностью предсказывать землетрясения. Какое там за сутки — за час и то невозможно это сделать!.. Иначе почему же мы не предупреждаем власти о необходимости срочной эвакуации населения из зоны грядущего бедствия? Вы что думаете, мы хотим, чтобы были все эти жертвы? Определить потенциальную, наиболее вероятную зону землетрясения — это да, такое в принципе возможно, но не более того. Да и то данные об этом являются плодом многолетних исследований. Но назвать точные день и час… Сами подумайте, можете вы спросить астронома, когда родится новая звезда? А, вот так-то. А что это у вас вдруг прорезался интерес к сейсмологии? Или наслушались вчера этого юнца Пиннера?
— Ну… в общем, да. Вот хотим повнимательнее изучить его.
— Да что вы! То есть, если я правильно вас понял, раньше вы на него и внимания не обращали? Ничего себе, психологи — все это время жить, словно в башне из слоновой кости! Да, ученые, называется…
— А скажите, как вы считаете, игра стоит свеч?
— Вы не меня спрашивайте, а вчерашнее землетрясение, и оно ответит вам — да.
В обеденный перерыв выйдя на улицу, Рид подошел к газетному киоску и сразу увидел броские заголовки: «Мисс Фокс наконец найдена».
И все же ему не хотелось пороть горячку.
Раздумья его продолжались до среды, то есть до того самого дня, когда надо было представлять отчет о результатах проведенных им предварительных исследований. Впрочем, медлительность его следовало объяснить не нежеланием впустую тратить университетские деньги и не боязнью потерять столь драгоценное время. Просто ему было страшно, по-настоящему страшно.
Но вот срок настал. Он позвонил своему руководителю и сообщил, что никакой надобности в грандиозных финансированиях нет — он вполне ограничится содействием двух сотрудников, с которыми в ближайшую пятницу отправится на телестудию.
Прибыв в Восьмую студию, они обнаружили там Герберта, которого окружили чуть ли не все задействованные в передаче сотрудники, в том числе, естественно, и сам Уэлмен. Здесь же из угла в угол вышагивал старший Пиннер, лицо и вся поза которого выражали безграничное отчаяние. В общую дискуссию встрял даже угрюмый сотрудник ФБР, доселе предпочитавший молча отсиживаться в углу. Что же до самого мальчика, то он сидел за столом и лишь методично качал головой, приговаривая — тихо так, почти шепотом:
— Нет, нет, не могу… нет, нет.
— Но в чем дело-то, ты хоть это можешь сказать? — раздраженно настаивал отец. — Мальчик мой, ну объясни, почему ты не хочешь делать сегодня передачу?
— Не не хочу, а не могу, — отрезал Герберт. — И не надо спрашивать, почему да отчего.
Рид обратил внимание на то, что подросток постоянно сжимал кулаки — с силой, почти яростно, отчего даже суставы пальцев побелели.
— Герби, послушай меня. Я обещаю, что у тебя будет все, что только твоя душенька пожелает. Ты меня хорошо понял? Да, тот телескоп, о котором ты всегда мечтал — не будем ждать конца семестра, купим его сегодня же! Да, именно сегодня, вечером!
— Не нужен мне никакой телескоп, — угрюмо проговорил мальчик. — Ни к чему он мне теперь.
— Ладно, а доску эту свою… скейт-борд, хочешь, а? Или даже плавательный бассейн? Ну скажи мне, чего бы тебе хотелось?
— Ничего мне не надо, — отвечал Герберт.
Отец продолжал кружить возле стола, где сидел мальчик; вид у него был пришибленный. Наконец, заметив стоявшего в стороне Рида, он стремительно засеменил к нему, проворно переставляя свои коротковатые ноги.
— Ну сделайте же что-нибудь, мистер Рид, чтобы он снова заработал! — в отчаянии проговорил мужчина.
Рид досадливо поморщил лоб. В принципе, если разобраться, в этом его работа и заключалась. С трудом протиснувшись к столу, он опустил ладонь на плечо мальчика.
— Герберт, то, что говорят эти люди — это правда? Тебе не хочется больше участвовать в этой передаче?
Герберт поднял на него свой взгляд, и психолог прочитал в глазах подростка такую усталость, даже боль, что невольно испытал чувство вины и сострадания.
— Да нет, я просто… не могу. Поймите меня, мистер Рид, я просто не в состоянии больше делать это.
Теперь уже Рид до боли прикусил губу. Как психолог он был обязан разбираться также в проблемах межличностного общения и оказывать воздействие на людей.
— Если сегодня ты не выйдешь в эфир, то очень многих подведешь, тебе это известно? — спросил Рид.
Герберт сразу как-то помрачнел.
— Не могу я, — снова повторил он.
— А о людях, которые тебя слышат и видят, ты подумал? Они ведь могут сильно испугаться. Ты молчишь — и они думают, что случится что-то страшное. Ты можешь заранее сказать, что кому придет в голову?
— Скорее всего, вы правы, мистер Рид, — кивнул мальчик, — но ведь я…
— Ты обязан сделать это, Герберт.
Неожиданно мальчик как-то обмяк.
— Ладно, — кивнул он, — попробую…
По помещению студии пронесся вздох облегчения. Все устремились в просмотровую. Кто-то нервно рассмеялся, послышался возбужденный шепот. Кризис миновал, катастрофа обошла их стороной.
В первой части передачи все прошло нормально, как и было запланировано. Правда, голос мальчика звучал не так уверенно и естественно, как обычно, да и руки немного дрожали, хотя заметно это было лишь тем, кто знал подоплеку событий. Наконец, когда миновали первые пять минут передачи, Герберт отложил в сторону какие-то чертежи и схемы, которые до этого показывал зрителям, и с непривычной даже для него угрюмостью в голосе произнес:
— А сейчас мне хотелось бы поговорить с вами о дне завтрашнем. Дело в том, что завтра…
Он сделал паузу, натужно сглотнул.
— То, что ждет нас всех завтра, будет не похоже на то, что мы видим сегодня. Это будет начало нового мира, новой жизни, которая совершенно отличается от дня сегодняшнего. Это будет лучшая жизнь…
Едва услышав эти слова, Рид невольно испытал смутное недоверие. Оглядевшись, он заметил, что все, кто стоял рядом с ним, с неотрывным вниманием вслушиваются в слова мальчика. Уэлмен, который стоял с разинутым ртом, машинально водил пальцем по галстуку, разрисованному ползающими по нему улитками.
— Всем нам хорошо известно, — продолжал мальчик, — что жизнь наша далеко не проста. Человечество пережило массу войн; были в его истории и голод, и эпидемии. Случались и экономические кризисы, преодолевать которые оказывалось крайне трудно; при этом люди умирали от голода, хотя в наших кладовых было полно всякого добра, и от вполне излечимых, но требовавших дорогостоящего лечения болезней. Своими действиями мы истощали ресурсы земли, и потому угроза всеобщего голода становилась все более реальной. Страдания окружали нас со всех сторон…
— Но уже завтра, — голос мальчика заметно усилился, — все переменится. Люди не станут воевать, они будут жить, как братья. Не будут убивать друг друга, забудут о бомбах и снарядах. Вся наша Земля, оба ее полушария, превратятся в благоухающий сад, и плоды в нем будут принадлежать всем людям, которые наконец обретут настоящее счастье, и умирать станут, только когда сильно состарятся. Никто не вспомнит, что такое страх. Впервые за всю историю своего существования люди станут жить так, как и должны жить, как и положено жить роду человеческому.
