— Но уже завтра, — голос мальчика заметно усилился, — все переменится. Люди не станут воевать, они будут жить, как братья. Не будут убивать друг друга, забудут о бомбах и снарядах. Вся наша Земля, оба ее полушария, превратятся в благоухающий сад, и плоды в нем будут принадлежать всем людям, которые наконец обретут настоящее счастье, и умирать станут, только когда сильно состарятся. Никто не вспомнит, что такое страх. Впервые за всю историю своего существования люди станут жить так, как и должны жить, как и положено жить роду человеческому.
Во всех городах расцветет культура; всюду будет звучать музыка, развиваться искусство, люди станут читать больше книг. Все население земли примет участие в этом процессе. Человечество станет намного мудрее и взрослее, чем теперь, счастливее и по-хорошему богаче — невиданно богаче. Потом же… — Герберт чуть смутился, будто забыл то, что только что хотел сказать. — Потом человечество всерьез приступит к освоению космоса. Оно покорит Венеру, Марс, Юпитер… Долетит до самых границ Солнечной системы, увидит, как выглядят Уран и Плутон. А потом перед ним откроется путь к звездам… Ну вот и все на сегодня. Желаю вам доброй ночи. Пусть она пройдет для вас спокойно.
Несколько мгновений после окончания передачи никто не только не проронил ни слова, но и вообще не шелохнулся. Потом послышался легкий шепот, постепенно перешедший в нестройный ропот. Рид огляделся по сторонам и без тени удивления отметил, что лица присутствующих постепенно бледнеют, а глаза их как-то беспомощно моргают.
— Ко всему этому узнать бы, займет ли в ожидающем нас будущем какое-то место и наше родное телевидение… — озабоченно проговорил Уэлмен, обращаясь не столько к окружающим, сколько к самому себе.
Пальцы его при этом продолжали нетерпеливо теребить ползущих по галстуку улиток.
— Телевидение будет и тогда! Ведь телевидение — это то лучшее, что люди возьмут с собой в светлое будущее из дня сегодняшнего!
Уэлмен повернулся к отцу мальчика, который, казалось, готов был весь спрятаться в свой носовой платок.
— Я бы посоветовал вам увести его отсюда, да побыстрее, а то ненароком совсем задавят мальца.
Пиннер кивнул, промокнул влажные глаза, после чего скрылся в заполонившей студию толпе, но тут же вынырнул обратно, волоча за руку Герберта. Энергично двигая локтями, Рид поспешил им на подмогу, так что в результате совместных усилий они наконец выбрались в коридор и вскоре оказались на улице.
Не дожидаясь особого приглашения, психолог первым забрался в такси и, развернувшись на переднем сиденье, оказался почти лицом к лицу с мальчиком. Тот сидел съежившись и все такой же замкнутый, хотя на губах его играла тень удовлетворенной улыбки.
— Во избежание гибели под ногами толпы, — проговорил Рид главе семейства, — я бы посоветовал вам не ехать сейчас домой, а найти какой-нибудь отель и некоторое время пожить там. Это намного безопаснее.
Пиннер-старший согласно кивнул.
— Отель «Триллер», — обратился он к шоферу. — И, пожалуйста, не спешите. Нам надо кое о чем подумать и поговорить.
Он обнял сына, прижал его тщедушное тело к себе. Взгляд его возбужденно горел.
— Герби, сыночек, если бы ты знал, как я горжусь тобой! Не было и нет на свете более счастливого отца. Твои слова… то, что ты сказал там… Это было прекрасно, нет, просто великолепно!
Шофер резко сбросил газ, почти остановил машину, а затем обернулся и устремил на сидевшую сзади пару изумленный взгляд.
— Вы — молодой мистер Пиннер? — спросил он. — Вот это да! Да я ведь только что смотрел по телевизору ваше выступление! Позвольте пожать вам руку!
Мальчик чуть заколебался, потом все же наклонился и протянул ладонь шоферу. Тот стал с благодарностью трясти ее.
— Если бы вы знали, как я вам признателен, мистер Герберт. Ваши слова тронули меня за живое. Видите ли, я воевал на фронте…
Машина медленно продвигалась в сторону центральной части города. Вскоре Рид понял, что излишне было просить водителя ехать помедленнее. Из-за высыпавших наружу толп людей на улицах было совершенно не протолкнуться — как на тротуарах, так и на мостовой. Теперь их машина двигалась гораздо медленнее окружавших ее со всех сторон пешеходов. Рид поспешно задернул занавески, чтобы не привлекать досужих взглядов к сидевшему на заднем сиденье мальчику.
Повсюду раздавались выкрики разносчиков экстренных выпусков газет. В какое-то мгновение, когда машина совсем было встала на месте, Пиннер-старший выскочил наружу и вскоре вернулся, держа в руках охапки газет.
«НАЧАЛО НОВОГО МИРА» — красовался аршинный заголовок на одной из них. «ТОРЖЕСТВО МИРА И БЛАГОДЕНСТВИЯ» — возвещала другая. «ДОЛГОЖДАННЫЙ МИР ДЛЯ ВСЕХ» — можно было прочитать на первой полосе третьей.
— Как же все это прекрасно, мой мальчик! — воскликнул Пиннер. Его глаза сияли, как два бриллианта; он с чувством сжал локоть сына. — Какое великолепие! Ты сам-то счастлив?
— Да, — устало кивнул мальчик.
Добравшись наконец до отеля, они быстро сняли номер на шестом этаже. Где-то внизу возбужденно гудела толпа.
— Ну, располагайся, сынок, — проговорил глава семьи. — Может, удастся хоть немного отдохнуть. У тебя и в самом деле усталый вид. Впрочем, так уж ли это удивительно — такая передача, такой расход энергии.
Он принялся бесцельно ходить по номеру, после чего снова обратился к сыну. Лицо его светилось лучезарной улыбкой.
— Ты не возражаешь, если я выйду наружу и немного проветрюсь? Терпеть не могу подолгу оставаться на одном месте, тем более в замкнутом пространстве. Да и любопытно взглянуть собственными глазами, что творится на улицах.
Он уже держался за дверную ручку.
— Ну разумеется, папа, иди, в чем же дело, — все так же вяло проговорил сидевший в кресле мальчик.
Рид и Герберт остались наедине. Внезапно подросток обхватил руками голову и издал протяжный стон.
— Как же тебя понимать, Герберт, — приятным голосом проговорил психолог. — А еще говорил, что можешь заглядывать вперед не более, чем на пару суток.
— Так оно и есть, — проговорил мальчик, все так же уставившись взглядом в пол.
— Но ведь твое сегодняшнее предсказание…
Гул собравшейся внизу людской массы временами перерастал в овацию, отголоски которой прорывались даже сквозь оконные стекла номера. И все же у Рида было такое ощущение, что их окружает полная тишина. Наконец мальчик медленно оторвал голову от рук.
— Вас интересует, как все будет на самом деле? — неожиданно спросил он.
Рид даже не сразу понял, чего он сам хочет и что надеется услышать от мальчика. Когда он наконец принял решение, его вновь, как и тогда в студии, охватил приступ безотчетного страха.
— Да, — промолвил он.
Герберт встал, приблизился к окну и выглянул наружу, но не на бушующую внизу толпу народа, а. на последние отблески догорающего солнца.
— А знаете, я бы так ничего и не понял во всем этом, даже если бы и узнал, — проговорил он, оборачиваясь. — Спасибо той книге.
Губы мальчика чуть заметно подрагивали.
— Скорее всего, просто ощутил бы приближение чего-то страшного, но так и не понял, чего именно. Но теперь мне все ясно. Вы не видели последнее издание учебника по астрономии? Вот, взгляните…
Он протянул руку и указал пальцем в ту сторону горизонта, где совсем недавно виднелся краешек заходящего солнца.
— Завтра всего этого уже не будет.
— Чего не будет? Что ты имеешь в виду? — пробормотал Рид, чувствуя, что страх словно прибавил ему сил. — О чем ты?
— Я о том… дело в том, что завтра солнце у же будет совсем другим. Как знать, может, это даже к лучшему. Мне так хотелось, чтобы все стали счастливыми. Только не сердитесь, мистер Рид, что я сказал неправду. Вы же сами мне сказали, что надо чувствовать ответственность перед другими людьми.
Теперь Рид смотрел на него почти с ненавистью.
— Да что ты сказал-то, черт тебя побери? Какую неправду ты сказал? Почему завтра солнце будет другим?
— Завтра солнце… вот, опять забыл — как называется звезда, которая горит-горит, а потом вдруг взрывается и многократно увеличивается в размерах?
— Новая?! — истошно вскрикнул Рид.
— Да, новая… Ну так вот, завтра наше солнце взорвется.
Джеймс Маккими-младший
Отмщение
Эрвин — отец никогда не называл его так, поскольку выбор имени мальчика принадлежал его покойной матери — медленно шел через поле со стороны старой каменоломни и подбирал с земли отпиленные деревянные чурки, которые ему предстояло затем сложить в располагавшемся рядом с домом старом сарае, где у них хранились инструменты.
Лето было в разгаре, однако в это раннее утро калифорнийский воздух был свеж и даже прохладен. Про себя Эрвин думал о том, что отцу следовало бы давно пригнать с центральной усадьбы небольшой грузовик и одним махом перевезти на нем все деревяшки, вместо того, чтобы заставлять его совершать эти бесконечные челночные ходки и делать все вручную. Однако отец до сих пор никак не мог собраться сделать это, хотя по-прежнему требовал от мальчика, чтобы тот регулярно — вот как в это воскресное утро — затапливал в комнате печь.
