— Повтори, что ты сказал? — ласково попросил Валик затя.
— Я сказал, что истинные мужчины должны быть всегда мужчинами, — победно ухмыльнулся Корнуил, сбрасывая руку жены и делая широкий шаг вперед. — А бывший раб…
Бам-м-мс! Валенуэль коротко, без размаха ударил зарвавшегося альва сковородкой, а потом кокетливо захлопал глазами:
— Вот незадача! А Корнуила-то удар хватил!
— Тепловой? — весело уточнила я.
— Нет, к сожалению. Сковорода не нагрелась. Просто… удар.
— Ты — животное! — взвыла красотка Перниэль. — Как ты мог!
Она бросилась к упавшему мужу, ощупывая его лицо. У того дрогнули ресницы, но он благоразумно делал вид, что все ещё в отключке.
— Лучше бы ты никогда не возвращался, — шипела эльфийка. — Лучше бы ты сдох там в рабстве! Лучше бы тебя плетьми запороли!
— Дамочка, — процедила я сквозь зубы. — Пользуясь случаем напоминаю, что Валик женщину, тем более, сестру, не ударит. А я могу. У меня не заржавеет.
— Конечно, ведь ты наглая, жирная…
— Я тоже могу, — поднялся Вилли.
— Не нужно, — тихо попросил Валенуэль. — Она права. Лучше б я не возвращался. Пойдёмте.
— Куда?
— Не знаю… куда-нибудь. Душно. Иена, что ли, поищем… Что-то его давно нет.
Мы с Вилли поднялись и вышли из эльфийского дома вслед за другом. Валик был явно подавлен. Я догнала его, дотронулась до плеча:
— Валь, ты не виноват. От того, что с тобой что-то случилось, ты не стал хуже или грязнее. Ты по-прежнему прекрасен. Это они… внутри гнилые, понимаешь?
— Да, — спокойно ответил Валик. — И слепые. Все, что выходит за рамки их восприятия, не имеет права на существование. Но мир — он огромный, безграничный. Никогда не понимал, как можно жить тысячу лет и ни к чему, кроме самосовершенствования, не стремиться. Как можно не увидеть моря и гор? Не спуститься в шахту и не подняться на самую высокую башню? Нет, я не против литературы и музыки, я люблю искусство… Но и мир люблю тоже.
— Ты в порядке?
— Я-то да. А этот придурок теперь долго проваляется, — в голосе альва звучит самодовольство. — А хотите, я сыграю вам на флейте?
— Да, — сказали хором мы с Вилли. На самом деле мы уже его флейты наелись, но ему так будет лучше.
— Я тут одно место знаю, — сказал Валик. — Покажу.
Мы сидели на обрыве, свесив вниз ноги, и смотрели на облака. Альв играл на флейте что-то пронзительно-тоскливое, Вилли слушал его с остекленевшими глазами, а я вцепилась ему в рукав, потому что высоты боюсь. Вилли был, конечно, тяжеленьким, я бы даже сказала, весьма приземленным, но удержит ли он меня, если я вздумаю падать? Валик сказал, что тут невысоко. Что внизу — сугробы. Даже если грохнусь, то ничего не сломаю себе. Но все равно неспокойно, да еще попа начала подмерзать. Холод проникал даже сквозь сложенное одеяло. А между прочим, придатки у меня не казенные, мне ещё детей рожать. Я надеюсь. Но встать и уйти было совершенно невозможно: слишком хороша была эта музыка, слишком очаровывала. Да и Валик… Его прямо выворачивало наизнанку.
Сильные руки легко приподняли меня.
— Не замерла? — шепотом спросил Иен, усаживая меня к себе на колени. — Не лето. Красиво играет, стервец!
На руках у Иена тепло и безопасно. Он берет мои озябшие ладони и засовывает себе под куртку. Приходится его обнимать. Сильный. Спокойный. Заботливый. Простить его, что ли? Где я найду мужа, который будет так меня любить? Ошибся парень, поступил дурно. Обманул, предал. Но ведь раскаялся!
Иен гладит меня по волосам. Флейта вгрызается в душу, ворошит забытые моменты: как цверг защищал меня перед князем, как целовал в мастерской, как побрился, потому что я попросила. На "побрился" я споткнулась, потому что сразу же вспомнила и все, что было дальше. В животе ухнуло. Я заерзала, а Иен вдруг крепко сжал меня руками и зашипел:
— Сиди тихо, я не железный.
— Заткнетесь вы или нет? — нервно выкрикнул Валик. — Достали своими нежностями.
— Валь, ты чего? — растерянно спрашивает Вилли.
— Ничего. Бесят. Завидую я, понимаешь! Теперь, после рабства, меня ни одна наша женщина не примет!
— Цвергини есть, люди…
— Мне нужна жена, которую я смогу через порог дома перенести, не надорвав спину, — резко ответил альв. — Тебя, Лиль, я ещё смог бы…
— Со сломанными руками — вряд ли, — рыкнул Иен, крепче прижимая меня к себе.
— Да понял я уже, — уныло ответил Валик. — Занято. Да и знаешь… женщина, которая меня выкупила — это не совсем такая жена, какую я бы хотел. Я должен быть героем, а не вот это вот всё.
— Ты и есть герой, — хрюкнул Вилли. — Кто сказал, что герой должен быть положительным?
— Иди на хрен.
— Не могу, я ж не баба.
— Твою мать, Вилли!
— И это тоже неправда! Я на тебя совсем не похож. Если бы ты спал с моей матушкой…
Я вдруг вспомнила матушку Вилли — крупную властную гномку в лиловом платье с рюшами — и заржала.
— Да пошли вы все! — резко бросил Валенуэль, поднимаясь. — Видеть вас не хочу, бесчувственные чудовища!
Он швырнул флейту в сугроб и ушёл быстрым шагом. Мне показалось, что его плечи вздрагивают. Нам пришлось тоже подняться. Вилли достал музыкальный инструмент из сугроба, отряхнул его и убрал в карман.
— Подумаешь, нежный какой, — проворчал он. — Обиделся. Дудку вот бросил. Глупо.
— Успокоится, — вздохнул Иен. — Плохо парню, ну. Ещё шуточки твои. Ладно, спать пора, темно уже.
А мне совсем не хотелось спать. И все вроде хорошо: и окна стрельчатые, и потолки высокие, и воздуха много, и постель очень удобная, но не спится. Проворочавшись какое-то время, не выдержала. Накинула мягкий белоснежный халат, пахнущий цветами, сунула ноги в войлочные тапочки и пошла искать мужа. Ладно, Лиль. Уже пора поглядеть правде в глаза. Ты его все-таки любишь. И тогда, в Холодном Замке, тоже любила. Оттого и больно так было от предательства. Оттого и ненавидела его. Кто не проник в твою душу — на того не обижаешься.
Тихо иду по коридору, тихо толкаю дверь комнаты, где разместили Морозного. И замираю, понимая, что он не один. Возле окна в неверном свете луны квадратная фигура цверга — и тонкий длинноволосый силуэт, который он обнимает. Внутри все сжалось. Я стиснула зубы, задержала дыхание…
— Валь, прекращай ныть. Я все понимаю: семья, родители, сестра. Ну не такой ты, не такой! Наплюй на них уже. Ты личность, Валь.
Выдохнула. Прокашлялась.
— Можно к вам?
— Лиль, заходи, конечно.
Длинноволосая фигура скрещивает руки на груди. Цверг неловко хлопает его по плечу.
— Валик, а у тебя в роду дикарей не было? — интересуюсь я. — Знаешь, как у нас говорили: в каждой хорошенькой девочке, в каждой маминой лапочке могут когда-нибудь вылезти странные гены прабабушки. Может и в тебе какой-то дикий предок проснулся?
— Были, — криво усмехнулся Валенуэль. — Один Райнуэль Свирепый чего стоит… ну, я потом расскажу. Не буду вам мешать.
— Так ты и не мешаешь, — удивленно сообщил Иен. — Тебе одному не надо бы. Посиди еще. Хочешь, сходим на кухню все вместе?
Но наблюдательный Валик все понял гораздо лучше толстокожего цверга. Он ушёл, тихо закрыв за собой дверь.
— Лиль, а ты чего пришла? — догадался спросить цверг.
— Побрейся, — тихо ответила я, подходя вплотную и утыкаясь лбом в его плечо.
— Что?
— Побрейся.
Он вздрогнул всем телом, осторожно обнял меня и переспросил:
— Сейчас?
— Да.
Сглотнул, потом подхватил меня на руки (сильный, надёжный!) и понёс в постель. Уложил на подушки, недоверчиво заглядывая мне в лицо. Стянул через голову рубашку, откинув куда-то в сторону, а потом дрожащими руками освободил меня от халата. Я не понимала, что происходит с Иеном: он тяжело и рвано дышал, вздрагивал, прикрывал глаза. На лбу была испарина. Очень осторожно, едва касаясь, он гладил кончиками пальцев мои плечи и шею, еле слышно коснулся губами губ.
— Неправильно, — нахмурилась я. — Не так.
— А как? — выдохнул он.
— Сделай, как будто ты главный, — попросила я.
