— Сначала ты сыграй нам, Гизела, а потом я тебя сменю, чтобы вы с Леонардом потанцевали. Уолтер помахал вампиру, который в этот момент вошел в залу.
— Я не сегодня могу, — сказал Леонард и продемонстрировал перебинтованную левую руку.
— Что стряслось-то?
— Да так, реактивом нечаянно плеснул. К завтрашней ночи заживет.
— А почему сразу не затянулось? Разве у тебя нет способности к регенерации? — спросил Уолтер, но тут же обругал себя за оплошность. Откуда взяться такой способности, если он не пьет кровь?
— У меня нет, — ничуть не оскорбившись, пояснил вампир. — Извини, Гизела. Но мы с тобой уже танцевали, помнишь?
— Помню, Леонард, и никогда не забуду. До сих пор ума не приложу, как ты так сумел запутаться в шторе, — сказала виконтесса, усаживаясь за рояль. — Начнем с вальса, там хоть фигур нет сложных.
— Хорошо, — обратился Уолтер к своей партнерше. — Значит так, я тебе поклонюсь, а ты сделаешь мне реверанс.
Горничная повторила заученное с детства движение.
— Отлично! Теперь дай мне руку… вот так… а я положу свою руку сюда…
— Фроляйн Гизела, он меня за талию схватил! — нажаловалась Эвике.
— Так надо.
— Ладно, но если он позволит себе лишнего, я ему вмажу, — решила для себя девушка. — Продолжайте, сударь.
— А теперь, собственно, мы и начинаем вальсировать. Раз-два-три, раз-два-три… не забывай перебирать ногами… раз-два-три… аййй!
— Извините.
— П-пустяки. Просто двигайся в такт моим движениям. Раз-два-три.
— Ой, получается!
— Да ничего у тебя не получается, — остановился Уолтер, и девушка недоуменно на него посмотрела.
— Почему это? Вот мы даже до двери добрались.
— Ты двигаешься неправильно!
— А как надо?
— В танце кавалер ведет даму.
Горничная закрутила головой по сторонам.
— Дама — это ты, — вздохнув, пояснил англичанин. — Ты не должна тащить меня за собой. Задавать направление — моя прерогатива, а ты расслабься и двигайся в такт. Несложно ведь. — Как это — расслабиться?
— А ты разве не умеешь?
— Никогда не пробовала.
— Выдохни и подумай о чем-нибудь приятном.
— О деньгах? — предположила Эвике.
— Это все, о чем ты можешь думать? — огорченно спросил Уолтер.
— Нет, но это самое приятное. Вы же так велели.
— Черт с тобой, думай о шелесте ассигнаций. Ты, кстати, уже открыла банковский счет?
— Да, сегодня утром. Теперь все будет хорошо, что бы ни произошло.
И лицо девушки засияло мягким светом, теплым словно погожий осенний день.
— Гм. Я что, нанялась тапером, чтобы обеспечивать аккомпанемент вашей беседе? — позвала Гизела, ударив по клавишам из слоновой кости. — Танцуйте же наконец!
А служанке и впрямь удалось расслабится. Теперь движения сделались сделались мягче и непринужденней, и наши танцоры, почти невесомые, заскользили по зале, поминутно кружась.
— Не смотри себе под ноги, Эвике.
— А если упаду?
— Я удержу тебя.
— А на что ж мне смотреть?
— Смотри мне в глаза, — предложил Уолтер.
— Ой, да ну как-то…
— Тебе… тебе неприятно, да?
— Что вы, сударь! Необычно просто. Я не привыкла на господ таращиться.
— Но ты теперь Берта, так что отбрось свои привычки.
— Я понимаю, — сказал она, — просто мне вдруг захотелось снова побыть собой.
Он и прежде заглядывал в ее глаза — например, когда они мыли посуду на кухне, или когда она чинила ему брюки, пока он стыдливо прикрывался одеялом. Да и вчера тоже. Тогда цветом они напоминали реку под кромкой льда, но теперь в них плескалась теплая голубизна прогретого солнцем мелководья.
— Тогда побудь собой, Эвике. Приподними маску.
— А потом снова ее надевать?
— Да. Наверное.
— Вот и вся жизнь у нас такая, — печально вздохнула девушка.
Уолтер хотел было ответить на ее глубокомысленное изречение, но пока собирался с мыслями, утратил контроль над направлением и…
Раздался звон стекла.
Оба мгновенно зажмурились, и лишь переведя дыхание, отважились оценить нанесенный ущерб. С пола на них укоризненно взирали черепки китайской вазы, синей с позолотой. Столик, на котором она стояла, все еще качался.
— Леонард? — тихо позвал Уолтер. — Сколько стоила эта ваза?
— Нисколько.
— В смысле?
— Отец говорил, что она бесценная, — пожал плечами юный вампир, пиная долетевший до него черепок.
— Мне очень-очень жаль!
— Чего ее жалеть? Только пыль собирала. А в пыли водятся клещи. Совсем крошечные, но уж такие жуткие. Да кстати, — плотоядно улыбаясь, он обозрел помещение, — начните танцевать вот с того угла. Эта коллекция севрского фарфора всегда меня раздражала.
* * *
— А по буквам?
— M-y-f-a-n-w-y.
Проще не стало.
— Можно называть тебя "Эммелина"? — попросила вампирша, совсем измученная орфографически-фонетическим диссонансом.
— Нет, — нахмурилась девочка. — Так меня зовут только дядя с тетушкой.
— Слушай, а почему ты выбрала имя Кармилла?
— Хотелось чего-то экзотичного.
Бывшая фроляйн Лайд, а ныне Берта Штайнберг, закатила глаза.
— Эээ… Маванви?
— Так сгодится, — пациентка кивнула великодушно. — Красивое имя, правда? Есть даже такая народная песня. И вовсе оно не сложное.
— Как же. Пока произнесешь, челюсть вывихнешь.
— Кто бы говорил! — возмутилась Маванви. — Вот ты, к примеру, почему выбрала такой псевдоним?[28]
— Потому что я приношу окружающим одно лишь горе.
Маванви вспыхнула.
— Неправда! А мое имя — валлийское. Моя мама была родом из Уэльса.
— Давно ее… не стало?
— Почти десять лет назад.
— Мне очень жаль, — сказала Берта, отвернувшись.
Соболезнования вампира звучат ханжески. Все равно как если бы палач оплакивал мертвую канарейку. А может и оплакивал бы, кто его знает?
Девочка кивнула. На самом деле, слова Берты были ей приятны. Пусть они лишь дань вежливости, всего-навсего часть ритуала, наравне с траурными платьями и брошками из оникса, но даже такие ритуалы хотя бы немного притупляют боль. Создается впечатление, что ты не наедине со своим горем, что через подобное уже проходили люди, и много раз, и не сломались.
— Итак, твой отец — родственник английского посла, — начала сиделка, и болтушка-Маванви тут же подхватила:
— Младший брат. Только фамилия у меня мамина, потому что семья папы так и не признала его брак. Папа учился в семинарии, очень успешно, родители его чуть ли не в епископы прочили. Но в один прекрасный день он все бросил и уехал в Уэльс, проповедовать шахтерам. Семья решила, что он почудит и одумается, а он взял и женился на моей маме. Ой что было! С бабушкой нервический припадок сделался, а дедушка в порыве ярости лишил моего папу наследства, да и вообще вычеркнул его из своей жизни. А все за то, что он унизил себя браком с босячкой.
— Твоя мать работала в шахте?
— Нет, она была учительницей в сельской школе. Но у папы в семье так повелось, что если твои предки не заседали в Палате Лордов — значит, ты голь перекатная. Им что детей учить, что вагонетки толкать — все едино.
— Знакомая картина, — вздохнула Берта. Правда, для ее отца такой шкалой служил банковский счет.
— Когда мне исполнилось семь, папа погиб в шахте, — продолжила Маванви, рассеяно накручивая пряди волос на пальцы. — Он часто спускался под землю с рабочими, чтобы лучше понять их быт. Им тоже, наверное, было приятно, что проповедник не задается. Ну так вот, в тот день случился взрыв газа и… и все. Больше я его никогда не видела. На похороны меня так и не взяли.
— Владельцы шахты назначили вам хоть какой-то пенсион?
— Они же не обязаны! — возразила Маванви. — Раз мой отец не был их работником, то какая тут компенсация? А тут еще заболела мама, так что некоторое время не могла учительствовать. Ей сразу нашли замену — школа была под патронажем тех господ, а им неприятно было нас видеть. Пришлось уехать. Мы подались в Лондон, к папиной родне. Дедушка с бабушкой к тому времени уже скончались, так что главой семьи был мой дядя. Мама надеялась, что он меня признает и как-нибудь нам поможет. Оставив меня в гостинице, она пошла к нему с визитом. Помню, как я ждала ее, сидя у окна и разглядывая торговцев печеной картошкой, и девочек моего возраста, разносивших по домам салат, и мальчишек-оборванцев. То появляясь из тумана, то исчезая, они казались призраками. Как будто во всей округе только я была живая. Я думала, что придется ждать маму до вечера, но она вернулась уже через час. До сих пор не знаю, о чем они беседовали, только маме в ту же ночь стало хуже, она слегла с горячкой. Поначалу хозяйка гостиницы взбеленилась, что мы приволокли заразу, но после все таки вызвала доктора. Никогда не забуду, как он хотел отворить маме кровь с помощью скарификатора — это такая коробочка с лезвиями, когда жмешь на кнопку, они одновременно выскакивают и царапают кожу.
