— Данная точка зрения не лишена смысла, — согласился Ом. — Любопытно, любопытно… Хитро придумано.
Брута молча шагал дальше. Барханы серебрились инеем.
— Ты когда-нибудь слышал об этике? — спросил он чуть позже.
— Это где-то в Очудноземье, да?
— Эфебы придавали ей большое значение.
— Ага, понятно. И разумеется, строили планы, как бы ее оттяпать себе.
— Очень часто задумывались о ней.
— Это и называется долгосрочной стратегией.
— Ты ошибаешься, это не город и не местность. Скорее, этика имеет отношение к тому, как человек живет.
— В смысле бездельничает весь день, пока рабы выполняют за него всю работу? Эти эфебы — кучка сволочей, которые проводят время в разговорах об истине и красоте, а теперь еще оказывается, что они собирались напасть на бедную Этику… Лично мне эфебы никогда не нравились, я гнильцу за милю чую — несчастные трудяги горбатятся день и ночь, а эти придурки жируют, как твои…
— …Боги? — закончил за него Брута.
Последовала жуткая тишина.
— Вообще-то, я собирался сказать «короли», — укоризненным тоном произнес Ом.
— А мне показалось «боги».
— Короли, — решительно отрубил Ом.
— Слушай, а вообще, зачем людям сдались эти боги? — вдруг поинтересовался Брута.
— О, боги просто необходимы, — ответил Ом искренним, не терпящим возражений тоном.
— Но это, скорее, боги нуждаются в людях, — возразил Брута. — Ты сам говорил, что без людской веры вы не можете.
Ом немного помедлил с ответом.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Но людям тоже нужно во что-то верить. Я прав? Иначе, как ты думаешь, откуда берется гром?
— Гром? — повторил Брута, и взгляд его вдруг затуманился. — Понятия не…
— …Возникает в результате столкновения облаков; после удара молнии в воздухе образуется пустое место, так что данный звук генерируется с облаками, которые стремятся заполнить эту пустоту и, естественно, сталкиваются.
— Когда ты что-то цитируешь, твой голос звучит так забавно, — заметил Ом. — А что такое «генерируется»?
— Не знаю. До словаря дело не дошло.
— Как бы там ни было, — сказал Ом, — это всего-навсего объяснение, но не причина.
— Бабушка говорила, что гром раздается всякий раз, когда Великий Бог Ом наклоняется, чтобы снять свои сандалии, — вспомнил Брута. — В тот день у нее было хорошее настроение. Она даже чуть не улыбнулась.
— С метафорической точки зрения все правильно, — кивнул Ом. — Но лично я никогда громами не занимался. Разграничение полномочий. Такими штуками имеет право заниматься только проклятый Слепой Ио со своим здоровенным молотком, самая большая шишка из всех.
— Кажется, ты говорил, что существуют тысячи богов грома.
— Да. И все эти тысячи — он один. Рационализация. Пара племен решают объединиться, а у каждого имеется свой бог грома, верно? Так эти боги тоже некоторым образом сливаются. Знаешь, как делится амеба?
— Нет.
— Это примерно то же самое, только наоборот.
— Я все еще не понимаю, как один бог может быть сотней других. Они ведь все выглядят по-разному…
— Фальшивые носы.
— Что?
— И разные голоса. Мне как-то довелось узнать, что у Ио в распоряжении целых семьдесят разных молотов. Обычно такая информация не разглашается. То же самое можно сказать о всяческих богинях-матерях. Существует только одна. Просто у нее много париков, а какие чудеса творят набитые ватой лифчики, м-м!..
Пустыня была абсолютно безмолвной. Немного расплывчатые от высокой влажности звезды казались крохотными неподвижными розочками.
Далеко-далеко, над тем местом, которое церковь называла Верхним Полюсом и которое сам Брута уже считал Пупом, мерцало небо.
Брута опустил Ома на землю, а рядом положил Ворбиса. Абсолютная тишина…
Абсолютное ничто, тянущееся на многие мили — только он и то, что он взял с собой. Так, вероятно, чувствовали себя пророки, когда отправлялись в пустыню, чтобы найти то… что бы они там ни находили, и поговорить с тем… с кем бы они ни говорили.
Снова раздался несколько брюзгливый голос Ома:
— Людям ведь нужно во что-то верить. Так почему бы не верить в богов? Что еще остается?
Брута рассмеялся.
— Знаешь, — сказал он, — кажется, лично я больше ни во что не верю.
— Кроме меня!
— Да, я знаю, что ты существуешь, — кивнул Брута и почувствовал, что Ом немного успокоился. — В черепахах что-то есть. И в черепах я могу верить. Их существование, как мне кажется, нельзя оспорить. Трудности возникают с верой в богов.
— Послушай, если люди перестанут верить в богов, — возразил Ом, — они тогда начнут верить во что попало. Будут верить в паровой шар молодого Бедна. В общем, во всякую дребедень.
— Гм.
Зеленое свечение на небе указывало, что по пятам за солнцем гонится рассвет.
Ворбис застонал.
— Ума не приложу, почему он не приходит в себя, — задумчиво промолвил Брута. — Я не нашел у него ни одной сломанной кости.
— Откуда ты знаешь?
— Один из эфебских свитков был посвящен костям. Ты можешь чем-нибудь помочь ему?
— Зачем?
— Ты — бог.
— Ну, я мог бы поразить его молнией — если бы был достаточно силен.
— Я думал, что молниями занимается Ио.
— Нет, только громом. Ты можешь бросаться молниями сколько угодно, но на гром обязан заключать контракт.
Горизонт постепенно превращался в золотистую полосу.
— А как насчет дождя? — поинтересовался Брута. — Как насчет хоть чего-нибудь полезного?
Под золотистой полосой появилась серебристая линия. К Бруте мчался солнечный свет.
— Это очень обидное замечание, — промолвила черепашка. — Замечание, намеренно нацеленное на то, чтобы причинить мне боль.
Становилось все светлее, и Брута заметил неподалеку один из скалистых островков. Его отшлифованные песком скалы-колонны могли предложить только тень, которой всегда с избытком хватало в Цитадели и которая оказалась в таком дефиците здесь.
— Пещеры? — спросил Брута.
— Змеи.
— Но тем не менее пещеры?
— В сочетании со змеями.
— Ядовитыми?
— Угадай с трех раз.
«Лодка Без Имени» весело бежала вперед. Ветер раздувал тогу Бедна, натянутую на некоем подобии мачты, которая была сооружена из остатков рамы, связанных ремешками от сандалий Симони.
— Кажется, я понимаю, что произошло, — промолвил Бедн. — Обычная проблема превышения скорости.
— Превышения скорости? — переспросил Симони. — Мы поднялись над водой! Чуть в небеса не улетели!
— Нужно установить регулятор, — продолжал Бедн, вычерчивая на борту лодки предварительную схему. — Чтобы он открывал клапан, когда накопится слишком много пара. Думаю, мне удастся решить проблему парой вращающихся шариков.
— Кстати, забавно, что ты об этом упомянул, — встрял Дидактилос. — Когда я понял, что лодка оторвалась от воды и шар взорвался, я отчетливо ощутил, как мои шари…
— Эта проклятая штуковина едва не убила нас! — воскликнул Симони.
— В следующей конструкции недоделка будет устранена, — успокоил его Бедн и осмотрел далекий берег. — Почему бы нам не высадиться здесь? — поинтересовался он.
— Это на берегу пустыни? — сказал Симони. — Зачем? Есть нечего, пить нечего, и заблудиться легко. Ветер несет нас прямиком в Омнию, но мы сможем высадиться, не доплывая до города. Я знаю нужных людей. А те люди, в свою очередь, знают других людей. По всей Омнии кто-то кого-то обязательно знает. Вот что значит верить в Черепаху.
— Честно говоря, — сказал Дидактилос, — я никогда не проповедовал никакую веру в Черепаху. Это просто большая черепаха. И она просто существует. Так получилось, вот и все. И я думаю, самой Черепахе плевать на нас. Я всего-навсего написал обо всем этом, попытался объяснить. Неплохая идея, подумал я, ну и…
— Люди ночами напролет переписывали твою книгу, в то время как другие стояли на страже, следя, чтобы никто ничего не заметил! — воскликнул Симони, не обращая внимания на слова философа. — А потом мы передавали друг другу! Каждый делал себе копию и передавал книгу дальше! Это было похоже на пожар, только распространялся он потайными ходами.
— Значит, копий много? — осторожно спросил Дидактилос.
— Сотни! Тысячи!
— Полагаю, уже поздно договариваться, скажем, о пяти процентах авторского гонорара? — с некоторой надеждой в голосе спросил Дидактилос. — Да нет, вряд ли, об этом не может быть и речи. Забудь, что я спрашивал.
Спасаясь от дельфина, из воды выскочила стайка летучих рыбок.
— И все-таки жаль Бруту, хороший был паренек, не без способностей, — вздохнул Дидактилос.
— Ничего, на его место придет другой, — успокоил Симони. — Жрецов и так развелось слишком много.
— У него остались все наши книги, — вспомнил Бедн.
— Может, он еще где-нибудь плавает? В нем столько знаний — просто так не утонешь, — предположил Дидактилос.
