В тот же день какая-то сволочь попыталась его вскрыть. По счастью, у медвежатника ничего не вышло, но замок серьезно пострадал – почернел, оплавился, несколько кнопок запали. С тех пор я решил проводить больше времени рядом с сейфом.
Поскольку делать все равно было нечего, мы углубились в азартные игры. Карты смастерили из упаковок для сухпая.
Уголовники могут сделать стиры, как они называют карты, из любого подручного материала. Мне случалось однажды играть в стиры из прессованной вермишели.
С появлением карт наша унылая жизнь, полная страха и несбывшихся надежд, немного разнообразилась. Мы резались в стиры в кают-компании – я сидел аккурат напротив сейфа. Если бы кто-то пожелал добраться до кастетов, электрошокера и прочих славных вещичек, сначала ему пришлось бы пройти сквозь меня. На кону были самые разнообразные вещи – от упаковок с сухпаем и золотых зубов до громкого и унизительного кукареканья, но чаще всего играли в долг. Когда не знаешь, останешься ты в живых или нет, так и хочется взять кредит. Вскоре половина экипажа задолжала мне почти миллион рублей. Я не обольщался – одно дело выиграть крупный капиталец, и совсем другое – получить наличные.
Говорили за игровым столом не столько о картах, сколько о прошлом. Дальнейшие планы мы почти не обсуждали – к чему травить душу. Хотя однажды я, все же, задал вопрос о планах на будущее.
– Если выберемся отсюда, чем будешь заниматься? – поинтересовался я у Робинзона.
– Хочу завязать, – ответил он. – Надоело бегать. Открою собственную мастерскую по ремонту космических корыт…
– На какие шиши? – я хмыкнул. – Ты уже проиграл мне целое состояние. Или ты надеешься, что я не вернусь, и можно будет не отдавать?
– Ну, вот. Чего тогда было спрашивать? – расстроился Робинзон. – Так бы сразу и сказали, капитан. Раз такое дело, – он понизил голос до шепота, оглянулся – не слышит ли федерал, на его счастье, Георг Дымов отсутствовал. – Буду дальше грабить! Пошли они все со своими законами!
– Смело, – я покивал. – Пожалуй, я даже возьму тебя в абордажную команду. Будешь на моем судне отрабатывать долг.
– Так вы тоже не собираетесь завязывать, капитан? – прорычал Рангун.
– Кто его знает. Еще не решил. Но с вашими деньгами, если, конечно, отдадите, заживу, как король. Семь взяток, – сообщил я, выкладывая на стол четыре туза и два марьяжа, – С вас, друзья мои, еще по штуке конвертируемых…
– У нас один парень в тюрьме на картах отлично гадал, – поведал как-то раз Робинзон, тасуя колоду, – что не скажет, все в масть.
– Да ну? – не поверил я. – Воровские байки.
– Точно говорю. Верняк. Парень этот всегда знал, что и кого в будущем ждет.
– Кончай заливать, – проворчал рангун, – сдавай уже.
– Правда, правда, – таргариец положил первую карту мне – хотя я сидел не по часовой стрелке, но в эту игру раздачу следовало начинать по старшинству, с самого авторитетного за столом. – Просто он всем говорил одно и то же. Эх, ждут тебя завтра неприятности в казенном доме. Тяжелая работа и короткий сон.
Рангун басовито хохотнул.
– Тогда понятно. А его за то, что каркал много, никто расписарить не пробовал?
– Как же, пробовали, – улыбнулся Робинзон. – Только у меня прикрытие хорошее было.
– Так это ты, что ли, был?
– Ну… Кто же еще. Всех, кто меня хотел расписарить, самих расписарили, – таргариец почесал себя за ухом и широко улыбнулся, радуясь счастливым воспоминаниям.
– Ты такой жестокий, – посетовал Пузырь. – Можно подумать, что у тебя не было детства.
– Было. В детстве я мучил кошек. Каждый день.
Сивый хмыкнул.
– Молоток, паря, – одобрил он. – А ведь сначала ты мне не глянулся.
Рангуны ненавидели кошек на генетическом уровне. При этом их врожденная фобия распространялась на все семейство кошачьих. Они даже подавали петицию, с требованием, чтобы по всей Солнечной системе этих безобидных домашних любимцев запретили держать в домах, где проживают рангуны. Несмотря на крайнее негодование профессиональных фелинологов и простых любителей кошек всей Солнечной системы, петицию удовлетворили. С тех пор поголовье кошачьих существенно снизилось. В моду вошли ламомоллы с Вернеры-12, точнее их точные кибернетические копии.
– Наедине будете ворковать, голубки, – прервал я дружелюбную беседу рангуна и таргарийца. Только не хватало, чтобы они нашли общий язык, как Красавчик с лемурийцем, пусть лучше все подозревают друг дружку. Так проще управлять лишенным всяких принципов коллективом.
Я разложил карты, порадовался хорошему раскладу и поинтересовался:
– А что, Сивый, есть у тебя мечта?
– Это вы, капитан, к чему? – насторожился рангун.
– Да, не кипешись. Это я так, в порядке поддержания беседы за столом. Как без этого в картах.
– Ну, тогда, конечно, – с неожиданным жаром откликнулся Сивый, – нормальный сапиенс без мечты жить не может. Если, конечно, у него есть душа и здравомыслие.
– Хе-хе, – откликнулся Робинзон.
– И у меня есть мечта, – продолжал Сивый. – Большая и светлая мечта, – взгляд его затуманился, – иду я по полю, а кругом гробы. И в каждом по сукиному сыну. И чтобы я точно знал, что всех этих ублюдков я сам убил, лично. Вот оно настоящее счастье. И ничего больше мне не надо.
– Светлая мечта, – одобрил Робинзон, – а я вот мечтаю, что у меня будет когда-нибудь маленький домик в глуши. Маленький железный домик, куда ни одна мышь не пролезет.
– Железный? – удивился я.
– Ну, да. Что-то вроде личного сейфа. Но размером с дом. Открываешь дверь, набираешь код – а там внутри золото, золото, золото. И чтобы его было столько, чтобы можно было в нем купаться.
– И у меня мечта есть, – послышался голос сириусянина из угла комнаты, за карточный стол его не пускали, – чтобы никто из вас обратно не вернулся. Только я один.
– Ах ты, гнида! – выругался рангун, отшвырнув стул, кинулся к сволочному мечтателю, но тот оказался проворнее – рванул в дверной проем почти со свистом и скрылся в недрах корабля.
Ругаясь сразу на нескольких языках, Сивый вернулся за игровой стол.
– Дождется он у меня, сброшу ночью в мусоропровод, пусть летит снаружи, в виде тушки, как мороженая кошка.
– От мороженой кошки слышу! – послышался тоненький голосок сириусянина из коридора.
– Нет, я его, все-таки убью, – проворчал Сивый и накинулся на Робинзона: – Сдавай, что ли?! Долго ждать.
– А разве я банкую?
– Нет, председатель Федерации. Ох, и тоска-а-а, – рангун откинулся на спинку стула. – Нет, я точно от скуки кого-нибудь приговорю… Что ж они, там в правительстве гады такие все? С ответственной миссией нас отправили, а отпуск не дали – лохматых девушек помять, в постели с ними покувыркаться.
Я покосился на его волосатую рожу и хмыкнул.
– А у них шерстка мягонькая, – продолжал рангун, – по ней рукой проведешь, аж зудит потом ладошка. И хочется всю ее заласкать…
– Ладошку? – проявил ехидство Робинзон.
– Девушку, само собой.
– Они же у вас бородатые, как древние старцы, – сказал я. – С ней и целоваться, наверное, противно. Будто паломничество в храм гей-культуры совершаешь. А там тебя бородачи встречают и лобызают за то, что ты с ними одного вероисповедания.
– Иногда вы меня пугаете, капитан, – признался рангун. – И как вам только такие кошмары в голову приходят?
– Хм, – я с хрустом почесал поросший щетиной подбородок, – сам удивляюсь. В голове чего-то мысли роятся, роятся, словной рой сдвинутых пчел. Наверное, не выпивал давно. А у нас, как назло, на борту ни капли.
– И я бы нажрался, – сказал Робинзон. – В тюрьме хоть самогон можно достать, и наркоту. Главное, знать нужного сапиенса. А здесь – хоть подыхай.
– А может оно и к лучшему, – заметил я, – печень придет в норму. И вообще, от отсутствия алкоголя в организме еще никто не умирал.
– Как это никто?! – взвился таргариец. – Папаша мой, светлая ему память, именно так и скопытился. Вовремя не опохмелился. Денег не было. А когда пришел кореш, принес бутылку, он уже остывать начал. Не уберегли хорошего сапиенса. – Робинзон взгрустил. Даже потер сухие глаза кулаками.
– Пить надо меньше – и опохмеляться не придется, – послышался из коридора голос сириусянина. Он явно нарывался на неприятности.
– Знает, сволочь, что драться нельзя. Сразу этот, головастый, паралич нагонит, – грустно констатировал таргариец, – но я бы его все равно пришил. Только кто тогда о мамаше позаботиться? Одна она у меня осталась.
– Раньше надо было думать! – крикнул Крыс.
– И почему он всех дразнит? – подал голос вернерианин. Он почти полчаса сидел, не вмешиваясь в разговор, тупо смотрел в иллюминатор, за которым проплывали облака разноцветного газа и серой космической пыли.
– Псих законченный, – поведал рангун. – Я его давно знаю, еще по колонии на Беррице-6. На всю голову отмороженный. На него время от времени находит, и начинает кричать, что не попадя. Истерика у него, что ли…
