– А чего бы и не ты-то?
– Сконил?
– Я?!.. Да вот раз плюнуть мхе-кхе-кхе-кхе-кхе!!!.. А-а-а!.. Ох-х!!..
– И чего?!..
– И как?!..
– Ну?!..
– Ну-ну!!!.. Кха… Сам ты – ну!.. Кхой!.. Гадость распоследняя, вот чего!!!
– А ты на дармовщинку чего хотел?
– Забесплатно уксус сладкий!
– Забесплатно?! Да чтоб я такое пил, да еще и веселился после этого, это он мне еще приплачивать должен!..
То тут, то там, то ближе, то дальше раздавался натужный кашель, фырканье и звук отодвигаемых по шершавым доскам кружек.
– Ну, благодарствуй, ваша светлость, повеселил – хоть стой, хоть падай, – встал с полупоклоном с крайней скамьи старичок в синем армяке и пегом треухе, затянул потуже пояс и решительным шагом направился с площади.
За ним последовал его сосед, потом другой мужичок – из-за стола напротив, потом еще один, и еще…
– Стойте, стойте, вы куда?!.. – панически метнулся наперерез утекающему человеческому ручейку граф. – Вы же не выпили!.. Совсем ничего!..
– Ваша светлость смерти нашей желает, али как? – остановился и брюзгливо прищурился на него мужичок в треухе.
– Ах ты!!!.. – вскинулся было Брендель, но, видя недоброе внимание к происходящему со стороны остальных развлекаемых объектов, быстро взял себя в руки. – Нет, что ты, что ты, мужичок… Просто вы не поняли, как правильно надо это пить, вот в чем всё дело…
– А ты самолично покажи, – донеслось ехидное из толпы.
– А мы поглядим…
– Развлечемся…
Граф крякнул, зыркнул, скрипнул зубами, но проглотил оскорбление своей без пяти дней царской персоне[85].
Из кармана полушубка изящным жестом, словно тренировался три дня, извлек он миниатюрный серебряный кубок[86], по его сигналу слуга наполнил ее из ближайшего бочонка наполовину, и граф поднял ее над головой и выкрикнул:
– Я пью эту чару за мой народ!
И, так и не услышав комментария Серафимы «врешь, тебе столько не выпить», выдохнул и одним махом опрокинул водку в горло.
– Х-ха!.. – выдохнул он и уткнулся носом в рукав. – Х-м-м-м!.. Смотрите! Совсем не страшно! Ох, славно!.. По жилам пошла! По сухожилиям! До костей пробирает!.. Несколько рюмок – и вы позабудете про печали, холод и усталость! Отток народа с площади приостановился.
Оставшиеся за столами еще раз с сомнением сунули носы в свои кружки, пожали плечами, дружно выдохнули и последовали графскому примеру.
– Ах!..
– Ох!..
– Ой!..
– Ёж-моёж-через-кочерыжку!..
– А где ж веселье-то?..
– А вы еще по одной! – тут же жизнерадостно предложил граф и снова подал личный пример. – Я пью эту чару за то, чтобы самый достойный дворянин возглавил мою любимую страну!
Народ переглянулся, пожал плечами, но выпил по принципу «сказал «А» – скажи и «Б». Раз уже вознамерились получить все тридцать три с половиной удовольствия, так уж на полпути останавливаться как-то нелепо.
– Ну, как?.. – напряженно уставился Брендель в слегка закосившие глаза ближайшего к нему тонкошеего парня лет восемнадцати. Парень икнул, утер рукавом нос и прислушался к ощущениям.
– Дак это… теплее вроде на улице стало… это…
– Ага, теплее! – поддержали его откуда-то слева. – Ажно щеки загорелись!..
– Огонь по жилам пошел, чуете?..
– Ага ты… пошел…
– А давайте еще по одной, мужики!
– А бабы чего, не давайте?!..
– И ты, Мышаня, давай! Эх, хорошая ты тетка!..
– Подхалимничаешь, кум!..
– Кто, я?!.. А давай почелуемся!..
– А вот я тебе мою бабу почелую, почелую, охальник, кружкой-то по репе!..
– Это ты меня?.. Это я тебя!..
– Эй, вам наливать?
– ДА!!!
– За его … за графскую светлость!.. Чтобы ему в жизни везло!.. И жену хорошую!..
– Он женат, дурик!
– Ну, тогда бабу, как Мышаня!..
– Да я тебя!..
– Нет, это я тебя!..
– За графа!!!..
– Ура-а-а-а!!!..
Неразличимая в тихо спускающихся сумерках среди бесконечных покачивающихся голов Мышаня невпопад захихикала о чем-то о своем, о женском, но окончание семейной сцены на трибуне услышать так и не удалось: тумаки, ругань и ржание соседей веселой тройки быстро потонуло в похожем шуме со всех сторон.
Зато на вип-местах тревожно завозились министры, и источник волнения так и оставался бы для лукоморцев загадкой, если бы минут через десять после начала всеобщего оживления Коротча не высказал всеобщее мнение.
– А вот я тут подумал, ваши высочества, и задался вопросом.
– Давай, валяй, – рассеяно махнула рукой Сенька, не сводя угрюмого взора с происходящего на площади.
– Вот пение мы своими ушами слушали, так?
– Так, – согласилась она.
– На лыцарей своими глазами смотрели, так?
– Так, – подтвердила она и непроницаемо уставилась на министра канавизации в ожидании завершающего аккорда.
– А третье испытание мы как оценивать будем, ежели даже не в понятиях, чего у них там происходит и по какой причине? – хитро прищурился мужичок и склонил голову набок в ожидании ответа. Что и следовало доказать… Серафима вздохнула, сделала большие глаза и беспомощно развела руками:
– Не такой возможности, мастер Коротча. Это всё равно, что чай с сахаром вприглядку пить. Министры воодушевленно засмеялись.
– Ну, так я полагаю, мы тоже сходить, попробовать должны? – приподнялся вопросительно министр каменных стройматериалов и робко кивнул в сторону быстро раскочегаривающегося веселья.
– Выходит, должны, – снова развела руками царевна и приглашающе махнула в сторону застолья:
– Сходите, поглядите, попробуйте. Да только вы, пока тут сидели, тостов пять пропустили. Вы уж нагоните, не забудьте.
– Не забудем!.. – восторженно воскликнул министр мясопродуктов, и весь кабинет, словно по давно ожидаемой и отрепетированной команде рванулся вниз по ступенькам в гущу гульбы.
– И что ты, по-твоему, им насоветовала, Сеня? – укоризненный голос мужа прозвучал неожиданно прямо в ухо.
– Как – что? – притворно удивилась царевна. – Догнать и перегнать, конечно.
– Но зачем?! Ты же представляешь, что будет с ними – со всеми, я имею в виду! – утром?!..
– Ну, во-первых, не учи ученого. Будет им утром судный день с доставкой на дом, это к веряве не ходи. Но ведь каково развлечение, такова и оценка. Или ты хочешь, чтобы они, не испробовав Брендельского шшастья, ему пятерок наставили?
– Нет, – быстро согласился Иванушка.
– А во-вторых, Вань, ты лучше представь, что будет тут, да и по всему городу, через час-два. Когда вся честная компания, не жрамши весь день и толком накануне не спамши, назюзюкается по самые уши? Иван побледнел. Наверное, представил.
– А что будет, когда они все кто где обнимался или морду соседу бил, там и спать повалятся? Или, того хуже, по всему городу расползутся? А ведь не май-месяц на улице-то.
Иванушка решительно поднялся и, ни слова не говоря, заспешил вниз по лесенке.
– Вань, ты куда? – кинулась Сенька за ним.
– Это надо немедленно остановить! Прекратить!
– Как?!
– Я скажу им… я расскажу… Вместо ответа Серафима ухватила его за рукав и ткнула пальцем в народ:
– Смотри внимательно!
– Ку?..
И вдруг Иван подпрыгнул, едва не слетев с последней ступеньки, и схватился за сердце: Сенька заорала за его спиной дурным голосом, что было мочушки.
– Ты что?!.. Что случилось?!.. Что с тобой?!..
– Со мной? – кисло улыбнулась супруга. – Ничего. И с ними тоже ничего. Ты видел? Видел? Кроме тебя на мой вопль никто и не дернулся.
– Ну и?..
– Ну и то. Что тебя теперь никто не услышит, хоть ты искричись тут весь до посинения. А по одному ты их как раз к утру обойдешь. И это при условии, что они вообще будут твои слова помнить.
– Ты права… – расстроился и поник головушкой Иван. – Но что же тогда делать?..
– Будем готовить морги и лазареты, – скорбно провещала царевна.
– Что?!?!?!..
– Шу-у-утка. Есть у меня одна идея. И час-два времени.
Веселье на площади продолжалось и набирало силу и размах. Где-то танцевали на столах. Где-то под столами. Где-то дрались. Где-то целовались.
Где-то пели нестройным хором про сильномогучего богатыря Лосину Ершеевича, ужасно перевирая слова, особенно «Ай-да не ой-да, да ой-да не ай-да». Где-то плакали.
Где-то наклюкавшиеся романтики, взгромоздившись на косых, как диагональ, собутыльников, изображали рыцарский турнир, вместо копий тыкая друг друга в расстегнутые груди указательными пальцами вытянутых рук. Герольды дудели в кулаки и барабанили кружками по скамейкам.
Где-то министры-жюри в полном составе наперебой искали среди луж и кружек на столе бланк протокола, чтобы выставить гениальному графу по пять пятерок от каждого, но вместо этого находили то чьи-то шапки, то удивленные помятые физиономии, то сапоги.
Где-то кричали «брафа Гренделя на сцарство» и «корону мне, корону». Впрочем, первый лозунг за своей сложностью в произношении был скоро отброшен, и путем естественного отбора остался только второй, но и тот сильно эволюционировал с каждым выкриком: кому-то нужна была корона, кому-то корова, а кого-то устраивала и простая ворона.
