Так что стоило успокоиться и начать заказывать.
— Баранины, птицу тащи, вина, да не то пойло, что обычно подаешь, а лучшего, заморского! Ну и… все пока. Давай.
Взвизгнувшую барышню огрели по пятой точке и отправили на кухню. Угрюмо смотрим с Виртом друг на друга. Не знаю, как он, а лично я чувствую себя сейчас вшивой интеллигенцией, неспособной даже в глаз обидчику плюнуть без вызова на дуэль.
— Ну дык… мы тут останемся?
— А ты вообще человек? — Дурацкий вопрос, знаю.
Гриша, к счастью, не обиделся.
— Конечно! Я викинг, — криво улыбаюсь: кто бы сомневался, — а значит, самый сильный, самый могучий и славный воин из всех! Но и человек тоже.
Опускаю голову на руки, вздыхая. Что-то мне неуютно. В голове вырисовывается картинка: я путешествую в полном одиночестве из города в город и доказываю, что являюсь суперкрутой волшебницей и имею полное право хотя бы заказать поесть. Кстати.
— А как тут к ведьмам относятся, ну… или к волшебницам? — Затыкаюсь, удивленно прислушиваясь к мгновенно наступившей тишине.
— А на колья сажают, да в огне и жарят, — просветили меня из-за соседнего стола, изучая гноящимися глазками и стряхивая с мокрой бороды крошки хлеба.
Киваю, отворачиваюсь. Это пипе-эц.
Вирт внимательно на меня смотрит, не мешая думать.
Гм… значицца, так. Через месяц муж сгинет, Гриша уплывет домой (как только наскребет на билет), а я… А что я?
— Гриш, а Гриш…
— А? — Парень перестал подмигивать какой-то «барышне», возвышающейся за стойкой, и покорно повернулся ко мне.
— Сколько, говоришь, стоит твой билет?
Лицо путешественника приняло скорбное выражение. Мне на пальцах показали два раза по десять.
— Золотых?
Унылый кивок.
Лезу в сумку, старательно колдуя. А чего, действительно, мы будем работу искать, если я пока еще в состоянии сотворить немного золота?
О, получилось!
— На.
И снова тишина в таверне. Я бы сказала — гробовая.
Все в шоке смотрят, как я горстями выкладываю на грязную столешницу звенящие кругляшки. Кто-то шумно сглатывает. Слышится скрип отодвигаемых лавок.
Бледный Гриша сгребает все это богатство руками, рассовывая по карманам и бросая на Вирта вопросительный взгляд. Тот кивает и встает, вытаскивая меч.
Чувствую себя… отвратительно. Плюс меня еще и шепотом просят не лезть. Ну да. А то сожгут и на кол посадят, помню.
— И откуда же у остроухих столько денег? — Огр с компанией приближаются первыми, доставая секиры и нехорошо ухмыляясь.
Тут так плохо с золотом?
— Не твое собачье дело. — Вирт, довольно зло.
Стон Гриши сигнализирует о том, что огр такое ругательство от эльфов стерпит вряд ли.
А после…
Перекошенные рожи. Блеск стали. Вопли постояльцев, мелькающие руки, ноги и лавки. А также выбитые окна, вылетающие из таверны тела и я… стоящая в углу за спиной мужа и обваливающая на дерущихся потолочные балки. Надеюсь… мы выживем. Блин.
А еще через два часа, все-таки скрывшись от стражи и перевязывая ребятам раны (в снятой чуть ли не на другом конце города комнате), я выслушивала рассказ Гриши о том, как же здесь устроена жизнь.
Этот город был не таким, как те, в которых я была раньше. Начать хотя бы с того, что здесь есть Совет магов. Он отвечает за создание заклинаний, направленных на поддержание чистоты и порядка на улицах. А также формирует особые заклятия — это ищейки, днем и ночью перемещающиеся в виде рисунков по стенам домов. В задачу таких шедевров входит отлов тех, кто не угоден городу в целом и Совету лично, ну… или просто подозрителен. Этими-то подозрительными такие заклинания и питались, активируясь во время заката и снова становясь безобидными кляксами поутру. Алый цвет рисунков означал, что магия уже кем-то подкрепилась. Правда, встречались такие гораздо реже. Белые — были голодными.
Но это все частности, а так же предупреждения о том, чтобы люди не вздумали бродить ночами по улицам, которые даже стража, снабженная охранными амулетами, патрулировать опасалась.
И все бы хорошо: магия, защита, то, что город стоит на пересечении торговых путей… Но. Совет заелся. По-другому не скажешь. Он истребил всех, не входивших в его состав, волшебников в городе. Волшебниц называли ведьмами и жгли на кострах. А сами маги, присудив себе ранг жрецов, под видом того, что только им открыт истинный смысл веры и жизни, творят все, что вздумается, гребя в казну чуть ли не пятьдесят процентов приработка любого горожанина.
Как итог — невыносимая бедность, толпы наемников, сопровождающих караваны (только так можно более или менее прилично заработать), элита, скупающая все товары. А еще те, кто настоящего золота в жизни-то не видел. Ну и, конечно, преступное сообщество, орудующее в городе почти исключительно днем.
Неудивительно, что, выгрузив на стол практически целое состояние, по меркам местных завсегдатаев, я очень и очень рисковала получить ножом в печень. Гм.
— А почему люди не идут в соседние города?
— За выезд из города тоже надо платить, — пожал плечами Гриша, морщась и с трудом выдерживая перевязку ноги.
Вирт мрачно за нами наблюдал, внимательно слушая.
— Сколько?
— Один золотой. Да только даже ежели накопишь — кто ж захочет идти невесть куда с семьей, да еще и через пустошь смерти.
— …Не поняла.
— Ближайший город находится в десяти днях пути верхом. И путь проходит через пустошь, на которой не растет ничего выше травы. Никто не знает почему, а только связь с тем городом оборвана, и никто, кто туда ушел, обратно уже не возвращался.
— А караваны?
— Они идут в порт — там корабли. Да только города на берегу и в помине нет. Так. Деревушка небольшая.
— Так мы что, на острове?
Тяжелый вздох Гриши и кивок.
— А вы вообще откуда такие взялись? Ничего не знаете, ни о чем не ведаете, да еще и богатые, как… ну не знаю кто… ну как дураки.
Хмыкаю, размышляя: стоит ли сообщать ему, что он говорит с создательницей этого мира. Или не стоит травмировать психику своим сумасшествием.
— Дикие вы, — подвел итог Гриша и рухнул на кровать. — Ну вы как хотите, а я спать. Вечереет. И да. Не вздумайте открывать окна на ночь! Съедят.
Молча смотрим на окно, переваривая сказанное. А через минуту с подушек раздался глубокий раскатистый храп вполне здорового человека. Впрочем, серьезных ран в той потасовке никто из нас ведь так и не получил.
— Все еще хочешь остаться здесь?
Перевожу взгляд на Вирта, пожимаю плечами и перебираюсь на подоконник. Отсюда можно наблюдать за тем, как люди и прочие существа расходятся по домам в лучах заходящего солнца, спеша закрыть окна и двери на задвижки, отгораживаясь запорами от засыпающего города. Стоящий под окном фонарь загорается синим светом.
— Марина.
Поворачиваю голову, вопросительно глядя на Вирта.
— Ты хочешь остаться одна в этом мире?
Вздыхаю и снова угрюмо смотрю в окно.
— Ответь, — жестко и с напором.
Мне от него уже не отвязаться? Ну и что я скажу? Да, я боюсь, забери меня обратно?! Я поняла: я точно в коме и все это — бред моего воспаленного воображения! Верю, жду, надеюсь, воскрешай меня на фиг.
Ну не могу я так просто взять и поверить, что это все нереально.
— Я остаюсь.
Молчит.
Осторожно кошусь на него. Сидит на второй кровати, поставив ногу на край и откинувшись на стену. Глаза закрыты, бледен, но дыхание ровное…
— Я не смогу тебя переубедить?
— Нет.
Открывает глаза и смотрит на меня так… аж душа переворачивается.
— Тогда утром я ухожу. Извини, но…
Встает и выходит за дверь, рывком захлопнув ее за собой и оставив меня одну.
Улыбаюсь, закрываю глаза и стараюсь не разреветься. Снова смотрю наружу, там потихоньку накапывает дождь. Вирт, Вирх, Хорт… один из них постоянно бегал за мной, второй постоянно бросал. Сейчас со мной говорил… Хорт? А впрочем, какая разница.
Открыв окно, я спрыгиваю на мокрую мостовую.
Мне плевать. Мне на все плевать. И если он сдался — пусть уходит. Подумаешь, перечитала в детстве сказок о вечной любви, когда парень скорее умрет, чем оставит любимую хотя бы на секунду. Этот не умрет. Этот будет жить дальше. Уверенный, что сделал все, что смог. Этот…
Слезы застилают глаза. Иду, не разбирая дороги и ловя сотни звуков острыми чуткими ушами. Вспоминаю его слова, улыбку, уверения, что никогда не бросит. А еще то, что у Гриши теперь есть деньги на билет домой и я и ему больше не особо и нужна… Останавливаюсь, вытирая слезы. Ну и ладно. Ну и пусть. Зато я теперь свободна. И даже если через месяц умру, этот месяц я проживу здесь. А там — кто знает. Этот мир уже живет по своим законам. Возможно, завтра он придумает меня. И я не исчезну! А еще… а еще из темноты на меня смотрят три пары белых светящихся глаз, обрамленных линиями рисунка, медленно сползающего со стены на камни мостовой.
