— Ты не глухая, ты безумная!
— Вот те номер! — немедленно возмутилась я. — Это так ты меня любишь? Сдуреть! С такой любовью и ненависти не надо!
— А как мне тебя еще называть! — заорал в ответ Кондрад. — Почему ты мне ничего не сказала об условии возвращения?
— А что бы изменилось? — начала закипать я. — Ты бы на мне не женился? Так я и так не очень-то стремилась за тебя замуж, если ты помнишь!
— Да я бы нашел какое-то решение, и ты была бы рядом! — не желал успокаиваться Кондрад. И тут до него дошла вторая часть фразы. Он сощурил глаза и прошипел:
— Не стремилась, значит? Поздно! Ты моя жена и останешься ею, чего бы мне это ни стоило!
— Я тебе не собака! Рядом, Тузик, рядом! — выщерилась я в ответ.
— Ну хорошо, я не так сказал, — сразу пошел на попятный Кондрад. — Мы были бы вместе. Такая формулировка тебя больше устраивает?
— Немного лучше, — милостиво согласилась я и стала смотреть на него гораздо благосклоннее, испытывая, правда, болезненную тоску и неодолимое желание прикоснуться.
— Ваше величество, прекратите спорить и выяснять отношения! Лучше скажите то, ради чего вы затеяли этот разговор. Проход может закрыться в любую минуту, — раздался откуда-то голос. Говорящего я не видела, и голос мне был одновременно знаком и не знаком. Чудно все это.
Выслушав упрек, Кондрад согласно кивнул и обратился ко мне:
— Илона, ради всего святого… Прошу, нет — заклинаю тебя, не снимай кольцо, держи его всегда при себе. Это очень важно! Оно поможет…
И тут сон прервался. Я провалилась в темноту и больше никаких снов в эту ночь не видела. Проснувшись утром, долго сидела на постели и не могла прийти в себя, гадая, был ли разговор на самом деле или мне действительно с горя привиделось. Так ничего и не решив для себя, я принялась рассматривать обручальное кольцо, которое мне следовало носить не снимая для непонятных целей Кондрада.
Кольцо было весьма необычным. Сделанное из белого металла, оно представляло собой две руки, тянущиеся друг к другу и поддерживающие белый камень. Сами же руки украшала россыпь синих камей. Внутри кольца по всему ободку тянулась вязью надпись. Что она означала, мне было неведомо, читать на их языке я так и не научилась.
Покрутив кольцо в пальцах и надев обратно, с тяжелым вздохом сползла с кровати и потопала налаживать свою разбитую на мелкие осколки жизнь. А что мне еще оставалось делать, как не стараться забыть приключения и научиться жить без Кондрада? Жевать розовые сопли я никогда не любила и другим не советовала. Да, случилось. Да, больно. Тоскливо. Но жизнь продолжалась, и я не единственная девушка, потерявшая любимого человека. Если другие выживают после такого, то и мне это по силам. К тому же Кондрад, слава богу, не умер. А что не со мной… много хотеть вредно. Главное, пусть живет.
Потянулись тоскливые дни летних каникул. Не спасали даже книги и любимые тренировки. Я постоянно пребывала в мыслях о том мире и Кондраде, который мне больше не снился. Часто вспоминала и прокручивала в памяти все наши общие мгновения. Вспоминала, понимая, что так дальше нельзя. Нужно прекратить сводящее с ума наваждение, оборвать безумную тягу к несбыточному. Тем не менее удавалось мне это из рук вон плохо. В голове глубоко засел его образ, и как я ни старалась от него избавиться, ничего не получалось. Блин, прямо Пенелопа в ожидании. Вспомнилась смешная песенка из старого кинофильма «Ангел в тюбетейке»:
Ты куда, Одиссей, от жены, от детей,
Одиссей, Одиссей,
Милый Одиссей, милый Одиссей?
Шла бы ты домой, Пенелопа…[13]
Ага, вот и я батрачила на даче, мысленно роняя слезы. Моя нелепая придурь вызывала недоуменные взгляды родителей и насмешливое подтрунивание братьев, когда я щеголяла в длинной футболке с рукавами и шортах при одуряющей жаре. Увы, раздеться до купальника при них я не могла, пришлось бы родичам на полном серьезе объяснять, откуда взялись шрамы. Вот и парилась в одежде, отказываясь от походов на пляж и купания.
Все мои благие намерения о начале новой жизни пошли прахом и отправили меня прямиком в личный ад, где я благополучно и пребывала. Скоро с меня там начнут квартплату требовать за постой. Самое отвратительное, поделиться мне было не с кем. Такое положение дел продолжалось до тех пор, пока однажды, примерно месяц спустя после моего возвращения, ко мне в комнату не ввалилась мама, сжимая в руке половник. Сдвинув брови, она сказала:
— Илона, нам нужно поговорить. Мне кажется, у тебя серьезные проблемы, которые ты от меня скрываешь.
— Мам, ты о чем? — попыталась я отвертеться от разговора и тут же слегка получила половником по макушке.
— Например, о твоем кольце, которое ты носишь не снимая и на которое постоянно пялишься, когда думаешь, что тебя никто не видит. И не вздумай мне врать, Илона Гавриловна Острожникова, что это дешевая безделушка! Не забывай, я искусствовед и прекрасно знаю, что стоимость подобной «безделушки» исчисляется сотнями тысяч евро. Так что давай выкладывай, откуда у тебя такая дорогая вещь и во что на этот раз ты нас втравила!
— Мам, если я скажу правду, ты не поверишь, — промямлила я и подняла на нее несчастные глаза.
— А ты попробуй, — парировала она и уставилась на меня в ожидании рассказа.
Пожевав в раздумье губу и решив «была — не была», я рассказала все как было и продемонстрировала полученные шрамы, тут же детально осмотренные и ощупанные. Маму сильно взволновали полученные увечья, и она не медленно вознамерилась тащить меня в лазарет, чтобы посмотрел опытный врач. Мало ли какие могут быть последствия глубоких и опасных ранений! Мои уговоры, что все в порядке и ничего не болит, действовали плохо, и мама заявила:
— Прекрати меня успокаивать! У моего ребенка два сквозных ранения, и я желаю знать, чем они могут грозить тебе в будущем!
— Мама! — попыталась прервать я ее. — Это все, что тебя волнует? А то, что я замуж вышла и в другом мире побывала, и муж черт знает где, это как?
— Да, пока это все, что меня волнует, — спокойно ответила мама и разъяснила мне свою точку зрения: — Замуж ты бы раньше или позже все равно вышла, а вот зятю я бы с превеликим удовольствием уши надрала!
— Зачем? — обалдела я.
— Затем, что плохо за тобой смотрел и допустил подобное. Вот ведь мужики какие, постоянно думают не о том и пропускают самое важное!
Я слушала маму и не могла поверить своим ушам. На всякий случай все же решилась осторожно поинтересоваться:
— Ты мне веришь?
Мама внимательно на меня посмотрела и, пожав плечами, ответила:
— А не надо? Ты мне никогда не лгала, и у меня нет поводов тебе не доверять, да и еще при такой куче вещественных доказательств. И вообще, говорю тебе как историк… чего только не бывает на свете! Ты, главное, папе и братьям пока ничего не рассказывай, не стоит их волновать попусту.
От всего происходящего у меня начался ступор, и я чуть заикаться не начала:
— Что значит «попусту»?
— То и значит! Вот появится твой Кондрад, тогда и расскажем.
— Мам, ты издеваешься? Как он здесь появится?
Мама пожала плечами и сообщила:
— Если настоящий мужчина, то появится. А если нет, то и жалеть не о чем.
— Ик… ты еще скажи, что настоящий мужчина должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом.
— И что в этом неправильного? — ехидно посмотрела на меня мама и добила: — Хотя, зная твой характер, ты этот дом развалишь по кирпичику, дерево обязательно спилишь, чтоб горизонт не загораживало, и назло всем принципам осчастливишь его дочерью.
— Ну ма-а-а-м!
— Что «ма-а-а-м», — передразнила она меня. — Кто в первом классе наловил лягушек и выпустил их гулять на уроке чтения? Не ты? Или, может, не ты взорвала кабинет химии, пытаясь получить динамит? Или не ты механизировала скелет и довела бедную учительницу до сердечного приступа, когда он попытался поцеловать ей руку? А кто спер первомайские лозунги и, сшив из них парашют, спустил кошку со школьной крыши? Несчастное животное орало дурниной, пока летело к земле под надписью «Свободу трудящимся всех стран!». Скажешь, тоже не ты?
Ответить на это мне было нечего, и я стыдливо промолчала, вспоминая про себя все пакости, о которых мама еще не знала. Или знала, но промолчала, перечислив самые запомнившиеся. Пока я пребывала в задумчивости, мама подсела поближе, обняла меня и сказала:
— Все будет хорошо, доченька. Твое от тебя никуда не денется. Судьба и на печке найдет.
— Хотелось бы на это надеяться, — призналась я, обнимая ее в ответ, и, вдруг вспомнив, поинтересовалась: — Мам, а как ты думаешь, почему он… ну… никак не соглашался…
Мама отстранила меня и, глядя в глаза, прямо спросила:
— Почему он с тобой не переспал?
Да, наша мама не умеет выражаться экивоками и называет все своими именами. Покраснев, кивнула и замерла в ожидании ответа. Мама подумала и выдала:
