— Премного благодарен, а если что было не так, извините великодушно.
Он только строил рожи и качал головой:
— Да, брат, я смотрю, ты здорово переменился — ишь как заговорил!
Здесь тоже есть ворота — узорные, литые, очень красивые; мы их проскочили, и дальше я понесся над адскими просторами, как кузнец Вакула в Петербург. Рассмотреть успел немного — все громадные, еле глаз хватает, площади со статуями, вдалеке — мрачноватые дворцы с колоннами, людей не видно, но и заборов, кстати, ни одного. Влетели мы в какое-то мраморное жерло и припустили по широченным тоннелям, все глубже, глубже и вот, наконец, очутились в зале, размеров тоже циклопических и тоже с колоннами. Тут на возвышении стоял черный готический трон, и чуть подальше — длинный стол, на котором была расстелена вроде бы карта, и над ней склонились несколько человек в длинных, до пола, парчовых одеяниях. Лиц не разобрать, но и так видно, что авторитеты.
Черт, который меня притащил, заорал во всю глотку:
— Глядите, кто у меня тут есть!
От компании у стола отделился один и подошел к нам. Я только взглянул, сразу понял, кто это — тут подсказки не нужно, не ошибетесь — сам Вельзевул, Владыка Ада. Был он роста высокого, на плечах — этот складчатый плащ, прихваченный пряжкой с тусклым камнем и, как где-то сказано, «ликом темен и прекрасен». Верно. Смугл до чрезвычайности, а лицо узкое и длинное, будто нож.
Руки у меня свесились, как у старого орангутанга, и весь я окостенел от страха. Если в раю порядки такие строгие, то что же здесь? Без разговоров на сковородку? Еще почему-то я ожидал, что, посмотрев на меня, он непременно рассмеется сатанинским смехом, потому что вид у меня после всех приключений был, мягко выражаясь, причудливый.
Однако ничего этого не произошло. Вельзевул довольно долго разглядывал меня, потом сказал:
— Да, его хорошо отделали. — Затем чуть отвернулся в сторону и приказал: — Дайте парню стул, он сейчас упадет. И налейте чего-нибудь, он чуть живой.
Тотчас же меня посадили на табуретку и сунули в руки стакан — по-моему, с коньяком. Я настолько оторопел, что сел и выпил. Прожгло, я вам доложу, насквозь — но дышать стало легче. Вельзевул надвинулся на меня, как черная скала.
— Ну, Володя, что же ты из рая ушел?
— Выгнали. Я одному их хитровану по морде засветил.
— И ты не попросился обратно? Не валялся в ногах у Михаила?
Я помотал головой, как усталая лошадь.
— Не могу я там. Воля ваша, делайте, что хотите.
Вельзевул посмотрел на меня еще некоторое время и негромко скомандовал:
— Герду ко мне сюда.
В ту же секунду перед нами явилась девица сногсшибательного обличья. Здорова, ноги от шеи — натуральный циркуль, вся в черных кожах, как американский байкер, сплошь бахрома, бляхи, цепи, шипы и еще не знаю что, каблуки такие, что даже со стороны смотреть страшно, на голове — взрыв сверхновой, а размалевана!.. Вокруг глаз — синие треугольники с зеленой каймой, в ноздрях пламя — слов нет, и при этом жует, кикимора, жвачку. Но Вельзевул и бровью не повел.
— Что на семнадцатом? Течет?
— Течет, — с приятной хрипотцой отозвалась девица.
— А Моуди?
— Моуди? — она пожала плечами. — Моуди — отрезанный ломоть.
Вельзевул вдруг впал в необычайное раздражение.
— Гнать его в три шеи! — взревел он. — Все, лопнуло мое терпение, оно у меня не ангельское! И пусть эта скотина на глаза мне не показывается!
Вельзевул повернулся ко мне.
— Вот, человек к нам пришел… Володя, пойдешь ко мне в сантехники?
Я встал, и табурет за моей спиной с грохотом опрокинулся.
— Ва… Ваше величество, я без документов…
Тут-то, наконец, он и проделал то, чего я так долго ждал, — расхохотался громовым сатанинским смехом. Такие вышли раскаты, что мое почтение, следом, естественно, засмеялся тот черт, на котором я, можно сказать, приехал, за ним — Герда и все остальные, и я сам не удержался и улыбнулся.
Вельзевул даже слезинку с глаза смахнул:
— Ну, Володя, насмешил… На кой хрен здесь документы, тебя последний черт у салотопки в лицо знает… Короче, так: есть у нас тут семнадцатый участок — заколдованный, что ли, кто там разберет — надо его привести в порядок. Ты когда-то в своем деле понимал. Справишься — сделаешь карьеру. Так что постарайся. Это Герда — генеральный инспектор Котлонадзора. Она тебе все покажет, объяснит… Да, Герда, жилье ему какое-нибудь определи… Давайте, молодежь, я на вас надеюсь.
Вельзевул вернулся к столу и карте, а Герда, окинув меня меланхолическим, как показалось, взглядом — пойми-ка чего за этой боевой раскраской — не переставая жевать, пробурчала: «Пошли, чего там…»; мы куда-то провалились, и опять понеслись по тоннелям и коридорам неведомо куда. Держала меня эта расписная ведьма так неудачно, что кроме ее окованного серебром сапога я толком ничего и не видел.
Но вот прилетели. Здоровенная бойлерная, все как положено — котлы, трубы, приборы. Зеленобровая Герда молчала, но по-прежнему смотрела на меня скептически. Я поскреб в затылке и вздохнул.
— Герда, давай сразу выясним отношения. Самый Главный там сказал про карьеру, так вот ты знай — мне карьеры не нужно. Как все есть, так все пускай и остается. И вообще, я в Москве один из самых тихих, понято?
Герда уставилась куда-то вбок.
— Ты, значит, из Москвы.
— Ну да. А ты что, москвичей недолюбливаешь?
Она снова призадумалась и неожиданно изрекла:
— Ты ничего, симпатичный.
На это я уже не знал, что ответить, и потребовал у нее схему. Схема нашлась, но составлял ее, судя по всему, еще Юлий Цезарь на свином пергаменте, и потом римские легионы десять тысяч лет ходили по ней в римских сандалиях — пятно на пятне и дыра на дыре. Понять ничего нельзя, пришлось разбираться так.
Разобрались.
— Черт-те что, — подвел я итог. — Значит, так. Эту магистраль мы перекрываем и срезаем. Сварка у вас тут есть?
— У нас все есть, — с мрачной гордостью отозвалась Герда.
— Чудесно. Муфты эти на пеньке выбрасываем и везде ставим шарово-конусные соединения. И задвижки шаровые — можно сделать?
— Можно.
— Какие?
— Любые.
— Постой, постой. И инструмент тоже любой?
Герда только хмыкнула. Я даже замер, ослепленный открывшимися перспективами.
— Тогда так… Задвижки «Бугатти», полнопроходные, со встроенными фильтрами. Перфоратор «ДеВалт», «болгарку» «крессовскую», трехпозиционную, плюс полный набор «Хилти». Манометры — «Толедо». Этот стояк заменяем на медный, с компрессионным переходником, а вот отсюда врезаем резервную магистраль. Давление дадим сначала в основную, затем в резервную и здесь вот стравим. Все дела.
— И ты все это можешь сделать? — недоверчиво спросила Герда.
— С инструментом и поддержкой — вполне.
— Если ты самый тихий, — полюбопытствовала она, — какие же в Москве бойкие?
Итак, мы с Гердой и полдюжиной подсобных чертей принялись гнуть и варить трубы, нарезать резьбу и долбить стены. Дела пошли нормально, к вечеру второго дня дали давление, опрессовали, и семнадцатый участок утратил весь свой гнилой и подтекающий романтизм. Прилетел даже Вельзевул, похлопал меня по плечу и сказал:
— Ну что же, Володя, замечательно, по такому случаю ты повышен сразу на два звания и получаешь чин инспектора. Герда, продолжайте, продолжайте в том же духе, сколько нам мучиться с этой рухлядью, переходите на двадцать шестой, и вперед…
И умчался. Герда, черти и я отметили это дело с достойным перебором, и дальше мое загробное существование потекло стандартным порядком. Кашель понемногу отпускал, поселили меня во вполне приличной хибаре, Герда притащила целую кипу каталогов с мебелью и одеждой и сонно предложила выбрать что угодно, поскольку всего навалом, а публике глубоко плевать, как я выгляжу. Мы крушили кирпич, тянули магистрали, наворачивали вентиля, ломали головы над старой схемой и рисовали новую, а в остальное время бродили по здешним этажам, подкрепляли силы спиртным и ужасно резались в покер со всеми чертями и такими же, как мы, наемниками.
Герда вела себя все загадочней и загадочней. Как-то с пьяных глаз я выразил сожаление, что не могу увидеть ее лица и волос и натуральном виде, после чего закономерно ожидал получить по морде разводным ключом. Но вместо этого моя начальная долговязина вдруг отмылась и явилась в довольно милых косичках на школьный манер. Открылось, что это весьма юное создание, вовсе не лишенное привлекательности. Я зааплодировал и заявил, что в таком формате руководство мне правится намного больше. Герда странно покивала и, по своему обыкновению, склонив голову на плечо, уставилась куда-то в угол слева от себя. В результате этих преобразований она вдруг начала ревностно следить за тем, чтобы я много не пил.
И вот как-то однажды мы сидели в колодце на пятьдесят втором участке на противных ржавых скобах из гнутой арматуры, в руках у нас была все та же драная схема, и ругались мы нехорошими словами, потому что ничего не могли понять.
