Может быть, оно и к лучшему. Не всем ведь быть баронами, кто-то должен просто тянуть на себе бремя военных тягот. И хорошо, когда рядом с этим кем-то оказывается настоящий аристократ, способный подсказать верное решение, удержать от опрометчивого шага…
— Я боюсь, что этот шаг изначально был опрометчив, — хмуро произнёс Каммхубер.
Фон Белов сморгнул и вернулся к разговору.
— Полно, Йозеф, о чём ты говоришь?
Генерал хлопнул себя папкой по бедру:
— Подумай сам, Николаус! За такой короткий срок русские сконцентрировали в районе от сорока до шестидесяти тысяч человек личного состава. Пару месяцев назад они сидели в болоте, без оружия, без припасов, без выхода. А теперь умудрились воздвигнуть посреди глухого леса настоящую крепость, — крепость, Николаус! капитальное многоэтажное сооружение, — обзавелись бронетехникой, наладили работу артиллерийских систем — которые захватили у наших же частей второго эшелона, ты понимаешь? И выходить из окружения эти мерзавцы, похоже, даже не собираются.
Фон Белов потряс головой.
— Крепость? Как это — крепость? Ты не можешь ошибаться?
— Хотел бы. Здесь данные аэрофоторазведки, — Каммхубер взмахнул своей кожаной папкой. Его круглое лицо тут же скривилось, и адъютанту на мгновение показалось, будто генерал собирается сплюнуть на ковровое покрытие приёмной. Но тот, разумеется, не сплюнул. — Если это можно назвать "аэро".
— Отчего же нельзя? — осторожно поинтересовался фон Белов.
Генерал снова дёрнул пухлой щекой.
— У них превосходная зенитная артиллерия. Понимаешь, слишком, слишком эффективная. Сперва они сбивали "штуки"; потом, когда эти идиоты из люфтваффе, — извини, Николаус, — спохватились, оказалось, что русские так же уверенно работают по "филинам", независимо от высотности. Мы даже не можем надёжно оценить радиус, в котором они способны поражать наши самолёты. Вести полноценную воздушную разведку в таких условиях невозможно, нам приходится довольствоваться случайными снимками: наудачу отправляем разведчик — возможно, он и сумеет вернуться. С парой размазанных фотографий в лучшем случае.
— Попробовать ночную съёмку? — фон Беловым начинал овладевать некий азарт: всё-таки он был адъютантом от люфтваффе и даже сейчас не отказывал себе в удовольствии иногда подняться в небо — конечно, не в боевых условиях, о нет, не в боевых. — С достаточной высоты, чтобы шум моторов оказался незамеченным?
— Пробовали, — с вымученной улыбкой сказал Каммхубер. — Их ПВО не просто способно к обнаружению наших разведчиков в любое время суток — эффективность зенитного огня ночью нисколько не снижается.
Адъютант постепенно начинал понимать масштаб проблемы. Если ПВО русской лесной крепости ввергает в такое отчаяние творца "Линии Каммхубера"…
— Ты же не думаешь… — медленно проговорил фон Белов, застывая всей своей длинной извилистой спиной.
Каммхубер поднял на него усталое круглое лицо.
— Не думаю. Я вообще сейчас стараюсь поменьше думать.
В приёмной повисло неприятное молчание. Фон Белов подумал, что всякого упоминания о "богах"… лучше избегать, да, тщательно избегать.
Он посмотрел на часы.
— Русские всё равно не смогут продержаться долго, — сказал наконец адъютант. — Такое количество солдат требует снабжения. Им скоро станет нечего есть, а большевистское командование не имеет способа обеспечивать лагерь: малой авиацией невозможно доставлять такой объём грузов.
— Русские свободно принимают у себя тяжёлые бомбардировщики, — почти равнодушно сообщил Каммхубер. — Они построили взлётную полосу прямо на болоте. Проложили гать, а поверх неё — металлические листы.
— Как ты узнал обо всём этом? — потрясённо пробормотал фон Белов.
— Агенты, — с тем же отстранённым видом пояснил генерал. — Фюрер подчинил мне кое-какие ресурсы ведомства господина адмирала.
Адъютант непроизвольно хихикнул. Да, скандал был знатный, Канарис мало что брови себе не выдрал.
— Но информации всё равно слишком мало. Чёртовы русские каким-то образом наловчились раскрывать наших людей, словно чувствуют, когда мы пытаемся провести очередное внедрение.
— Кто-то сливает им информацию? — насторожился фон Белов.
— Вряд ли. Мы работаем довольно автономно, изолированно от центра.
Генерал тут же осёкся, кинув на собеседника внимательный взгляд. Адъютант успокаивающе покачал головой: всё в порядке, это же я, твой верный Николаус…
— Ты собираешься просить у Фюрера ещё подкреплений? — спросил он, меняя опасную тему.
— Вряд ли это сейчас будет хорошей идеей, — неохотно признал Каммхубер, — по крайней мере, до взятия Москвы.
— О, это не станет проблемой, — уверенно сказал фон Белов, — осталось совсем немного, неделя или две.
— Да, я уже слышал это… неделю или две тому назад.
Генерал покосился на дверь в кабинет Гитлера, огладил свою пухлую папку. Вздохнул.
Непривычно было видеть старину Йозефа в таких расстроенных чувствах. Фон Белов заёрзал на жёстком стуле.
— Они практически свободно действуют в тылу наших войск, — сказал Каммхубер, — на севере Украины, на территории Белоруссии до Бобруйска, — чёрт бы взял эти славянские названия, — даже почти до Минска — это уже давно перешагнуло рамки простых партизанских действий. Фактически, войска уже сейчас чувствуют снижение эффективности основной логистики… а ОКВ почувствует очень скоро, когда ситуация под Москвой вынудит этих карьеристов из "Центра" перестать наконец врать в своих победных реляциях.
Он оставил папку на столе и обеими ладонями потёр виски.
— Если бы только фюрер санкционировал нанесение полномасштабного удара, если бы только.
Адъютант покачал головой:
— Йозеф, ты же знаешь, какое значение Фюрер придаёт… этой проблеме. Сейчас твоё влияние таково, что…
— Какое влияние, Николаус, о чём ты говоришь? — с горечью проговорил Каммхубер. — Будь у меня хоть толика нужного влияния, я решал бы задачу совершенно иными средствами. А сейчас мне приходится плясать грютмакерюнг вокруг Скорцени, надеясь хоть как-то принудить этого хвастливого идиота к решительным действиям. Лаяться с высокородными, — извини, Николаус, — тупицами из вермахта, которым кажется, будто вопросы логистики второстепенны, а снаряды, хлеб и тёплая одежда их солдатам под Москву прилетят сами собой, по воздуху. И, кстати, о воздухе: этот боров…
Он резко замолчал.
"Ага", с удовлетворением ёрзая в кресле, подумал фон Белов, "штабная жизнь кое-чему тебя всё-таки научила".
Сам он всегда чувствовал приближение тех, кто имеет возможность плюнуть тебе на голову. Кажется, и старина Йозеф понемногу научается.
Двери кабинета Фюрера широко распахнулись в приёмную под натиском внушительного белого живота.
— Ба! — густым чувственным баритоном произнёс живот, — да это же наш чудесный, чудесный Каммхубер!
— Хайль Гитлер, — вежливо сказал чудесный, чудесный Каммхубер, вставая навстречу животу.
"Однако", подумал фон Белов, "неужто расположения старины Йозефа ищет сам Гёринг?.."
Решительно, решительно идёт в гору!..
— Умный — гору обойдёт.
— Напрасно Вы так, Дмитрий Михайлович, в горах-то подъёмников нет, а у нас тут — смотрите, какая красота. "Турболифт" называется.
— А я вот слышал, — влез в генеральскую беседу нетерпеливый Коля, — что и в горах бывают подъёмники. Вот говорят, в Геленджике канатную дорогу строить собираются, на Маркотхскую гору, кажется.
Товарищ Мясников возмущённо воздел глаза к потолку коммуникационной башни и незаметно показал Половинкину мощный четырёхпалый кулак. Коля спохватился, стушевался и замолк.
— Маркотхский хребет, — рассеянно поправил Карбышев, снова отворачиваясь к Рокоссовскому. — Так Вы говорите, что у нас с авиацией такое особенное?
— Пока ничего, — несколько смущённым тоном ответил командующий, — извините, Дмитрий Михайлович, невольно Вас в заблуждение ввёл.
Карбышев улыбнулся.
— Извиняю, Константин Константинович. А теперь выводите.
— Дело в том, что существенной потребности в истребительной авиации у нас на текущий момент нет — ПВО наше Вы себе прекрасно представляете.
— Представляю, — кивнул Карбышев. — Да и и под Москвою истребители сейчас нужнее, что говорить.
— Да. Однако Ставка в ближайшее время намерена предоставить нам до восьми современных бомбардировщиков.
Генерал-лейтенант неопределённо хмыкнул.
— Восемь машин… Константин Константинович, Вы же понимаете, что без истребительного прикрытия, без соответствующего обеспечения что восемь, что восемьдесят — одинаково обречены на немедленное уничтожение авиацией и ПВО противника.
Рокоссовский сдержанно улыбнулся.
— Извините, полагаю, после знакомства с представленными Ставкой документами Вы своё мнение перемените.
