– Помолчи, дура! – рявкнул я. – Пойдешь как миленькая. Ну что, граждане экологи, расходимся по-хорошему?
– Табаки, отпусти его, – вяло махнул рукой Болек.
И тут случилось то, чего я боялся.
Табаки шмыгнул носом и заявил:
– Ты чего, Болек? Этот пердун твою девчонку, а ты… Гобза тебе навалял, ты и раскис, да? Гы-ы-ы! Стоять! – взвизгнул он, заметив, что я дернулся в его сторону. – Думаешь, не стрельну? В себя смог, а в старого козла не смогу? А это как тебе понравится? Гляди, Гобза! Гы-ы-ы!
Табаки сорвал с себя вязаную шапочку. Елочки зеленые… Наискось, выше правого уха головы у него не было вообще. Острые обломки кости выпирали под кожей, отчего череп имел форму неправильного, чудовищного многоугольника. В лунном сиянии эта фантасмагория производила особое впечатление. Меня едва не стошнило.
– Вот оставил на память, – горделиво пояснил Табаки. – Никому не показывал, только Алану.
Табаки – самоубийца? Что-то мне не верилось. Я не мог представить себе это существо несчастным влюбленным. Оскорбленным? Затравленным? Такого, пожалуй, затравишь…
– Зачем ты это сделал? – брезгливо спросил я.
– Любопытно стало. Что будет, если стрельнуть себе в башку?
И Табаки снова шмыгнул носом. Он подтолкнул сэра Перси к самому краю дыры, зияющей на месте дома. Тот не сопротивлялся. Понимал ли он вообще, что происходит?
– Угомони его, – обернулся я к Болеку.
Тот улыбнулся разбитым ртом:
– Сбавь обороты, Гобза. Торги отменяются. Думаешь, его можно остановить? Мы, самоубийцы, народ отчаянный.
Я вспомнил, что говорила Гиппиус: в ряды «Молодых экологов» принимали исключительно самоубийц. Ах, Нэй… У тебя были далеко идущие планы… Они ни перед чем не остановятся, ничего не испугаются, они ненавидят Атхарту. С таким отрядом можно решиться на любую авантюру.
– Ты, Смоллетт, подлый вор, – заявил Табаки. – Алан тебя терпеть не мог. Я приговариваю тебя к смерти. Приговор привести в исполнение немедленно.
– Берегитесь, молодой человек, – отозвался вдруг сэр Перси бесцветным голосом. – Атхарта умеет постоять за себя.
– Хватит умничать! Достал.
Табаки, ухмыляясь, поднял отражатель.
– Не-э-эт! – повис над парком женский крик.
Эсмеральда, каким-то чудом освободившись, в два прыжка достигла сэра Перси. Она повисла на нем, едва не обрушив его в пропасть. Она обнимала его не только руками, но всем телом. Она что-то твердила ему… Сэр Перси тщетно пытался оторвать девушку от себя. Табаки не сводил с них объектив, но медлил.
Луна, воссозданная в Атхарте воспоминаниями миллионов человеческих поколений, щедро заливала светом парк. Сэр Перси и Эсме стояли на краю пропасти. Белое платье девушки полоскалось на ветру.
Господи! – взмолился я неведомо кому. Ну что же мне делать? Поступить, как Эсмеральда? Закрыть их собой, разделить их участь? Или порвать Болека на мелкие клочья? Или попытаться добежать до Табаки раньше, чем он нажмет на кнопку? И – не успеть, не успеть… Если бы я и в самом деле был тем громилой, которого изображал, я бы не сомневался. Кинулся бы очертя голову – и у меня был бы шанс. Но я обычный хлюпик. Хороший парень, но совсем не герой.
Табаки поигрывал отражателем. Может, хотел подразнить и помучить своих жертв. А может, не так уж ему было просто выстрелить в людей, как он утверждал…
Хуже этого промедления не было ничего на свете. Иллюзорные нервы рвались, как гнилые нитки. Скоро мы все дружно сойдем с ума и исчезнем…
– Не смей стрелять, – не выдержал Болек. – Я за девушкой сюда пришел, ты забыл?
– Молчать, придурок! – Табаки молниеносно перевел прицел в нашу сторону. – Думаешь, до тебя очередь не дойдет? Кто ты мне такой? А Гобза – из-за него Алан пропал…
– Идиот, – прошептал Болек. Очень тихо: чтобы Табаки не слышал.
Остальные экологи и вовсе притихли, как мыши.
А я вдруг вспомнил какой-то нехитрый телевизионный тренинг: как вести себя, если вас захватили в заложники. Передачу я смотрел невнимательно, да и давно это было, но запомнил главное: разговаривать! С преступником надо разговаривать. Бессловесную жертву убить гораздо легче.
– Табаки, а Алан-то жив еще, – сказал я. – Может, ему твоя помощь нужна? А ты тут фотоаппаратом размахиваешь.
Я старался говорить насмешливо и уверенно. На самом деле у меня зуб на зуб не попадал. Меня разрывали противоречивые чувства: детское «Так не бывает. Со мной это не может случиться. С кем угодно, только не со мной» – и взрослое, жуткое «Еще как бывает. Еще как может».
Что-то в глазах Табаки на миг обнадежило меня. Мне показалось, я задел урода за живое. Возможно, он не лишен привязанности к Нэю… Но я рано радовался.
– Как это жив?! – возмущенно заявил Табаки. – Нет уж, исчез так исчез. Алан мне теперь не указ. Гы-ы-ы…
Но он все-таки отвлекся. Я был бы рад рассказать, Сурок, что это я воспользовался его замешательством… Но нет. К Табаки метнулась Эсмеральда. Срываясь в истерику, урод нажал на кнопку, но Эсме успела ударить его по руке. Отражатель упал, а вспышка ушла в небо. Несколько сполохов разошлись кругами, и чуть правее луны возникло черное пятно – еще чернее ночного неба. Там не было ни звезд, ни облаков, лишь по краям пятна рассыпались перламутровые искры.
И тут все, стоящие истуканами, словно включились и, сшибаясь лбами, бросились к упавшему оружию. Первой успела Эсмеральда. С глазищами, как у бешеной кошки, тяжело дыша, она переводила объектив с одного эколога на другого. Сзади к ней подошел сэр Перси, мягко разжал ее руку, отнял отражатель и… зашвырнул его на самую середину черной дыры. Пустота тут же его поглотила.
Экологи утратили свое главное преимущество. Но и я почувствовал вдруг, что моя накачанная мускулатура сдулась, как старый воздушный шарик. Ярость, бывшая моим катализатором, сменилась досадой. Ведь экологи добились своего! Они уничтожили дом сэра Перси, они силой уведут Эсмеральду и завтра снова начнут наводить в Хани-Дью свои порядки. А кто сможет им помешать?
Между тем луна в разрыве туч светила с какой-то остервенелой яркостью. Ей словно нравилось служить софитом для нашей сцены. Но тучи вот-вот закроют ее. Темнее всего перед рассветом, мрачно усмехнулся я.
Но вместо этого тучи вдруг расступились еще шире, от них стали отрываться небольшие облака, и мы увидели совершенно фантастическую картину. На одном из облаков, подсвеченный луной, к нам приближался величественный, длиннобородый старец. Сначала он казался маленьким, как шахматный король, но быстро достиг человеческого роста. Он спускался к нам, шагая с облака на облако, которые специально для этой цели выстраивались в лестницу. В руке старец держал золотой посох с перекладиной – огромную букву «Т».
– Святой Терентий! – пискнул самый младший из экологов.
– По облакам идет святой Терентий, колышет ветер белую хламиду… – торжественно, нараспев продекламировал другой – видимо, воспитанник Зинаиды Гиппиус.
Я не был силен в культовой поэзии экологов и совпадения не оценил. Но старик в самом деле шел по облакам, и наряд его иначе, как хламидой, было не назвать. Я не поклонник святого Терентия. Но его появление было эффектным, а главное, своевременным…
– Братья мои! – провозгласил Терентий проникновенным басом. – Взгляните на себя. Взгляните друг на друга и ужаснитесь. Разве так надлежит выглядеть блюстителям экологической чистоты? – Почему-то Терентий окал, как коренной волгарь.
– Я тебе говорил, надо было белое надевать, – подтолкнул один мальчишка другого.
– А ты, брат, – обратился Терентий к Табаки, – подними свою вязаную шапочку. И прикрой свою увечную голову. Ибо твое уродство порождает в других нечистые мысли.
Табаки громко икнул и послушно нагнулся за шапкой.
– Ступайте в храм, братья, – велел Терентий. Потом зевнул и добавил: – И проведите остаток ночи в работе над собой.
– В какой работе? – недоуменно зашептались экологи.
– В полезной! – возвысил голос Терентий. – Вон в небе дырок понаделали. Теперь сидите и представляйте, что оно целое, пока дыра не затянется. Как раз до рассвета управитесь.
– То есть ты хочешь сказать, что святой Терентий не миф? – спросил вдруг Болек.
Терентий, который к этому времени парил на облаке над самой землей, легко соскочил с него.
– Так ты, брат мой, Фома неверующий? – Терентий ткнул Болека в грудь. – Может, за бороду меня подергаешь? Убедишься, что не ватная? Слыхали, братья? Вами предводительствует, а сам считает, что я миф! А во имя кого вы, спрашивается, на себя буквы «Т» навесили? Во имя кого уничтожили дом хорошего человека? Так вот, знайте: я вам на это своего благословения не давал. А давали такие, как этот, – Терентий снова указал на Болека, – которые и в меня-то не верят. Я вам покажу миф! А ну, марш в храм! – рявкнул старец и сердито ударил посохом оземь.
