имел дело с последней идиоткой. — Стрелка явно ритуальная, кто-то дорогу искал. По лесу, уверен, такая не одна найдётся, так что нечего тут особо размышлять.
— Ты прав, — не стала препираться. Действительно же прав.
— На Царство Кощеево указывает же, да? — Петя выжидательно посмотрел на Кота.
— Ну, плюс-минус.
Петя самодовольно улыбнулся.
— Там чайник! — вспомнила.
— Идите обратно, я Алека поищу и потороплю. Такими темпами он себе все мозги скурит…
Мы с Котом вернулись к месту стоянки, Петя пришёл минут через десять — один. Странно задумчивый и хмурый, он налил себе чай и сел рядышком.
— А Алек где? — спросила.
— Не нашёл его. Чего не едите? — он, будто опомнившись, посмотрел на сидящих рядышком нас. Я, укутанная в плед и с чашкой в руке, и Кот в корзинке моих ног.
— Вас ждали.
Алек тоже вернулся хмурым, но тут ничего нового. Спросил, чего не едим, сказал, что надо было есть. Быстро разложил кашу по тарелкам и раздал, и Кота не обделил. Сел.
Ели в молчании.
Молчали до следующего привала: Петя думал о своём, Алек — о своём, а я — об их. Чего это они? Ладно, Алек, он периодически очень загруженный, особенно как покурит, а Петя чего? С Алеком покурил? Тогда что у него там за курево такое, в мысли погружательное?
Постепенно природа начала меняться. Лес редел, мох сменился на траву, но и та скудно седела по углам. На солнце не было и намёка, всё как будто мертвело. То здесь, то там, попадались голые деревья. Чёрные, словно обугленные стволы кривились под разными углами, торчали во все стороны узловатыми острыми ветвями, норовя вцепиться в лицо.
— Мёртвый лес, — объяснил Кот.
И правда мёртвый. Ни птиц, ни зверей, уже даже листочков на деревьях не наблюдается. Голая неровная земля с выпирающими острыми камнями, голые чёрные деревья, сплетающиеся между собой ветвями, голые ели, на вид совсем сюрреалистичные. И не пахнет ничем, лишь землёй — слегка-слегка.
— Холодновато, — Петя весь передёрнулся. Хорошо, что есть пледы, чего-чего, а неожиданных морозов мы точно не ожидали, хотя бы ветровки с собой взяли.
Когда-то, будто бы много лет назад, именно этот лес показало нам блюдце. Кусочек, но я прекрасно запомнила его. Царство Кощеево. Значит, мы уже близко.
— Скоро стемнеет, минут пятнадцать — и на привал, — бросил Алек.
Через пятнадцать минут не получилось. Каменистая земля не располагала к ночлегу, да и деревья здесь росли очень близко, корнями наружу, не оставляя хоть какого-то ровного пространства. Мы запустили клубочек, и он золотистым фонариком скакал впереди — без перебоев, здесь с Силотоком всё было отлично. Череп тоже чувствовал себя хорошо, освещал дорогу двумя яркими прожекторами глаз.
— Давайте тут, — мы вышли на более или менее свободное пространство. — Слишком быстро стемнело, дальше точно уже не пойдём.
Проверила время — только-только к девяти, обычно темнеет на час позже.
Вонзить Черепа в землю своим излюбленным способом не вышло — пришлось ковырять ямку, пока парни решали с огнём. Кот стоял рядом со мной и руководил процессом:
— Ты как тяпкой не работала в жизни. Давай — раз! — и на себя. Раз! В землю давай! И на себя!
— Была бы эта тяпка, может проще было бы, — прошипела, орудуя ложкой.
— Помню, друг по университету, Строганов, позвал меня как-то к себе на загородную дачу… У него своя была, семейная, не съёмная, как обычно бывает. Ох и куролесили мы тогда, девчонок в озеро кидали, подсматривали. Хорошо, старшего поколения не было, переженили бы нас всех — только так, — я вставила ностальгирующего Черепа в выемку. Маловата. Ладно, дальше копаем. — Вот тогда и тяпку мне в руки дали — впервые. У Строгановых земли было на пол-империи, а Славка особо любил именно эту местность, южную. Там и девки такие… Да что я, о девках… Тяпка-то — ой, намучился я тогда! Под жарой-то, да с какими-то деревенскими в огороде. Они всё — барин да барин, а Славка хохочет, мол, какой из него барин — в науку пошёл, от всех дел семейных отвертелся. В Бога не верил, говорил, ненаучно, не доказано, а Строговы-то, Строгоновы, они какой процент дохода на церковь тратили! С патриархом в тесных общениях… А Славка — нет, наука. Вот, знал бы он, что есть на земле Навь, поменял бы взгляды, да не мог я рассказать. А хотелось! Не из наших Строгоновы были, ох… Странно это, всегда думал, коли они церкви столько выкладывают, их могли бы и ввести в узкий круг, ан нет. «Бесталанные, нет в роду ни колдунов, ни инквизиторов», — так мне мой батюшка говорил. А ум-то у Славки — какая потеря для колдонауки!
Вслушивалась внимательно — вот не первый раз несёт что-то подобное, а потом и объяснить не может: что куда и как. Окружение своё вспоминает, события, а себя — нет. Из этих монологов понятно стало, что Череп — из учёных. Не колдун, но в роду такие были. Где работал, что делал, и за что на частокол загремел — непонятно. Вот, из новых подробностей — во времена Империи жил, со «Славкой Строгоновым» дружбу водил.
— Зато Лев Николаич! Вот человек был! Школы строил, и для наших, и для простых, и продвигал знание в узких кругах… сакральное… Доча его, Сашка, чудо какая умная девица, даже моё женатое на науки сердце трепетало. Эх, это лицо широкое, лоб высокий — сразу видно, знаниевая головушка. А Пушкины! — Череп воскликнул, да так, что Петя пролил едва вскипевший чай и зашипел. Видимо, обжёгся. — Как все по Александру Сергеичу горевали, вся нация, вся нация! Этого в книжках-то не напишут, а наша сторона, посвящённая, в его лице потеряла такого учёного! Я юнец ещё совсем был, только в гимназию поступил, но помню, Арина Родионовна, почтеннейшая, с его смерти вся бледная ходила, цветы по округе вяли. Ведьма горюет, природа с ней…
— А ещё кто среди ваших был? — Алек был самым заинтересованным в этих беседах.
— Ой, проще сказать — кого не было. Романовы, конечно, все поголовно. Там как подослали к Ивану Васильевичу одну из своих, изжили Рюриковых, так и вцепились в русскую землю. Никто, конечно, не винит, сейчас-то обособливо, чего уж ради трона не сделаешь? Тем более пользы немало народу принесли. При Грозном-то вообще колдовскому миру жизни не было, считай, Романовы спасли нас всех. Кто знает, какие бы ещё репрессии нас всех ждали, если бы Рюриковичи выжили. Они-то вообще проклятые, говорят. Красно Солнышко Русь крестил, а исконные
