Однако цветочки-цветочками, а работу свою я всё-таки проделал до конца. Спустя сорок семь часов машина выложила мне все итоговые данные — и я просто остолбенел от изумления. За время своего существования эта конопляно-хлопково-подсолнечная планета ухитрилась провороваться насквозь, и всё по вине Унифиска. Вот кто вызывал во мне наибольшее негодование! Президент, парламент, законы, суд, конституция — всё это было лишь ширмой для того, чтобы прикрыть самое наглое и вопиющее беззаконие. Истинная же власть была сосредоточена в руках Унифиска и его окаянных фискальных тележек-персоналей, которые сновали буквально на каждом шагу. Эта в общем-то неглупая машина, призванная заботиться о людях и давать им полезные советы, совершенно зациклилась на самовоспроизводстве. Завод-автомат выпускал тележки, которые собирали масло, которое поступало на завод, который вновь расплавлял старые и выпускал все новые и новые партии кибердоносчиков, которые вновь и вновь бежали за новой порцией подачек. Унифиск буквально грабил всю планету, вынуждая население вырубать леса, осушать моря и засевать миллионы гектаров подсолнухом, соей, коноплей, короче, любыми масличными культурами. Правда, существовали и крупные плантации хлопка, но и их рассматривали с точки зрения получения хлопкового масла.
Все это не могло меня не тревожить особенно если учесть, что и у нас на планетах, входивших в галактический союз Интерспейс, после раскрытия последней аферы в Верховном Галактическом Суде все громче и громче стали раздаваться голоса о передаче судебной власти в руки электронных машин.
Все хорошенько подсчитав, я отправился на прием к Унифиску, одев тяжелый антиметеоритный скафандр и прихватив с собой оружие. Меня начинали побаиваться, так что я должен был быть готовым к любым эксцессам. Во дворе перед зданием супермашины уже столпились в ожидании меня десятки людей и с каждой минутой подходили еще, пока не заполнили весь двор. Как я потребовал заранее, для меня была сооружена трибуна (я лелеял надежду, что не заминированная), были приготовлены микрофоны и телекамеры. Речь моя должна была транслироваться на всю планету.
Я говорил битых три с половиной часа. Я рассказал о семи смертных грехах, о взяточничестве, которое со времен фараонов считалось тягчайшим из пророков, о симонии и коррупции как родимых пятнах и пережитках самых отсталых экономических формаций. Я показал народу всю глубину пропасти, в которую он скатился по вине своего кибервластителя; я пригрозил карами виновным, обличил ничтожество и подлость того образа жизни, который вел приниженный и обираемый народ Плутозии, я призвал их к свободному труду на благо общества, а в заключение сказал:
— На основании всего вышеизложенного я приказываю вам, Унифиск, немедленно самозаконсервироваться, прекратить производство и перепрограммировать завод на производство товаров народного потребления…
В толпе заволновались.
— В случае же неподчинения, — я поднял манипулятор с боевым лазером, — вы, Унифиск, будете немедленно уничтожены. Выбирайте!
Я же говорил, что он был машиной вовсе не глупой, инстинкт самосохранения сработал в нем правильно. За стеной тот час же прекратился гул станков, трубы перестали дымить. Одна за другой к моим ногам стали подъезжать тележки и тут же самодемонтировались. В толпе рыдали.
В эту минуту на трибуну забрался президент и закричал:
— Остановитесь! Эйк, заклинаю вас, не делайте этого! Посмотрите на этих женщин, на стариков и детишек, все они просят вас только об одном — дайте нам жить спокойно, как мы живем уже не одну сотню с лишним лет. Ведь я прав, дети мои?
Толпа одобрительно зашумела.
— Вы говорите, что наше общество плохо, — продолжал Вильмейер. — Возможно, оно не идеально. Но пока на белом свете есть вообще хоть какое-то общество, будут существовать выгодные должности, будут и люди, стремящиеся к ним, желающие получить жизненных благ больше, чем все остальные. И как тут прожить без того, что вы называете м-м-м… взятками, а мы попросту дружественными дарами. Да и что может быть ближе, приятнее и нужнее, чем вовремя сделанный подарок? Причем добровольно! От чистого сердца! И вовсе не за какую-нибудь подлость или преступление, а просто чтобы покровитель о тебе помнил, знал твое благорасположение, чтобы просто кивнул, заслышав в общем списке твое имя! И что может быть благороднее, чем щедро одарить наших спасителей? Врача, спасшего жизнь; журналиста, пощадившего репутацию; ревизора, спасшего от позора? Конечно, подобными методами, рядясь в тоги добрых самаритян, порой пользуются и некоторые гнусные проходимцы для достижения своих низменных целей. Но таким наша планета всегда давала и будет давать решительный отпор! И тому порукой все наше славное боевое прошлое, наши доблестные ветераны, наш верный и непогрешимый Унифиск!..
Его слушали затаив дыхание. А он, прирожденный демагог и профессиональный оратор, вел свою речь к логическому концу:
— Милый ты наш гость из космоса! Пришелец ты наш галактический, дражайший наш собрат по разуму! Ни с чем не сравнится наша благодарность тебе за то, что попытался ты образумить нас грешных, обратить в свою веру, научить нас жить по-иному. Да, ты и твои могучие сородичи можете нас принудить и мы согласимся с вами на словах, но в глубине души весь наш народ будет глубоко и искренне скорбеть по утраченным свободам. Прости нас великодушно, но нынешней нашей жизнью мы жили, живем и надеемся жить и дальше. А теперь!.. — блистающим узором он обвел затаившую дыхание толпу. — Нашему дорогому гостю очень нравятся золото и ювелирные изделия, изготовленные нашими чудо-мастерами. Так последуем же, братья и сёстры, древнему обычаю, завещавшему нам ни в чем не отказывать гостю!..
А потом начался какой-то кошмар. Вся эта огромная толпа бросилась ко мне, мужчины и женщины стали срывать с себя часы, кольца, броши и браслеты и бросать к моим ногам. Быстро росла сияющая груда драгоценностей…
— Остановитесь!.. — заорал я.
Последним ко мне подошел трехлетний мальчуган и протянул игрушку — великолепный маленький паровозик. Наверное, это было самой большой его драгоценностью… Я затрясся от ярости и потопал к своему звездолету.
* * *
На разгон я дал себе всего четыре часа и потому вдобавок к лучевой болезни заработал себе ещё и гипертонию. В антипространстве мне пришлось подзадержаться больше критического времени, и таким образом вышло, что на планете я провел не две недели, а всего сутки или двое, как я, собственно, и рассчитывал. Правда, на корабле еще долго после этого водились фантомы, да и сам я до сих пор не вполне уверен, вернулся ли ко мне мой положительный заряд. Кошки от меня до сих пор почему-то шарахаются.
Я гнал свою «СКУКУ», ругаясь на всех известных мне языках; так что попавшийся мне было крейсер союзников принял меня за «летучего голландца» космоса и поспешно отслужил по мне заупокойную мессу. В другое время я бы с ними поиграл, но мне надо было поторопиться. По моим подсчетам, в нашей системе вот-вот должна была войти в строй кибернетическая машина Суперюстис, которой предстояло взять на себя основные функции судебного разбирательства, подбора и расстановки государственных деятелей, определения перспектив развития нашего общества. Я обязан был рассказать людям, на что они себя обрекают, предупредить о возможных последствиях.
* * *
Я вынырнул из антипространства неподалеку от Базы и сразу же отправился на прием к генералу. Но я к нему не дошел. По пути меня арестовали за самовольное оставление позиции, дезертирство и вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Основными свидетелями против меня выступил Валюха и капитан плутозианского рейдера. Когда я узнал, что судить меня будет Электронно-Военный Трибунал, сердце у меня упало. Как и встарь, все гражданские нововведения прежде всего внедряются в армии.
На глазах у язвительно ухмыляющихся следователей я заполнил анкету со своими показаниями. Затем они заполнили такую же анкету со своими заключениями и вложили оба листка в компьютер. Этого было вполне достаточно, чтобы юридическая программа сравнила доводы обеих сторон и вынесла вполне объективный приговор.
Меня завели в кабину и усадили на стул. За дверью расположились следователи, генералитет, представители прессы. Сами понимаете, это был первый случай применения электронного судьи. Терминал возвышался невдалеке от меня, громадное хромированное пугало, похожее на некоего идола, этакий тотем нашей грешной цивилизации. К нему нельзя было прикасаться, задавать ему посторонние вопросы, даже источник питания у него был независимый, так что долг свой он исполнил бы даже при полном прекращении подачи тока.
Минуты две машина считывала программу, мигая глазками индикаторов, бегали стрелки по шкалам вольтметров, наглядно демонстрируя высочайшее умственное напряжение. А потом лязгающий металлический голос принялся перечислять все мои прегрешения от самоволок до дерзостей, от выговоров до беспринципности. Когда кибер перешел к постановительной части, я понял, что обречен.
