Здоровенный двор был сплошь заставлен гипсовыми статуями Ленина во весь «его» двухметровый рост. Иные из них по-отечески взирали на меня, другие стояли, гордо отвернувшись. Их тут была целая чаща! Стояли здесь Ленины и поменьше, они казались его детьми.
— Опять — вы?? — послышался позади чей-то голос.
Я спрыгнул обратно. Это был… тот самый курский неизвестный:
— И после этого вы осмелитесь утверждать, что вы все-таки туземец?
— Кто-о?
— Вы сколько лет на Земле?
— С рождения, — не совсем понял я.
— С рождения можно было б и выучить, что туземец, туземец, — разделил он слово, — житель этой земли, местности. Я же в своем вопросе имел в виду не просто землю, а планету Земля.
— Снова вы за свое! — оскорбился я. — Сейчас опять начнете про конкуренцию?
— А чего ж вы хотите — факты налицо. По всей стране мы пока обнаружили лишь два богатых, можно сказать, «месторождения» доподлинных гипсовых фигур — и вот снова наталкиваемся на вас. Какой бы вы сделали оргвывод?.. Впрочем, коммерческая честность превыше всего. На это хранилище у нас договора нет. Вы первый пришли и застолбили, — он указал на бетонный столбик-пасынок, на который я становился, влезая на забор.
— Это не мой, — честно отказался я.
— Однако он излучает ваши следы.
— В таком случае, что излучаю я сам — весь? Человек я или кто?
— А пес вас знает! Ни одна собака не определит, хотя собачий нюх — тончайший индикатор. Перевоплощение любого так называемого пришельца в человека бывает полным или никаким.
— Ну, хватит. Надоело. Уступаю вам права. Берите все! — широко повел я рукой на забор.
— Все не потянем, — с сожалением заметил он, тем не менее явно обрадованный моей нежданной щедростью. — Договорник?
Я не глядя подмахнул бумагу, привычно появившуюся из-за пазухи неизвестного, его же дешевенькой шариковой ручкой.
Он молча поклонился мне и пошел вдоль забора к воротам, над которыми тихо жужжала лампочка.
— А вознаграждение? Комиссионные, призовые, отступные? — жадность все-таки взыграла во мне.
— В договоре об этом ничего не сказано, — хихикнув, откликнулся он. — Вы уступили право первооткрывателя даром. Задарма и дуриком.
Так…
— А зачем же вам договор? Ну и брали бы себе задарма и дуриком.
— Договор удостоверяет подлинность приобретаемого. И вдобавок, по-вашему, честь торгаша… торговца ничего не стоит?
— Вы хоть сторожа-то, если он есть, не обижайте, — крикнул я.
— Не обидим…
Рано утром я не поленился, сходил на склад. Сторож был. Не обидели — пьяный в стельку. А «хранилище» заметно поредело.
Нет, что ни говори, а мой знакомый неизвестный — все-таки торгаш, а не торговец, пусть и космический. Как ни уточняй. Я настоящий житель Земли и хорошо знаю разницу между, казалось бы, сходными словами.
А ведь и я мог вернуться домой на машине марки «Форд», как в песне поется. Совершенно свободно.
Пожалуй, это моя самая поразительная история. Такого, что приключилось во Фритауне, со мной еще не было и, твердо надеюсь, не будет. Фритаун — столица африканской республики Сьерра-Леоне, важный порт на побережье Атлантики. Переводится с английского как «Свободный город». У них вообще государственный язык — английский.
Помнится, мой неразлучный спутник боцман Нестерчук, очутившись на берегу, пошел прицениваться к знаменитым местным алмазам, имея всего пару долларов за душой, а я благоразумно решил истратить ту же сумму на культурные цели и направился в известный Национальный музей.
Про музей я вам подробно рассказывать не стану. А вот про другое… Там я познакомился с одним экскурсоводом. Как выяснилось, бывшим колдуном небольшого племени, живущего у самых отрогов массива Фута-Джаллон и в основном занимающегося охотой в высокотравной саванне.
По-моему, кроме меня, других посетителей в музее особо и не было. И колдун, показав мне всякие экзотические экспонаты, привел в какой-то прохладный тихий зальчик поболтать о жизни. Мной-то он заинтересовался тоже как музейной редкостью — русского человека он видел впервые. Но оказался таким разговорчивым, что слова не давал вставить. Сам спрашивал, сам же отвечал, и все такое прочее. Я плюнул на самолюбие и, рассеянно слушая, стал рассматривать коллекцию разнообразного оружия: от копий и кремневых ружий до современных винтовок.
Колдун мне попался сердитый.
— Вы меня совсем не слушаете, — визгливо обиделся он. — Учтите, я могу вас за это наказать.
— Да пожалуйста, — благодушно ответил я. Принимал за шутку, а напрасно.
— Вы что, такой смелый? — усмехнулся он.
— Не очень пугливый, — кивнул я.
— Это хорошо. — Он потер сухие ладошки о свои морщинистые пятки, торчащие из этаких здоровенных сабо. — А то иные совсем пропадают: бац — и туда!..
— Куда?
— Кто — куда, — туманно ответил он. — Слишком нервные.
— Ну, у меня нервы — стальные, — небрежно заметил я. — Из них можно якорные цепи клепать.
— А вот поглядим, — раздраженно сказал колдун. Мое бахвальство все больше выводило его из себя.
— Многие глядели. После этого у них зрение улучшалось.
Уши у колдуна даже побагровели от злости:
— Мания величия!
На что я бодро ответил:
— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! Или пылью — точно не помню.
— Пылью — точнее, — многозначительно сказал он. — Не заноситесь.
— Живы будем, не помрем.
Колдун угрюмо посмотрел на меня и вдруг, завыв гортанную песню, пустился в какой-то ритуальный танец вокруг меня. Ну уж теперь-то я сразу забыл про всякое оружие. И тоже напрасно.
Движения его становились все стремительней. У меня двоилось в глазах. Под конец он закружился волчком, резко остановился и длинными указательными пальцами, похожими на заточенные карандаши, ткнул в меня и в дуло потертого карабина, лежавшего на высокой подставке.
Тут-то все и началось… Мое сознание меркло — так постепенно гаснет люстра в кинозале. Затем наступил мрак — с дырочкой света вдали, словно в тоннеле. Я с ужасом почувствовал, что стал — пулей!
Я находился в стволе карабина, и тот светлый кружочек сиял в конце дула. Ужас быстро исчез, уступив место безмятежной детской наивности и неудержимому любопытству. Я уже не был русским водолазом, простейшим советским человеком, — я был просто пулей, туго сидящей в патроне. И как всякой пуле мне было интересно увидеть: а что же там, снаружи, за дулом?.. О будущей жизни я, пуля, вроде бы знала и не знала. Словно спала наяву…
И вдруг — огонь, грохот! Ура, я лечу!.. Нет, я, пуля, вылетела не в музее, как можно было бы теперь предположить.
Тот же карабин, но в пятнах ржавчины, лежал на бруствере заросшего окопчика. То ли он выстрелил сам — от старости внезапно сработал ударный механизм, — то ли какая-то зверушка, копошась в траве, нечаянно сдвинула спусковой крючок. Кто, когда и почему оставил здесь свое оружие — не знаю. Может, сам колдун?.. Война ли была, или охота — тоже неизвестно.
Вспоминая, я вижу все словно во сне…
Сделав круг над окопчиком, я устремилась вдаль. Подо мной простиралась зеленая саванна с плешинами краснозема и редкими зонтичными акациями.
Радость жизни переполняла, опьяняла меня. Мне трудно объяснить свое состояние: я одновременно и наблюдал себя, как пулю, со стороны, и был той пулей, которая видела все сама по себе.
Заглядевшись на свое летящее серебристое отражение в небольшом озере, я врезалась в дерево на островке. Отчаянно дергаясь, я, наконец, вывинтилась на волю и полетела дальше. Теперь я была осмотрительней, осторожней… Зависла над водой и расстроилась, внимательно разглядывая себя, как в зеркале: мой острый носик стал некрасивым, сплюснутым.
Увидев камень на берегу, я несколько раз с налета чиркнула о него, поточив нос. Снова посмотрелась в озеро, просияла, довольная, и опять полетела неизвестно куда.
Я мчалась, весело посвистывая, а все звери и птицы, заслышав и завидев меня, в страхе уносились прочь. Очень обидно! Ведь я, пуля, такая красивая, такая маленькая. Чего бояться?!
Скучно мне было одной. Никто не хотел со мной водиться, никто не желал со мной играть. Даже бабочки не принимали меня в свой хоровод, испуганно разлетаясь по сторонам.
И вот, заметив красавицу антилопу со штопором закрученными рогами, я погналась за нею. Мне так по-детски захотелось посостязаться наперегонки. Я летела то рядом с антилопой, задорно подмигивая и отражаясь в ее дрожащем глазу, то обгоняла, то кружила меж рогов. Вовсю нажимала антилопа, а я, играя, отставала, вновь нагоняла, опять отставала — интере-е-сно!..
Внезапно антилопа, как вкопанная, остановилась над речным обрывом. Увлекшись, не сдержав полет, я ударила ее в шею и легко прошла насквозь. Антилопа рухнула с обрыва в быструю воду и исчезла. Трава на обрыве была забрызгана такой же липкой кровью, как и я сама.
