— Он сейчас говорит, что ты, вероятно, ведешь свою родословную от самой первой верховной жрицы. Он вообще считает, что все нынешние жители Голывуда являются потомками… Как бы тебе объяснить… Понимаешь, когда Твари первый раз просочились в это измерение, они разрушили весь город, а голывудцы рассеялись по всему Диску, но их потомки обладают способностью помнить то, что случилось с их предками… ну, представь себе огромный резервуар памяти, и вот все мы соединены с ним через особые каналы, и когда вся эта каша опять заварилась, мы все услышали зов и явились сюда, но ты одна поняла это дело правильно, только зов был слишком слаб, поэтому мог пробиться к тебе, только когда ты спала… Голос Виктора становился все тише, пока совсем не оборвался.
— И это все один «у-ук»? — подозрительно спросила Джинджер. — Это ты перевел мне его «у-ук»?
— Ну почему же один?
— В жизни я не слышала такой… такое… Пока Джинджер подбирала подходящее слово, ладонь более мягкая, чем самая бархатистая кожа, взяла ее за запястье. Она подняла глаза и увидела перед собой лицо, крайне походящее на спущенный футбольный мяч.
— У-ук, — проговорил библиотекарь. Минуту они с Джинджер смотрели друг другу в глаза.
— Да какая из меня верховная жрица? — затем сказала она.
— А как же сон, который ты мне рассказывала? — спросил Виктор. — В нем, между прочим, есть что-то очень жреческое. Я бы сказал очень… очень…
— У-ук.
— Да-да, священническое, — перевел Виктор.
— Подумаешь, сон какой-то, — раздраженно сказала Джинджер. — Я этот сон вижу с самого детства.
— У-ук, у-ук!
— Что он сказал?
— Он говорит, что, скорее всего, этот сон начал являться к тебе намного раньше, чем ты можешь представить.
Перед ними величественным сугробом или городом, сотканным из застывшего света звезд, серебрился Голывуд.
— Виктор, — позвала Джинджер.
— Что?
— А где все?
Виктор присмотрелся к городу. Там, где должны были метаться объятые ужасом людские толпы, там… там не было ни души.
Было лишь молчание, и лился свет.
— Где они? — повторила она. Он покосился на нее.
— Но ведь подземный коридор рухнул! — громко сказал он, словно считал, что тем самым превратит это в реальность. — И каменные плиты наглухо перегородили его!
— Знаешь ли, позвать пару троллей — и они его в два счета расчистят.
И Виктору вспомнилась та… как ее назвал библиотекарь… Ктхинематека. Первый сеанс, шедший без перерыва в течение нескольких тысяч лет. А еще он вспомнил людей, которые все это время сидели там. А тем временем над их головами меняли свой рисунок созвездия.
— Ну, они могли… могли куда-нибудь уйти, — предложил он малоубедительное объяснение.
— Никуда они не ушли, — возразила Джинджер. — И мы это оба понимаем.
Виктор обвел беспомощным взором искрящийся айсберг города.
— Почему мы? — спросил он. — Почему все это происходит именно с нами?
— Знаешь, все события имеют свойство с кем-нибудь происходить, — сказала Джинджер.
Виктор развел руками.
— И шанс дается только один, — сказал он. — Да?
— И когда тебе нужно спасти мир, тут же находится мир, который нужно спасти, — добавила Джинджер.
— Вот именно, — кивнул Виктор. — Повезло нам, правда?
Крестьяне осторожно сунули головы в открытую дверь сарая. Из полутьмы на них глядели стройные ряды кочанов.
— Говорил же, капуста здесь, — сказал один. — Никаких кур тут нет. Я капусту ни с чем не спутаю. Всегда ее узнаю.
В эту самую минуту, откуда-то издали и свысока, до них донеслись какие-то возгласы. Причем они приближались.
— Слушай, так тебя перетак, ты вообще понимаешь, что такое «лететь прямо»?
— Не надо было свешиваться вправо, аркканцлер!
— И куда нас занесло? Ни черта в этом тумане не видно!
— Сейчас попробую определить! Эй, эй, осторожнее! Не стоит так наклоняться! Повторяю, лучше так не наклоняться! Я же сказал, не…
Крестьяне поспешно отпрыгнули в стороны, освобождая дорогу для помела, которое, штопором ввинтившись в двери, со всего разгону врезалось в капусту. Раздался сочный капустный «чмок».
Спустя некоторое время послышался сдавленно-обреченный шепот:
— Я же предупреждал…
— О чем ты предупреждал? Да, ну и где мы очутились по твоей милости? Что это такое?
— Капуста, аркканцлер.
— А-а, овощ…
— Овощ.
— Терпеть не могу овощи. Кровь становится жидкой.
Наступило молчание. После краткой паузы снова раздался голос, звучавший на этот раз крайне решительно:
— Что ж, очень сочувствую. И вообще, ты меня уже достал своими завихрениями, ты, кровожадный, властолюбивый хам!
Повисла еще одна пауза. А затем:
— Слушай, казначей, а могу я тебя вышвырнуть из Университета?
— Нет, аркканцлер. У меня слишком большая выслуга.
— В таком случае помоги мне отсюда выбраться и пойдем куда-нибудь пропустим по стаканчику.
Крестьяне начали быстренько отползать.
— Вот конем меня, — сказал знаток капусты. — Это же волшебники. А от этих, конем их, волшебников лучше держаться подальше.
— Ага, — кивнул его товарищ. — Слушай, э-э, ты все время вспоминаешь какого-то коня… Что такого он с тобой сделал?
Пришло время тишины.
Весь Голывуд был окутан сиянием. И медленно, неторопливо мерцал. «Вот он, свет Голывуда», — подумал Виктор.
А еще здесь витало зловещее предчувствие. Если съемочную площадку считать сном, ожидающим своего воплощения, то город вышел на следующий качественный виток, представляя собой реальное место, ожидающее перерождения в нечто новое, нечто такое, чему еще не подыскали определения.
— . . . . . . . . — сказал Виктор и тут же умолк.
— . . . . . . . . . . . . . .? — спросила Джинджер.
— . . . . . . . . . . . . . .!
— . . . . . . . . . . !
Какое-то мгновение они во все глаза таращились друг на друга. Затем Виктор схватил ее за руку и увлек внутрь ближайшей постройки, оказавшейся по случаю столовой.
Представшая им сцена не поддавалась описанию — и в таком качестве пребывала бы вовек, не разыщи Виктор доску, с успехом применяемую для ознакомления посетителей с тем, что, к всеобщему смеху, именовалось здесь словом «меню». Виктор взял с подставочки мел.
— Я ГОВОРЮ НО САМ СИБЯ НЕСЛЫШУ! — накарябал он на доске и с торжественным лицом вручил мелок Джинджер.
— Я ТОЖЕ. ПАЧЕМУ?
Виктор задумчиво потеребил мелок в ладони, а потом приписал:
— НАВЕРНОЕ ПАТОМУ ЧТО МЫ НЕ СУМЕЛИ ИЗАБРЕСТИ ЗВУК. А ЕСЛИ БЫ У НАС НЕ БЫЛА БЕСОВ КАТОРЫЕ УМЕЮТ РИСАВАТЬ ЦВЕТНЫМИ МЕЛКАМИ МЫ С ТОБОЙ ЩАС ВИДЕЛИ БЫ ТОЛЬКО ЧОРНОБЕЛУЮ КАРТИНКУ.
Мало-помалу они вникали в окружающую обстановку. На столах громоздились тарелки с полусъеденными обедами, некоторые — с вовсе нетронутыми. Такая картина в заведении Нодара Боргля была не в диковинку, однако в ней неизменно фигурировали жалобно причитающие персонажи.
Джинджер осторожно окунула палец в ближайшее месиво.
— Еще теплое! — проговорила она одними устами.
— Пошли к выходу! — жестом показал Виктор.
Она попыталась сартикулировать нечто замысловатое, но ничего не получилось, поэтому она снова взяла в руки мелок.
— ДАВАЙ ДАЖДЕМСЯ ВАЛШЕБНИКОФ.
Виктор вдруг замер на месте как вкопанный. Затем уста его сформировали фразу, которую Джинджер с полным основанием могла бы отказаться понимать, и он сломя голову бросился к выходу.
Безразмерное кресло стремительно катилось по улице, выбрасывая из-под осей клубы дыма. Встав посреди дороги, Виктор принялся подскакивать и размахивать руками.
Далее произошла беседа — беззвучная, но очень обстоятельная. Стену соседнего дома испещрили разнообразные письмена. Джинджер, не будучи в силах сдерживать нетерпение, решила ознакомиться с ними лично.
Первая надпись гласила:
— ЛУЧШЕ ЕСЛИ ВЫ БУДЕТЕ ДЕРЖАЦСЯ НА РАЗСТОЯНИИ. ЕСЛИ АНИ ПРАРВУТСЯ ТО ВАС САЖРУТ.
— И ВАС ТОЖЕ, — это было написано более аккуратным почерком, принадлежавшим руке декана.
Ниже, рукой Виктора, был выведен ответ:
— Я ВАТЛИЧЬЕ ОТ ВАС ЗНАЮ КАКИЕ ТУТ ДЕЛА ТВАРЯТСЯ. НО АБЕЩАЮ НАЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ, ЕСЛИ В ЭТОМ БУДИТ НЕАБХОДИМОСТЬ.
И, кивнув напоследок декану, Виктор поспешил вернуться к Джинджер и библиотекарю. Встретившись взглядом с орангутаном, он выразил тому свою тревогу. Номинально библиотекарь считался лицом магического звания — во всяком случае, именно это звание он носил в бытность свою человеком и, по всей видимости, мог претендовать на него и сейчас. Являясь, с другой стороны, обезьяной, библиотекарь был вполне полезным человеком. Виктор решил рискнуть.
— Идем! — проартикулировал он.
Дорогу на холм отыскать было несложно. Там, где ранее петляла тропинка, нынче пролегла размашистая колея, обильно усыпанная следами недавней суматохи. Сандалии. Сброшенный с плеча ящик для картинок. Плюмаж с припорошенными дорожной пылью красными перьями.
