— А теперь уже ты несёшь бред, — сказал я и начал расстёгиваться. — Среди нас, между прочим, имеется комбинатор. Которому вообще по барабану коридоры. Потому что он ходит сквозь стены.
— За этими стенами — километры почвы. Мы под землёй, чувачок!
— Во-первых, почвой называют только самый верхний, плодородный слой земли. А во-вторых, давай не будем гадать, что там может быть в теории. Сейчас я на практике проверю.
— Жизнью рискуешь, серьёзно тебе говорю! А вдруг там вода?
— Да чего ты раскудахтался? Пусть проверит, — поддержал меня Конёк-Горбунок. — Сегодня мы такого навидались, что уже не важно, опасностью больше или меньше.
— Вот именно, — сказал я и стащил трусы. — Дядя Миша, батин нож не бросайте, лад-но?
…Железобетон под кафелем оказался прочнейшим, с наполнителем из стальной стружки. В нынешние времена из такого возводят только стены денежных хранилищ в солидных банках. Я продирался сквозь него наугад, как сквозь терновые кусты или антарктический буран, и конца-краю этой муке не было. Поэтому, когда впереди наконец за-брезжил мутный свет, сообщающий о пустоте, я был жутко сердит. И выскочил наружу с сильным желанием учинить какое-нибудь хулиганство. Например, расколотить фарфоровый сервиз персон на двенадцать. Или начистить кому-нибудь табло.
Не иначе богини-заступницы комбинаторов Кривая да Нелёгкая следили сегодня за мною, выполняя любые капризы своего любимчика.
В помещении с множеством дверей, напоминающем холл жилищной конторы, меня поджидали граждане, чьи физиономии давно нуждались в профилактической полировке. Дядя Улугбек и его брат Искандер. Оба без одежды, по-обезьяньи приземистые, густо за-росшие красноватым вьющимся волосом. У Искандера из головы росли два коротких толстых рога, плавно загнутых вперёд. Рога заканчивались гранёными прозрачными наконечниками, от которых прыскали весёлые зайчики.
Косая царапина на лбу дяди Улугбека разошлась, превратившись в широкую пасть, полную тонких бурых зубов — разной длины и беспорядочно изогнутых, словно ржавые гвозди. Пасть была суха, в её глубине что-то тускло светилось. То мертвенно-зелёное, то огненно-багровое.
Кажется, подумал я, мне посчастливилось встретить настоящих дэвов. Правда, мелковатых. Бескормица нынче в Средней Азии, что ли?
— А, так это же наш артист! — недобро обрадовался Улугбек. Пасть во лбу оставалась открытой, говорил он, как и прежде, человеческими устами. — Червовещатель без собачки. И опять почему-то голый. Я понять не могу, дорогой, ты нудист что ли? Или этот самый?.. Гей?
— Сам ты гей, — сквозь зубы прошипел я. — Тоннель вы замкнули?
— Мы дорогой, мы! Любим смотреть, как хомячки в колесе бегают.
— Посмотрели, расплатитесь. — Я согнулся пополам, упёрся руками в пол, а затем прыгнул.
Приземлился я уже в образе паучка Ананси — чудовища, напоминающего гибрид плотоядного трилобита с гигантским крабом.
Братья-монстры были сильны и проворны. Зубы в чудовищной пасти Улугбека оказались остры. Алмазные рога Искандера могли сокрушать дубы, а возможно, целые царства. Но они всё равно ничего не значили против распрямившейся пружины моего тела, против моего гибельного азарта. Я буквально растоптал дэвов. Когда всё закончилось — слишком быстро! — в передних конечностях у меня были зажаты рога Искандера, отсечённые под корень. Улугбек выглядел как огромное колесо после аварии: колени вывернуты в обратную сторону, а ступни глубоко вбиты в пасть на лбу. Не подумайте, что я намерен-но удовлетворял его любовь к замкнутым геометрическим телам. Просто так получилось.
Адреналин всё ещё кипятил кровь, под хитиновым панцирем завивались спирали раскалённой стальной стружки — той, что наполняла стену. Не выпуская из лап алмазных рогов, я заметался по помещению. Я бился в запертые двери, и они распахивались. Но ни за одним я не находил знакомого коридора. Мне открывались то разорённые лаборатории, то маленькие производственные участки с бетонными постаментами, из которых торчали болты — всё, что осталось от стоящих когда-то станков. Лишь одну дверь я одолеть не су-мел. Толстый стальной овал, врезанный в гранитную плиту. На анодированной поверхности двери висела табличка с гравировкой: «Машинный зал».
Я прыгнул к дяде Улугбеку, приставил отломанные рога Искандера к уголкам налитых кровью глаз. Соорудил где-то под брюхом рот и зашипел:
— Открывай коридор, дорогой. Как друга прошу.
— От… со… си…
— Дерзко. Тогда считаю до двух. Раз!
Я надавил на один из рогов. Глаз лопнул, из него потекло как из перезрелой сливы. Улугбек завыл.
— Два?
— Сто… стой!.. Секунду… Готово.
Обернувшись, я увидел вместо одной из лабораторий знакомые кафельные стены и наклонный пол.
— Благодарю за сотрудничество, — прошипел я и заревел во всю нечеловеческую глотку: — Дядя Миша! Жерар! Давайте сюда!
* * *
Король ушёл и унёс с собой торжествующий ритм «Hound Dog».
Сглатывая слёзы, Марк на коленях подполз к Годову. Тот не двигался. Под грудной клеткой, сухой и твёрдой словно бок деревянной бочки, царила тишина. Фишер достал из кармана зерцало Макоши и поднёс стекло к губам, чтобы определить, есть ли дыхание. Секунды шли, превращались в минуты, но стекло оставалось чистым.
Годов был мёртв, теперь уже окончательно и бесповоротно.
И тогда Марк, повинуясь какому-то подсознательному порыву, развёл пальцами сомкнутые пергаментные веки. А потом переместил зерцало к закатившемуся, густо опутанному сетью багровых капилляров глазу. Глазное яблоко в тот же миг провернулось. Расширенный зрачок уставился в серебряные глубины ведьмачьего стекла.
Годов выгнулся и заскрёб по полу подошвами и пальцами рук.
* * *
Они появились через минуту. Жерар выскочил первый. В зубах он тащил свёрток с моей одеждой. Дядя Миша отстал от терьера прилично. А если сравнить длины их ног, то совершенно неприлично.
— А-а-а! — выплюнув пакет, который был едва ли не больше его самого, заорал бес. — Кто здесь?! Владимир Васильевич, это вы?
— Нет, это не он, — сказал я и начал обратную трансформацию.
Возвращаться в человеческий вид оказалось неимоверно трудно. Сила и дикость паучка Ананси пьянили покруче неразбавленного спирта. Хотелось навсегда остаться таким — непобедимым и почти всемогущим. Наконец-то до меня дошло, почему отец так сильно любит этот облик, казавшийся мне уродским. Сейчас я осознал — он восхитителен.
Стократ прекраснее, чем жалкое тельце, в котором приходится прозябать Павлу Дезире.
— Чувачок, обещай больше так не пугать!
Я отмахнулся, понимая, что давать такое обещание — всё равно, что клясться никогда не заниматься сексом.
— А кто эти красавцы? — с интересом тявкнул Жерар. — Пещерные троглодиты? Или качки, перебравшие андрогенов? От тестостерона волосня по телу растёт только в путь!
— Может, одичавшие без военных заказов советские инженеры? — предположил Конёк-Горбунок. Вошёл он, когда я корчился в муках обратной трансформации.
— Кончайте прикалываться, — сказал я, прекратив ощупывать свои слабенькие мышцы и тонкую кожу. А ведь когда-то считал себя атлетом, дурачок. — Неужто не узнаёте? Крендель, иллюстрирующий выражение «в рот мне ноги», — дядя Улугбек. Второй — его брат Искандер зуль-Карнайн, что значит Двурогий. Правда, рога ему пришлось обломать.
— Быковал? — спросил Жерар.
— Да вообще! Устроил, блин, родео.
— А где Сулейман Маймунович? — поинтересовался дядя Миша.
— Ещё не узнавал.
— Тогда я этим займусь! — азартно тявкнул бес. — Можно?
— Да на здоровье. Только без фанатизма. Ведь мы не хотим прослыть скинхедами, которые жестоко обращаются с выходцами из Средней Азии?
— Скинхед здесь один, — сказал дядя Миша и любовно погладил бритую макушку. — Но я твёрдо стою на позициях дружбы народов.
— Значит, будешь ассистировать, — решил Жерар. — С этих самых гуманистических позиций. Освободи-ка пасть товарищу Улугбеку. А то он, наверное, все ногти уже себе обгрыз. Как маленький, честное слово!
— Она у него немая, — предупредил я. — Служит чисто декоративным целям.
— Вот как? — удивился бес — Ну, это ничего. Когда за дело берётся ваш покорный, люди начинают разговаривать самыми неподходящими органами. Столько во мне дьявольского обаяния.
Дядя Миша рывком выдернул ступни из «декоративной» пасти Улугбека. Веером брызнули бурые зубы-гвозди. Улугбек, подвывая, распрямился. Колени с неприятным хрустом заняли нормальное положение. Он перевернулся на спину, неуверенно пошарил лапой по морде, ухватился за рог и выдернул из глазницы. Брызнула струйка бурой крови, впрочем, тут же высохшая. Улугбек облизал рог, как ребёнок леденцового петушка, и от-швырнул его в сторону. Рог полетел, кувыркаясь, и воткнулся в косяк одной из лабораторных дверей.
