— Вопрос вы слышали, — сказал дядя Миша.
— Ждём ответа! — тявкнул Жерар.
— Он в машинном зале, — прошипел Улугбек. — Заждался вас.
Мы одновременно посмотрели на стальной овал двери. Никаких рукояток, замков, рычагов или штурвалов на нём не обнаружилось. Видимо, управление дверью производи-лось с какого-то пульта.
Далеко не факт, что этот пульт сохранился до сих пор.
— Как туда войти?
— Войти должен червовещатель. — Улугбек с торжеством уставился на меня единственным глазом. — И отпереть изнутри. Если сумеет.
— Ох, блин, — сказал я.
В это время из коридора послышались заводные аккорды рок-н-ролла. А через не-сколько секунд появился Декстер. Он двигался пританцовывающей походкой и «наигрывал» на мече, будто на гитаре.
— Похоже, мистеру снесло крышу, — пробурчал я в сторону. — Вообразил, что он на-стоящий Элвис Пресли.
Декстер начал отплясывать энергичнее и вдруг рявкнул по-русски:
— Прочь с дороги! Все!
— А ты кто такой, мужик, чтоб командовать? — добродушно спросил Конёк-Горбунок.
— Похоже, Король рок-н-ролла собственной персоной, — сообщил Жерар. — Жив всё-таки! Не зря мне всю дорогу казалось, что с Декстером что-то неладно.
— Да хоть Джон Леннон, — прогудел Конёк-Горбунов. — Вали отсюда, стиляга, пока чубчик не подрезали. У меня опыта по этой части богато.
— Да, я Король, — процедил Элвис. — И я очень спешу. Поэтому все вы сейчас умрёте.
— Да ну? — удивился Конёк-Горбунок. — Прямо-таки все до одного?
В следующий момент он возник за спиной Короля и со всего маху долбанул его ку-лаком по макушке. Как гвоздь забил. Элвис изломался в нескольких местах, будто склад-ной метр, и улёгся на пол. Густо, по-колокольному зазвенел выпавший из руки меч. А дядя Миша уже стоял на прежнем месте и дул на ушибленный кулак.
— Опричная Когорта? — потрясённо спросил я.
Он помотал головой.
— Бери выше. Солдат Отчизны.
— Ух, ты! А я думал, это легенда.
— Теперь уже да. Нас осталось-то… раз, два и обчёлся. — Конёк-Горбунок горько усмехнулся. — Ушло наше время. Ваше наступило. Поэтому иди, Паша, и разберись с этой гадиной.
— Будет сделано! — сказал я.
Прикоснулся к стальной двери, повёл по убийственной для комбинатора поверхности рукой. Вбок, вбок, пока дверь не закончилась, и не началась стена.
— Гранит, чувачок, — тявкнул бес. — И чуется мне, такой толстенный, что просто охренеть! Ты уверен, что справишься?
— Да, — сказал я. — Лишь бы внутри саранчи не было…
* * *
Годов стоял на четвереньках и, не отводя взгляда от зерцала, мерно раскачивался влево-вправо. Потом крупно задрожал и обратил чёрное, высохшее лицо к Марку.
— Знаешь. Что я. Там видел?
— Нет, — ответил Марк. По-правде говоря, он совсем не хотел этого знать.
— Новую песню, — сказал Годов. — От. И до. И она. Лучше всех. Вообще всех. Но петь её. Нельзя. Никому и никогда. А теперь пойдём. К старику. Горгонию.
Он протянул руку.
— Помоги, друг.
Это простое и честное «друг» растрогало Марка до такой степени, что он опять рас-плакался. Шмыгая носом, Марк подсел, перебросил руку Годова себе через плечи, и они встали. Весу в Годове было как в ребёнке, фунтов сто.
Они ушли, а зерцало Макоши так и осталось лежать на замусоренном полу. Из стекла изливался вверх столб ровного света. Свет был золотым и почти осязаемым — словно пронизанный солнцем гречишный мёд, налитый в тонкий цилиндр от пола до потолка.
* * *
Внутри меня ждало кое-что похуже саранчи. Много, много хуже. Мой родной папочка.
Не дав единственному сыну досыта насладиться судорогами после транспозиции через гранит, он в мгновение ока сшиб меня на пол. Завернул назад руки и сковал наручниками. Потом схватил за волосы и рывком вздёрнул на ноги.
Зарычав от боли и унижения, я попытался перекинуться в паучка Ананси. Где там! От наручников по телу стремительно потекла слабость, да такая, что я чуть с копыт не сковырнулся.
— Батя, ты чего? — взмолился я.
Он толкнул меня в спину. Я пробежал на заплетающихся ногах несколько шагов и остановился.
— Ждать, — сказал отец незнакомым, мертвенно-глухим голосом. — Молча.
Мне оставалось только покориться.
Мы находились в просторном шестиугольном зале, ярко освещённом ртутными лампами. Пол, потолок и стены были выложены шестиугольными же алюминиевыми плитка-ми. Плитки украшал рельефный ячеистый узор, отчего казалось, что мы — внутри огромного улья, где живут железные пчёлы. Лишь стена, через которую я проник, тускло поблёскивала шлифованным гранитом. Зал был практически пуст. Валялось и стояло несколько стульев на колёсиках, да висели картонные плакаты с изображениями блок-схем компьютерного языка — древнего как шумерские глиняные таблички.
И вдруг всё начало меняться. Свет померк, начал пульсировать, становясь то лиловым, то багровым. Стены заколыхались как листва под ветром. Ячеистый узор на плитках потёк, превращаясь в сложную вязь цифр, геометрических фигур и математических сим-волов. Плакаты покоробились и начали струпьями отваливаться со стен. Возникли звуки — потрескивание, скрежет и тонкий, еле слышный, но очень противный вой. Всё это до от-вращения напоминало случай в подвале под «Серендибом», когда меня пугали ожившие фигуры на коврах — и значит, нужно было ждать появления шефа.
Ожидание не затянулось. Три дальние стены выгнулись внутрь, надулись огромным алюминиевым пузырём и с тихим хлопком лопнули.
Открылась гигантская машина, составленная из десятков тысяч старинных радиодеталей — ламп, катушек, конденсаторов. Пропаянных натуральным золотом плат и золотых же радиаторов охлаждения. Щёлкающих реле и воющих вентиляторов. Самые глубинные внутренности машины заполняла гроздь обледенелых стальных шаров; от них поднимался пар. Оборудование было сосредоточено вверху, на высоте двух метров, и держалось на восьми опорах. Опоры напоминали согнутые в локтях руки. Их сплошь оплетали мускулы толстенных шлангов и сухожилия экранированных свинцом кабелей.
Что-то паучье было в этой машине.
Под ней стоял Сулейман в нелепом наряде: застиранный белый халат, из-под которого выставляется растянутый ворот бледно-зелёной водолазки, и серые брюки. На ногах — голубые аптечные бахилы поверх сандалет. Борода аккуратно убрана в марлевый чехол. На голове — белая шапочка, из-под которой на плечи спадало полдюжины косиц. Косы были необыкновенно толстыми и длинными. На уровне лопаток они круто изгибались и уходили вверх, под брюхо машины. Казалось, что Сулейман подвешен на них, как десант-ник на парашютных стропах.
За несколько дней, которые мы не виделись, настолько сильно волосы не могли от-расти даже у ифрита. Я присмотрелся, и вдруг понял — это были не волосы, а цепи из множества железных кузнечиков. Машина приковала Сулеймана к себе. Намертво.
— Добро пожаловать на свидание к Чёрной Вдове, Павлинчик, — ласково проговорил шеф. — Давно тебя ждём. И я, и… — он с истинно восточной почтительностью вознёс ладо-ни, показывая на машину над головой, — …и моя Клеопатра.
— Чёрная Вдова? — тупо повторил я. — Клеопатра? Вот этот гроб на колёсиках?
Сулейман поморщился, сделал знак пальцами, и отец тотчас отвесил мне пощёчину.
Сильно, как чужому.
— Впредь проявляй уважение, дорогой, — сказал Сулейман. — Ради меня, ладно? Ведь это я придумал Клеопатру. Я начал строить. Потом мне запретили это делать. Почти шестьдесят лет я не знал, что с ней. Но теперь она готова. Она — как ребёнок мне. Как дитя, понимаешь?
— Понимаю, — сказал я. — Это и есть супер-ЭВМ, из-за которой вас сослали в Среднюю Азию?
— Верно. Только Клеопатра — больше, чем любая супер-ЭВМ. Намного больше. Она разумна, Паша! Сверх-разумна!
— И, конечно же, собирается завоевать Землю, — подхватил я. — В компании с вами. Для того и понадобилась железная саранча. Эх, шеф, а я-то думал, вы человечество про-стили…
— Здесь ты немножко заблуждаешься, — сказал Сулейман. — Я совсем не хочу зла человечеству. И Клеопатра не хочет. Мы ему добра хотим. Но для этого придётся немного проредить население. Отделить агнцев от козлищ, понимаешь?
— Немного — это во сколько раз?
— Учитывая, что моя девочка предпочитает двоичное исчисление — ровно в восемь.
Я присвистнул.
— Не хило! Батя, ты это слышал?
— Он не ответит, — сказал Сулейман со слащавой улыбкой. — Пока я не велю.
— С какой стати вы снова им командуете? Отец выполнил ваши требования. Договор расторгнут.
— И опять ты немножко заблуждаешься. Володя слишком невнимательно читал папирус о расторжении договора. Пропустил пару хитрых строчек и навсегда остался моим рабом. Я не командую им. Я им владею. Так что не нужно надеяться, что папочка снова тебя спасёт. Спасти себя и своих близких можешь только ты сам.
