Только тогда иберрец вспомнил, с кем он имеет дело. Нет, не то, чтобы он забыл — такое забудешь, как же! — но все-таки.
Дон Текило брезгливо дотронулся до лежащего под ногами тела… как и следовало ожидать. Оно растворилось, меняясь на глазах, и уже через пару минут превратилось в то, чем было раньше — мягкую, хорошей выделки овчинку, теперь не очень белую, а местами даже и основательно порванную.
Ну и сволочь же ты, твое магичество, ух, какая же ты сволочь…
— Где?!! — рявкнул дон Текило, пинком распахивая наружную дверь. Вежливый детинушка, прижимающий снег к разбитой скуле, на всякий случай отскочил в сторону, всем видом показывая, что, вообще-то, в смертоубийстве он участвовать не собирается… даже в качестве потенциальной жертвы…
— Здесь он, в могилу укладывается! — подсказал какой-то тоненький голосок.
Дон Текило мигом обежал Башню и увидел, как на маленькой, расчищенной от снега полянке мерзкий клятый старик, докапывает узкую неглубокую яму.
При приближении разгневанного оборванца волшебник засуетился, отбросил лопату и поспешил спуститься в могилу. Сам улегся — аккуратненько так, даже ручки на груди сложил, сволочь.
Дон Текило подошел к краю могилы и пнул комок смерзшейся земли. Постоял, дыша тяжело, как разгневанный бык. Только сейчас иберрца «догнал» легкий хрустящий морозец, только сейчас, стоя над могилой и наблюдая, как на сморщенного, щуплого старикашку падают крупицы земли, смешанные с белым снегом, дон Текило вдруг понял…
Собственно, он ничего такого не понял. Просто замерз и порядком устал — все-таки бегом от городишки до Башни, по лесам, по затянутым неверным ледком болотцам, да еще кулаками работать пришлось.
— Вообще-то, я ведь проверить могу, настоящий ты в могиле, или опять смагичил какую-нибудь пакость, — проворчал Текило, — но будем считать, что я это сделал. Выходи. Яму не засыпай, — велел он побитому молодому человеку. — Она твоему старику пригодится, когда мы будем согласовывать компенсацию моих душевных страданий…
Со стороны Башни — там, где на карнизе второго этажа сидел старый, наполовину облысевший ворон, послышался жалобный стон. Танцующая с начинающимся снегопадом Касси сделала пируэт и захихикала:
— Уж лучше бы ты и в самом деле умер, — подначила она старого волшебника. Тот демонстративно отвернулся, попал клювом в камень, не удержал равновесие — и рухнул вниз, теряя перья.
Непочтительный призрак расхохотался еще громче.
Бёфери, дом Бонифиуса Раддо
— Говорю тебе: собственными глазами видела, как эта хитрая дрянь заманивала к себе в комнату нашего Огги! — для пущей правдоподобности Луса указала на орган, свидетельству которого призывала верить. — А Огги что? Огги пошел! Он ведь, в сущности, как дитя — любой кошке верит… Что с него, в сущности, взять — остолоп, он и есть остолоп!
Женщина принялась энергично мешать кипящее в огромной, закопченной кастрюле варево. Любомарта скептически поджала губы и подумала, что она может возразить на слова товарки.
Возразить особо было нечего — сама Любомарта ушла спать еще засветло, о большом ночном скандале узнала от мужа, поэтому не оставалось ничего другого, как схватить деревянную ложку и помешать содержимое сковородки.
Разговор происходил на кухне, рядом с приземистой печкой. На соседнем столе были разложены овощи и крупы, не поместившиеся в кастрюлю одной кухарки и в сковородку другой; из недр плиты временами вырывались маленькие, но жгучие язычки пламени. Лица женщин полыхали маковым румянцем, руки деловито кромсали-крутили-помешивали, а языки работали без умолку.
— А я видела, как она третьего дня домой возвращалась, — наконец, нашлась с ответом Любомарта. Подумала, насыпала еще ложку соли в жаркое, и добавила: — Поздно ночью.
Луса выпустила из трубочки облачко табачного дыма. Глазки ее блестели — ой, молода еще эта Любомарта, сразу видно, в глуши росла, лаптем кур гоняла… Разве ж так сплетни сочиняют? Подумаешь, домой девка вернулась… Ну, подумаешь, заполночь… Не так рассказывать надо! Слушай и учись:
— Наверное, она не просто так возвращалась, — уточнила опытная сплетница. Схватила со стола корень сельдерея и с пылкой страстью взялась превращать его в мелко нарубленную кашицу. — Ты, случайно, не видела, не с мужиком ли каким-нибудь наша Кассандрушка под забором миловалась? Или, может, не просто так она вернулась, а на каком-нибудь ведьмином помеле прилетела? А? — И Луса ловко метнула иззубренный, старый кухонный нож в ближайшую разделочную доску. Вонзившись, тот глухо завибрировал, добавив невинному любопытству привкус тайного заговора.
— Нет, — подумав, ответила Любомарта. Поразмыслила еще немного и нерешительно бросила на сковороду горстку мелких луковок. Потом, повинуясь неявному приступу вдохновения, добавила к овощно-мясной мешанине фунт гречневой крупы и полпинты оливкового масла. Смесь зашкворчала, выпустила облако дыма, и женщины, засуетившись, принялись его разгонять.
Когда пары развеялись и установилась видимость в пределах двух локтей, Любомарта все-таки озвучила заготовленное возражение:
— И вообще, басни это… Про ведьмино помело. Моя-то мамка ведьмой была, я ж знаю. Мы сколько раз с ней пробовали — и на венике, и на вилах, и на метле, с новыми березовыми прутьями, и даже ольховыми… не получилось. Один раз, правда, было…
Луса немедленно затребовала подробностей. Бросила в свое варево чеснок, сразу всю головку, добавила воды и с восторгом выслушала повесть о том, как летала Любомарта. С обрыва, ну, над ручьем, который в полулиге от ихней Исподвысковочки течет, и до самого ручья.
Хорошо, с ундинами у Любомартовой матушки все-таки получилось. В смысле, ведовство получилось, а не подумайте чего другого, маменька Ханна только на мужиков да на халявные деньги бросалась. Всплыла Любомарта посредь ручья, за метлу схватилась, чтоб, значит, наверняка не потонуть, а Ханна — уже здесь, ревьмя ревет, белугой плачет, русалки и распужались.
— Так врёт народ, что ведьмы на помелах летают, — солидно подытожила Любомарта. И удивилась.
В разгар ее повествования на разделочном столе вдруг обнаружилась курица. А должна была находиться на сковородке, вместе с овощами, кашей и масляной подливой. Увы, птичка не могла дать объяснений таинственному расхождению между кулинарной задумкой и практическим воплощением. Причина уважительная — курица была лишена не только жизни, но и внутренностей, перьев и головы. Любомарта посмотрела на птичку с неизбывной ненавистью: ей показалось, что голые курячьи ноги издеваются над ней, глумятся и корчат рожи. Поэтому, улучив момент, когда Луса очередной раз отвернется к боковому шкафчику, Любомарта схватила куру и бросила ее в кастрюлю. Супу ведь все равно, с чем быть — авось, наваристее станет.
Когда Луса, сделав три солидных глотка из большой, покрытой пылью бутылки с надписью «Тыквенный сок», повернулась обратно к плите, Любомарта, посвистывая, делала вид, что ничего не произошло. Мы тут жаркое перемешиваем… М-м, пахнет вку… По крайней мере, точно пахнет.
— А Костяндра эта возвращалась из конюшни, — сказала Любомарта, усыпляя бдительность Лусы. — Я видела, как она там конскую шерсть собирала, да гвозди из подков выковыривала.
— Ты ничего не путаешь? — уточнила Луса. — С чего бы наша фря-белоручка вдруг потащилась в конюшню?
— А я знаю? Может, она колдовать собиралась? Мамка, когда с родичами очередного муженька ссориться не хотела, завсегда ходила у них на конюшнях конский волос воровать. А еще — следы из дороги вынимала, пчел дымом распугивала, ну, и по мелочи, кошку черную подбросить, мухоморами угостить…
— Горит, — вдруг почувствовала Луса.
— Не, петухов красных мы никому не пущали, — обиделась за родительницу Любомарта. — Вдруг собственная хата спалится? Не, мы не таковские…
Искра выскочила из недр плиты, столкнулась с капелькой брызжущего масла и полыхнула изо всех сил.
— Горит! — закричала Луса. Она подскочила и попробовала отпихнуть Любомарту от сковородки, над которой занялось веселое разноцветное пламя. Исподвысковочковая красавица восприняла наскок второй кухарки как неуважение к своим талантам, и решительно воспротивилась.
Услышав подозрительные звуки, законный хозяин помещения — повар, проработавший у господина Раддо почти верно и почти добросовестно последние шесть лет, рискнул приоткрыть дверь и поинтересоваться, что случилось.
— Что, не доверяешь?! — окрысилась Луса. Разгноняя чад, она добралась до заветной бутылочки с «соком», сунула ее в карман засаленного фартука и решительно продефилировала на выход. — Я, между прочим, еще сорок лет назад нашему любимому Бони котлеты жарила! А он ел, да нахваливал! Сам доваривай ентот подлый суп, если честной женщине не веришь! А я пошла, покурю на чистом воздухе, а то тут будто дракон пукнул, дышать нечем…
